— А почему он вернулся? Из-за твоих красивых глаз?
Красивая брюнетка покраснела. А Мюллер громко воскликнул:
— Берегись, берегись! Я расскажу о нем твоему жениху. Ах, если бы ты только захотела, Мари! Ты заставляешь меня делать глупости, вот так! Потом, обращаясь ко мне: — Но она останется благоразумной, вернется в свой солнечный край, выйдет замуж и нарожает детей.
Мари, улыбнувшись, склонилась к нему, потому что он снова начал говорить тихо:
— Если этот тип там будет с тобой любезничать, не отшивай его. Если он пригласит тебя прогуляться с ним, соглашайся. И попробуй в разговоре с ним выяснить, кто он такой.
Мари ушла, а Мюллер сказал мне:
— Прекрасная девушка, очень честная, и до вступления в брак ни за что не согласится. Но она не дура и не любит немцев.
Ужин так и прошел — с взрывами хохота, чередующимися с профессиональными замечаниями, скажем так, подробно излагаемыми тихим шепотом.
— Ты знаешь, что фриц наблюдает за нами из своего угла?
— Да нет же! Он ничего не подозревает, — ответил Мюллер, — он просто ревнует. И когда я как бы сообщил ему, что Мари благоразумна, он еще больше увлекся ею. Ты не видишь, что он уже давно покончил с едой и после своего кофе заказал еще пива, а потом полбутылки «Макона», и что он все еще сидит там, закатив глаза. Я тем временем хотел бы поглядеть, куда он направлялся, когда выходил отсюда.
— Нет, не делай этого, он тебя наверняка запомнил…
Чертов Мюллер! В момент выхода, едва ли в трех шагах от обедающего влюбленного, он вытащил из кармана монокль и, надев его на правый глаз, открыл мне дверь, посторонился, пропуская меня, и вдруг перешел на тот гнусавый тон, которым разговаривают немецкие офицеры: — Äh, äh, bitte sehr, Herr Leutnant![23]
— Ну, ты и дурак, — сказал я ему возмущенно. — Тебе захотелось поиграть в детектива, и ты не только «засветил» нас, ты же еще дал ему понять, что знаешь немецкий язык!
— Что бы ты хотел, чтобы я сделал? — ответил Мюллер. — Ты видел, как он задвигал головой! Ты увидел его круглые от удивления глаза. И он, ты думаешь, что он спрячется, он? Да он этого и хотел бы, но не может. Разве Бог позволил бы заниматься шпионажем в Лозанне с такой головой, как эта! Это прошло бы разве что в Цюрихе, да и то вряд ли! Итак, до завтра. Кафе «Водуа», в полдень.
Он прибыл туда в назначенный час, очень элегантный, чисто выбритый, припудренный, в белых гетрах, кремовых перчатках, в шляпе, с тросточкой в руке и насвистывал мелодию «Sambre et Meuse».
— Все в порядке, — сказал он, — я видел Филибера, ты можешь забрать свое белье, книги, в общем, все свои пожитки. Полиция понятия не имеет о твоем старом адресе.
После завтрака я пришел к госпоже Бешю и рассказал ей, что меня снова призывают в армию. Дорожные сумки и чемоданы были уложены и подготовлены к отъезду в мгновение ока.
— До свидания, госпожа Бешю! Если я когда-нибудь вернусь в Лозанну, я обязательно остановлюсь у вас.
Я рассказал Мюллеру о моей встрече с таинственной дамой в поезде между Валлорбом и Лозанной. — Что ты думаешь об этом?
— Она шпионка. У них было несколько, выезжавших на поездах из Франции.
— Я тоже так думаю, — сказал я, — но я никак не могу решить, стоит ли мне встретиться с ней.
— Конечно! Нельзя ее упускать. Если она тебе будет слишком сильно досаждать, представь ей меня, я ею займусь, особенно если она такая симпатичная, как ты рассказывал.
