– Если такое и случится, поможет ли это компании?
– Нет. Вероятно, даже наоборот.
– В таком случае давайте об этом забудем, – ответила Селия.
– Ну, если вы настаиваете, – с грустью заметил Куэнтин. – Ваша голова на плахе – вам и кровь проливать.
Винсент Лорд занял место перед микрофоном для свидетелей, как только дневное заседание было объявлено открытым.
Как и утром, вопросы задавал Урбах. Для начала он попросил Лорда рассказать свою научную биографию. Затем адвокат комиссии остановился на ранней стадии разработок, связанных с монтейном. Лорд отвечал на все вопросы уверенно. Чувствовалось, что он полностью владеет собой.
Примерно через пятнадцать минут Урбах спросил Лорда:
– Накануне поступления монтейна в продажу, когда в вашей компании уже знали о сообщениях из Австралии, Франции и Испании, вы выступали с предложениями об отсрочке?
– Нет, не выступал.
– Почему? Объясните.
– Решение об отсрочке в тот период могло принять только руководство компании. Моя роль как директора научно-исследовательского отдела ограничивалась чисто научными рекомендациями.
– Пожалуйста, уточните.
– Охотно. Моя задача заключалась в научной оценке информации, которой мы тогда располагали и которая поступала из компании «Жиронд-Шими». Основываясь на ней, я не видел причин рекомендовать отсрочку монтейна.
– Вы употребляете термин «научная оценка», – продолжал настаивать Урбах. – Но если отойти в сторону от науки, было ли у вас какое-то предчувствие, может быть, инстинктивное, связанное с упомянутыми сообщениями из трех стран?
Впервые, прежде чем ответить, Лорд замешкался.
– Возможно, оно у меня и было.
– Возможно или наверняка?
– Ну, в общем, я испытывал беспокойство. Но опять-таки для этого не было никаких научных оснований.
Селия, она позволила себе немного расслабиться, при этих словах вновь собралась.
Тем временем Урбах продолжал:
– Доктор Лорд, если я правильно вас понял, перед вами возникала своего рода дилемма?
– Ну, в общем, да.
– Дилемма между позицией ученого, с одной стороны, и «беспокойством» – я пользуюсь вашим выражением – с другой, чисто человеческой? Я вас правильно понял?
– Полагаю, подобная оценка допустима.
– Сейчас речь идет не о том, что вы предполагаете, равно как и не о моих оценках. Суть вопроса в том, что говорите вы.
– Ну что ж.., хорошо, я бы именно так и выразился.
– Благодарю вас.
Взглянув в свои записи, адвокат комиссии сказал:
– И последнее: скажите, доктор, после того как вы ознакомились с сообщениями, о которых мы говорили, вы продолжали поддерживать идею запуска монтейна в производство и продажу?
– Нет, я ее не поддерживал.
Селию словно током ударило. Лорд лгал. Ведь он не только выступал в поддержку монтейна, он проголосовал за это на совещании у Сэма, презрительно отбросив в сторону сомнения Селии и проигнорировав ее страстные доводы повременить с запуском препарата.
Сенатор Донэхью наклонился к микрофону:
– Я бы хотел задать свидетелю следующий вопрос. Если бы вы, доктор Лорд, отвечали за разработку политики компании, а не только за науку, вы бы выступили с рекомендацией об отсрочке?
И вновь Лорд замешкался с ответом. Но, подумав, ответил твердо:
– Да, сенатор. Именно так я бы и поступил.
Подлец! Селия начала лихорадочно писать записку Куэнтину:
«Это неправда…» Но, едва начав, остановилась. Какая теперь разница? Предположим, она начнет задавать Лорду вопросы, добиваясь истины, разгорится спор, взаимные обвинения и отрицания – что это изменит? На ходе слушаний дела это ровным счетом никак не отразится. Она с отвращением скомкала листок бумаги, на котором начала писать.
Лорд ответил еще на несколько вопросов, после чего его поблагодарили и сказали, что он свободен. Он тут же покинул зал, где проходили слушания, не сказав ни слова Селии и даже не взглянув в ее сторону.
Затем сенатор Донэхью объявил, что первым свидетелем для дачи показаний на завтрашнем утреннем заседании вызывается доктор Гидеон Мейс из ФДА.
В тот вечер в номере Селии в отеле «Медисон» раздался телефонный звонок. Звонила Джулиет Гудсмит. Она сказала, что находится в вестибюле гостиницы. Селия предложила ей подняться и, когда Джулиет вошла в номер, тепло ее обняла.
