но ее жизнерадостность ничуть не облегчает боль, пронзающую меня насквозь. — Очень рада тебя видеть. Как ты?
— Хорошо. — Я киваю, сглатывая комок в горле. — Чарли дома?
— Да, да. Конечно. Заходи. Она пошла за салфетками в другую комнату.
Я захожу и быстро осматриваю квартиру в поисках какой-нибудь подсказки, которая помогла бы мне подготовиться, по какой бы причине бабушка Чарли ни приехала сюда и почему. Но в квартире безупречно чисто, если не считать нескольких тарелок у раковины… И зачем Чарли понадобились салфетки?
— Хочешь что-нибудь выпить? — спрашивает она, направляясь на кухню.
— Нет, спасибо. Я здесь…
— Доставили тайскую лапшу?
Голос Чарли звучит глухо, когда она входит в гостиную. Я поворачиваюсь и вижу ее в коротких шортах и майке с коробкой салфеток в одной руке и платком в другой. Глаза опухшие, словно она плакала несколько часов, нос красный, волосы в беспорядке собраны на макушке, и все же она прекрасна.
— Нет, это твой босс, — говорит ее бабушка как раз в тот момент, когда Чарли встречается со мной взглядом.
Она останавливается, и ее глаза расширяются, когда она прикрывает свою грудь без лифчика.
— Господи, бабушка, надо предупреждать.
Она поворачивается, хватает со спинки дивана плед, накидывает его на спину и прикрывает грудь… и твердые соски.
Это отличная идея.
Это отличная идея.
Она вытирает глаза и расправляет плечи.
— Мистер Уэстин, чем могу помочь?
Боже… блядь. Снова мистер Уэстин.
— Чарли, можно с тобой поговорить? — Я смотрю на ее бабушку и добавляю: — Наедине.
— О, не обращайте на меня внимания, я помою посуду. Вы двое можете поговорить в комнате Чарли.
Она подмигивает и включает кран.
Отлично. Что, блядь, Чарли ей сказала?
— Не думаю, что это хорошая идея, — говорит Чарли.
— Прекрасно, тогда поговорите здесь, чтобы я могла послушать.
Закатив глаза, Чарли топает ко мне, хватает за руку, ведет в свою комнату и быстро закрывает дверь.
По крайней мере, я думал, что это ее спальня, пока не разглядел комнату как следует. Коробки громоздятся одна на другой, а в дальнем углу лежит унылый, наполовину надутый матрас, который, кажется, находится всего в нескольких сантиметрах от пола. Рядом с ним — лампа, зарядное устройство и… Киндл.
Я поворачиваюсь к ней.
— Ты здесь спишь?
Она крепче сжимает плед и говорит:
— Не имеет значения. Зачем Вы пришли, Рэт? Вы навещаете всех своих сотрудников?
Не обращая на нее внимания, я подхожу к надувному матрасу и тыкаю в него.
— Почему он сдулся?
— Мне трудно его надуть. Насос плохо работает и слишком громко. Не хочу, чтобы бабушка знала, что я сплю на надувном матрасе.
— А почему ты спишь на надувном матрасе и как долго?
— Неважно. — Она вздернула подбородок. — Почему Вы здесь? — Она рассматривает меня, и черты ее лица смягчаются. — Вы в зеленом.
Я смотрю на свою рубашку, потом на нее.
— Сегодня четверг, — говорю я, пожимая плечами, словно это очевидно, или, по крайней мере, я так думал, пока Чарли не опускается на пол и не начинает рыдать в плед.
Что за чертовщина происходит?
Я тут же приседаю перед ней и приподнимаю ее подбородок. Слезы градом катятся по ее лицу и падают на плед.
— Чарли, что происходит? Ты в порядке?
— Похоже, — она икает, — что со мной все в порядке?
Она тянется за салфетками, но не дотягивается до них, и я быстро выхватываю одну и протягиваю ей.
— Что происходит? Это как-то связано с субботой? Потому что, если да, то мне чертовски жаль, Чарли. Я не должен был ничего говорить. Знаю, что вел себя как придурок, и не хочу быть таким по отношению к тебе, никогда. Ты не сделала ничего плохого. Это моя вина.
Извинения выплеснулись из меня одним быстрым потоком, и я не уверен, что они имеют смысл.
Она поднимает голову, ее глаза налиты кровью.
— Вы просто извинились? Не будем спорить о том, кто прав, а кто виноват?
Я отрицательно качаю головой.
— Нет. Ты не сделала ничего плохого, просто была самой собой. Это я вел себя как придурок, и мне жаль. Пожалуйста, не расстраивайся…
Она качает головой, и на глаза снова наворачиваются слезы.
— Это не из-за субботы… Но спасибо за извинения и за… и за то, — она всхлипывает, — что находите меня привлекательной. Но все… намного серьезнее. — И прежде чем я успеваю остановить ее, она бросается в мои объятия и опрокидывает меня на пол, пока я не оказываюсь на спине, а она крепко прижимается ко мне.
Ее грудь прижимается к моей, и сквозь тонкую ткань нашей одежды я чувствую, как ее соски прижимаются к моей коже, заставляя меня прекрасно осознавать, что она лежит на мне, в то время как я одет в деловой костюм, что резко контрастирует с ее домашней одеждой.
Это отличная идея.
Это отличная идея.
Когда твердые соски прижимаются ко мне, мой член думает, что это отличная идея.
Я лежу, напряженный, застывший как доска, а она рыдает, уткнувшись в мою рубашку. Не зная, что делать, неловко и машинально похлопываю ее по плечу, как бы говоря: ну-ну.
Но она не двигается — видимо, мои поглаживания были слишком успокаивающими — и вместо этого она утыкается головой мне в плечо и сжимает мою рубашку. Она вертится, и чем больше она двигается по моей промежности, тем больше я возбуждаюсь.
Словно гребаный подросток.
Смирно, Уэстин.
Ухватившись за ее бока, прижимаю к себе, чтобы не было трения, и делая глубокий вдох, говорю:
— Чарли, поговори со мной. Что происходит?
— Мне — икание — очень жаль. — Она поднимается и смотрит на меня. Глаза опухшие, под носом блестят сопли, а щеки испачканы слезами. От одного взгляда на нее у меня замирает сердце, и чувствую, что хочу решить любую ее проблему, словно собственную и убедиться, что ничто больше не причинит ей боль. — Это была — снова икает — тяжелая неделя.
Мы садимся, и она соскальзывает с моих колен, но остается достаточно близко, чтобы наши плечи соприкасались.
Она сгорбилась и совсем не похожа на ту спонтанную, общительную девушку, которую я знаю. Она замкнутая, грустная, и в ее глазах нет обычной искры, которая зажигает меня изнутри. Протянув руку, приподнимаю ее подбородок и тихо говорю:
— Расскажи, что происходит, и, возможно, я смогу помочь.
Она качает головой.
— Вы ничем не можете помочь. Но я ценю Вашу заботу.
Ее отказ удивляет, ведь она была открытой книгой с тех пор, как я с ней познакомился. Докопаться до сути будет сложнее, чем
