День был долгим, а жар плавилен иссушил Мокриста так, будто он и сам стал плавильней. Так какого черта? И он сделал один долгий глоток.
— Отлично, мистер Губвиг! – хихикнул гоблин – От этого у вас волосы виться начнут… везде!
Позже, когда Мокрист закончил разговаривать с танцующими поганками и мистером Вуу-хуу!, который мог забавно есть свое лицо, ноги Мокриста, тащившиеся по улице как пара старых ослов, самостоятельно нашли кровать. Правда, не без помощи добрых офицеров сержанта Колона и капрала Шнобби Шноббса, которые предварительно обнаружили его недалеко от дома беседующим со своими коленями. И, если верить Шноббсу, прилежно внимающим тому, что они ему отвечали.
Проснулся он лежащим на полу в спальне. Кто-то укрыл его одеялом и даже заботливо подоткнул его. Он схватился за голову и подумал: «О, нет! Я выпил еще одно гоблинское варево!» Правда, его смятение несколько улеглось, когда он понял, что чувствует себя просто прекрасно, и не только прекрасно, а еще и настолько полным сил, что, наверное, в мире их больше нигде не осталось. Когда он вышел на балкон, чтобы вдохнуть свежего воздуха, птички во всю голосили, а небо переливалось удивительными оттенками голубого.
Позади него открылась дверь, и раздался голос Ангелы:
— Я знаю, что наш брак, скажем так, достаточно нетрадиционный. Мы слишком много работаем, и все такое, но я была бы плохой женой, если бы не спросила, не якшался ли ты с распутными и падшими женщинами? Никакого давления. Скажешь, когда будешь готов.
Пританцовывая от восторга жизни и, разумеется, избытка сил, Мокрист радостно ответил:
— Погоди-ка, минуточку, подожди, скажи: а в чем разница между распутной женщиной и падшей женщиной? Может, есть какой-нибудь четкий критерий, и, если есть, как он их разделяет?
— Мокрист фон Губвиг, ты отвратительно пьян. Ты хоть идти можешь?
Вместо ответа Мокрист подпрыгнул в воздухе, щелкнув каблуками, и сказал:
— Распутная или падшая, девочка моя? Или, может быть, два в одном?
Втаскивая его обратно в комнату и закрывая за ним дверь, Ангела ответила:
— Думаю, дорогой муж, мы сейчас это выясним.
Над Шмальцбергом бушевала гроза, но в этом не было ничего особенного. Гром катился по горам, словно жемчуг, рассыпанный богами. В уединении кабинета Низкий Король обсуждал с Аэроном, который выглядел бодрее обычного, текущие дела.
— Кажется, все утихло, - сказал Король. – Они все спорят, и спорят, а потом кто-нибудь вспоминает, что у него срочное дело на крысиной ферме, или какие-нибудь проблемы в золотоносной шахте, вода прибывает, крепежные стойки прогибаются, или еще что-нибудь в этом духе, что никак нельзя доверить подчиненным, и все стихает.
— Я знаю, что ты волнуешься, - ответил Аэрон, - но я думаю… нет, я верю, что у тебя больше друзей, чем ты думаешь. Даже гоблины знают, что ты из тех, кто первыми начали ратовать за их признание. И они, хотим мы этого или нет, - это будущее, Рис. Этот случай с семафорными башнями разозлил даже традиционных гномов. Башни нужны: люди хотят новостей. Люди повсюду в ярости. В конце концов, говорят они, тролли и гоблины занимаются своим делом, почему бы и гномам не вести себя так же?
— От Ардента больше нет вестей? – спросил Король – Но ведь прошли месяцы. Никто больше не разрушает башни и не пытается уничтожить железную дорогу? Могу ли я считать, что пламя недовольства погасло?
Аэрон подал Королю кофе:
— Лорд Ветинари говорит, что ничего не стоит предпринимать, пока не услышишь крики. Так или иначе, Ардент не из тех, кто придет, сняв шлем, просить прощения. Слишком много у него гордости.
Пару минут Рис Риссон обдумывал возможности. Затем Аэрон продолжил:
— Так мы принимаем приглашение на саммит в Щеботане? В сложившихся обстоятельствах, Рис, мне кажется чрезвычайно важным быть там и быть увиденными там.
— Разумеется. В этом году председательствовать будет Алмазный Король, и мне нужно укрепить наш политический союз. Он очень любезен, но у меня нет желания испытывать его терпение. Он всегда был наиболее понимающим союзником.
— А … другой вопрос?
— С другим вопросом все в порядке, - сказал Король. – Да, мы должны поехать в Щеботан, но, думаю, для ведения дел правильным будет оставить здесь Альбрехтсона.