На следующий день я был в Базеле. Шмидт ожидал меня под деревьями в сквере, за статуей Страсбурга. Он как всегда напустил на себя таинственности, что мне никогда не нравилось, бросал взгляд то направо, то налево, перед тем как встретить меня. Поведение такого рода («я знаю, кто сейчас придет») легко привлекло бы внимание любого мало-мальски толкового сыщика. Но совершенства нет в этом мире, одни проявляют слишком много явной осторожности, другие, как Мюллер, напротив, совершенно неосмотрительны. Как всегда, вначале Шмидт сразу заявил, что у него нет ничего интересного. Он добавил, не придавая этому большого значения, что рота Ландвера, охранявшая границу, была заменена «молодыми».
— Какой корпус? Вы знаете номер? «Молодые», это все? Что мне делать с этой информацией, как вы думаете? Итак, не теряйте времени, садитесь на электропоезд до Флю, доедете до Ландскроны, а оттуда понаблюдайте за границей с опушки леса Таннвальд. Будьте тут в семь часов, но не позже, с точными сведениями. Мне нужен номер этих «молодых»!
— Еще я хотел бы, — продолжал Шмидт, — представить вам одного товарища, готового работать на нас.
— Он может поехать в Германию? У него есть паспорт? Он солдат? Нужно расспросить его обо всем этом. Назначьте ему встречу в половине восьмого вечера, не здесь, а на площади Кордильер, и внимательно проверьте, чтобы он за вами не следил, когда пойдете ко мне. Это все?
И как всегда, напоследок он приберег самое важное.
— Моя жена получила открытку от Юбера. Там сказано, что он будет тут через четыре или пять дней.
— Он сам так и написал на открытке? — спросил я недовольно. — Я ему всегда говорил…
— Нет, нет, но было условлено, что за пять дней до приезда он пошлет нам почтовую открытку с обычными приветствиями и такими словами: «Обнимите за меня маленькую Элен». Элен — это имя моей дочки. Открытку отправили 2-го числа из баденского Фрейбурга.
— Нужно, чтобы я сразу же с ним встретился. Встреча в Берне 8-го в десять часов в кабачке «Корнхаузкеллер».
— А я? — спросил Шмидт, обожавший такие маленькие путешествия. — Можно мне приехать с ним?
— Как вам будет угодно. Но когда он пойдет к своему поезду, следуйте в нескольких шагах за ним, а после встречи проверьте, есть за ним «хвост» или нет. Меня предупреждали, что немцы часто следят за людьми, совершившими поездку в Германию. Я не очень-то в это верю.
— Почему бы и нет? — поинтересовался Шмидт. — Они всегда об этом думают, и в этом не было бы ничего удивительного. Ну, а если за ним действительно следят? Мне предупредить его?
— Ни в коем случае к нему не подходите. Но сядьте на тот же поезд, конечно, постарайтесь, чтобы вас не заметили. А после прибытия в Берн предупредите меня. Я буду в буфете третьего класса.
После завтрака я решил доехать до Сен-Луи. Я, таким образом, проконтролировал бы работу Шмидта. На окраине этого маленького городка я не увидел никого, кроме старых таможенников и жандармов. Я продолжил путь на запад к границе и, наконец, в двух или трех километрах от нее, я заметил солдат с молодыми силуэтами, и, на мой взгляд, очень воинственных. Но я не стал приближаться к ним, а пошел к гостинице, где намеревался насладиться одним из тех швейцарских полдников, которыми можно наесться не хуже, чем на любом обеде. Молоко и кофе, хлеб, масло и мед без ограничения. И под большой липой, защищающей своей тенью от солнца старинные деревенские столы, где назначают воскресные свидания базельские влюбленные, мне подвернулся случай. Единственными клиентами были двое местных поденщиков, с большим графином вина на столе. Они громко разговаривали и смеялись, как крестьяне во всех странах, нагнувшись к столу, и опершись на него большими крепкими руками.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