Дочь Сэма и Лилиан выглядела старше своих двадцати трех лет. Впрочем, подумала Селия, это и неудивительно. Она казалась похудевшей, причем весьма заметно, что натолкнуло Селию на мысль предложить ей поужинать вместе. Но Джулиет отказалась.
– Я пришла к вам только потому, – сказала Джулиет, – что оказалась в Вашингтоне, я здесь остановилась у друга и вот узнала из газет об этих слушаниях. Они к вам несправедливы. Вы единственный человек в компании, кто проявил хоть какое-то человеческое достоинство в вопросе об этой дряни, монтейне. Все остальные оказались кучей алчных, насквозь прогнивших скотов, а теперь именно вам приходится за все расплачиваться.
Они сидели лицом друг к другу.
– И раньше, и сейчас дело обстоит не совсем так, – как можно мягче сказала Селия.
Она объяснила молодой женщине, что оказалась непосредственной мишенью для сенатора Донэхью и его помощников, поскольку является главным представителем компании; кроме того, ведь ее личные усилия не приостановили в свое время запуск монтейна.
– Суть заключается в том, – сказала Селия, – что Донэхью хочет сделать из компании «Фелдинг-Рот» врага общества.
– Может быть, он и прав, – заметила Джулиет, – и компания действительно является врагом общества.
– Нет! С этим я согласиться не могу! – с жаром ответила Селия. – Наша компания допустила страшную ошибку с монтейном, но сделала немало добра в прошлом и сделает еще в будущем.
Даже сейчас она испытала прилив радостного оптимизма от одной мысли о пептиде-7 и гексине.
– И еще, – продолжала Селия, – какую бы ошибку ни совершил твой отец – а заплатить ему пришлось за нее дорогой ценой, – его никак нельзя причислять к тем, кого ты называешь «алчными и прогнившими». Он был достойным человеком и поступал так, как считал правильным.
– И вы хотите, чтобы я в это поверила? – с горечью воскликнула Джулиет. – Ведь он давал мне эти таблетки, не предупредив, что лекарство еще не прошло апробацию.
– Ты должна постараться простить своего отца, – возразила Селия. – Он умер, и если ты его не простишь, все равно ничего не изменится, а тебе будет еще тяжелее.
Джулиет лишь покачала головой, и Селия добавила:
– Надеюсь, это пройдет со временем.
Она не стала расспрашивать Джулиет о сыне. Селия знала, что мальчик, которому скоро должно было исполниться два года, находится в специальном заведении для беспомощных и неизлечимых, где ему суждено оставаться до конца своей жизни. Вместо этого она спросила:
– Как поживает Дуайт?
– Мы оформляем развод.
– О Боже, только не это! – с болью воскликнула Селия. Она была искренне потрясена, Селия вспомнила, как на свадьбе Джулиет и Дуайта у нее сложилось твердое убеждение, что их союз будет прочным и продлится долгие годы.
– Все было отлично, пока нашему ребенку не исполнилось несколько месяцев. – По голосу Джулиет чувствовалось, что она смирилась с бедой. – Потом, когда мы узнали, что с ним и почему, все начало рассыпаться. Дуайт был озлоблен на моего отца даже больше, чем я. Он хотел подать в суд на компанию и на папу лично, буквально уничтожить его на суде, причем собирался вести дело сам. На это я никогда не могла согласиться.
– Да, – сказала Селия, – это бы стало полным крахом для всех вас.
– Потом какое-то время мы пытались наладить нашу жизнь, – печально продолжала Джулиет. – Но из этого ничего не получилось. Мы стали совсем другими людьми. И тогда мы решили разойтись.
Казалось, говорить было больше не о чем, и Селия подумала: сколько же горя и трагедий посеял монтейн, кроме тех очевидных бед, что он натворил!
***Из всех свидетелей, представших перед сенатским подкомитетом по этике торговли, тяжелее всех пришлось доктору Гидеону Мейсу.
В один из наиболее драматических моментов во время перекрестного допроса Мейса сенатор Донэхью воздел свой указующий перст и прогремел громоподобным голосом:
– Именно вы были тем, кто, представляя правительство и те защитительные барьеры, которые оно установило, допустил, чтобы этот бич ударил по американским женщинам и беззащитным неродившимся младенцам. И не рассчитывайте, что вам удастся выйти отсюда целым и невредимым. Мы позаботимся, чтобы ваша совесть мучила вас до конца ваших дней.
За несколько минут до этого Мейс совершил нечто такое, что повергло в изумление всех присутствующих. Он признал, что до того, как рекомендовать ФДА выдать разрешительное удостоверение на монтейн, он прошел через серьезные опасения в безвредности этого препарата. Основывались они на самом первом сообщении из Австралии. И не развеялись и позднее.