Невзирая на то, что он понятия не имел, как это произошло, и несмотря на его крайне малую вовлеченность в дела на фабрике, выяснилось, что Мокрист теперь мистер Железная Дорога. Если у кого-то возникали какие угодно вопросы на ее счет, спрашивали у него. Кто-то потерял ребенка в очереди к Железной Герде? – Шлите за мистером Губвигом. Есть какие-то идеи о работе железной дороги? – Шлите за мистером Губвигом. Где и в какое время суток бы он ни находился, поток внимания никогда не иссякал.
Он был почти уверен, что спит достаточно регулярно: иногда дома, иногда спасаясь матрасом и одеялом где-нибудь в тепле постоянно увеличивающихся литейных по всему маршруту на Убервальд, или, если со всем остальным ничего не вышло, - свернувшись калачиком под брезентом, или что там было у железнодорожной бригады, и довольствуясь тем, что нашлось в кастрюле. Если повезет, это мог быть фазан или тетерев, а если нет – счастливая кастрюлька, которая обычно подразумевала капусту и брюкву и, почти наверняка, что-нибудь белковое, правда такое, что увидеть это при дневном свете вам бы не захотелось. Тем не менее, надо отдать им должное, железнодорожные бригады, включая передовиков, уже приближающихся к Слэйку, были запасливыми людьми, особенно что касается капканов, которые они устанавливали вдоль железной дороги.
Слэйк, думал Мокрист, был местом, которое вы наносите на карту просто потому, что как-то неловко оставлять на ней белые пятна. Немного леса, немного рыболовства и кое-какие полезные ископаемые. Через некоторое время у всякого прибывшего туда возникало стойкое чувство, что в Слэйке живут люди, которые очень сильно не хотят, чтобы кто-то знал, где они находятся. А еще, гуляя по Слэйку, ты все время ощущал, что за тобой наблюдают. Мокрист счел это местом, которого следует всячески избегать, если только не стремишься к отвратительной еде и банджо. Тем не менее, в городе был мэр, а сам город был нанесен на карту в качестве остановки для дозаправки углем и водой.
Мокрист больше не носил своих шикарных костюмов, обуви ручной работы и коллекции официальных шляп, которые были его визитной карточкой в городе. Они не очень вязались с образом жизни железнодорожника, так что теперь он одевался в замасленную рубашку, жилет и брюки, подвязанные на коленях. Ему нравились здоровенные ботинки и плоские кепки, которые позволяли чувствовать себя защищенным с обоих концов. Но ботинки… О, эти ботинки! Даже если бы вы погибли вследствие отрывания головы каким-нибудь троллем, эти ботинки бы продолжали жить и пинаться. Они были подбиты гвоздями и напоминали маленькие крепости. Ничто не могло повредить ботинки железнодорожника.
Мокрист получал сообщения, где бы он ни находился. Поездом, гоблинским курьером или семафорными башнями, которые теперь дополняли любой пейзаж.
Одним ранним утром в равнинном городе Малый Отек, когда проливной дождь молотил по крыше времянки, Мокрист отдернул брезент и отпер дверь. За дверью он увидел лицо Сумрака Тьмы, которое если и нельзя было назвать промокшим насквозь, то только потому, что промокать там особо было нечему. Как только гоблин пробрался в хижину, вся вода на нем просто исчезла.[64]
Почти автоматически Мокрист поднял глаза на огоньки местной семафорной башни и тут же увидел знакомый код: это от Ангелы. Он узнавал ее код тотчас же, как свой собственный.
— Быстро!- скомандовал он. – Лезь на башню и неси мне сообщение. Немедленно!
Голос Сумрака Тьмы в полумраке произнес:
— А как же волшебное слово, мистер Мокрый?
Мокрист и сам себе удивился. Пусть гоблины и пахнут так, что их запах, кажется, можно увидеть, это еще не повод пренебрегать манерами, так что он повторил:
— Пожалуйста, мистер Сумрак Тьмы. Большое спасибо.
Поставленный на место, Мокрист молчал, пока маленький гоблин нырнул обратно в дождь и побежал к башне.
Мокрист умылся, собрали вещи – на случай, если сообщение, каким бы оно ни было, потребует от него немедленного отбытия в другое место, и пошел туда, где в любую погоду ждала пробуждения его големская лошадь. Как бы Мокрист ни старался, он не могу заставить себя думать о ней, как о неодушевленном предмете. Правда, следовало признать, что поездки на этой лошади способствовали зарождению у него геморроя – независимо от того, сколько слоев подкладки он располагал между ней и собой. И хотя существо теперь научилось разговаривать, Мокрист по-прежнему придерживался всех ритуалов, обычно сопровождающих верховую езду. Он был убежден, что лошадь нужно кормить, ослаблять поводья и поить водой. Невыполнение этих ритуалов выводило его из равновесия. Это было неправильно.
