наделение человека, выдающего себя за Гельдриха, всего лишь капитанским званием выглядит весьма странно, поскольку Штайнгец, заместитель начальника школы, т. е. Гельдриха, носит майорские погоны и чаще всего именуется майором (хотя, опять-таки, в некоторых сценах его называют полковником). Не может же начальник школы быть в меньшем чине, чем его заместитель. Странным выглядит также утверждение, будто Гельдрих является близким другом Гитлера. Друг фюрера имел все возможности сделать карьеру значительно большую, чем начальник разведывательно-диверсионной школы. Да и служил бы скорее не в Абвере, а в СД. Фамилия Гельдрих, надо полагать, неслучайно созвучна фамилии Гейдрих, которую носил начальник Имперского главного управления безопасности (РСХА) и наместник протектората Богемия и Моравия обергруппенфю-рер СС Рейнгард Гейдрих, успешное покушение на которого действительно было осуществлено в 1942 году. Правда, другом Гитлера он никогда не был. Гельдрих же «Апостола» калибром куда меньше.
Немало нестыковок и с советской стороны. Павел Истомин и его семья никак не могли находиться в 1942 году на Соловках. На Соловках ссыльных не было, а были заключенные Соловецкого лагеря особого назначения (СЛОН) и Соловецкой тюрьмы особого назначения (СТОН). СЛОН был ликвидирован в 1933 году. До 1937 года на островах находился один из лагерей системы Беломоро-Балтийского канала, а в 1937–1939 годах — СТОН. После ликвидации тюрьмы заключенных на Соловках не осталось, но и просто ссыльных, не лагерников, там тоже не было. Очевидно, Соловки в фильме потребовались как один из символов ГУЛАГа.
В начале «Апостола» чекисты расстреливают заключенных в прифронтовой полосе. Они стреляют с расстояния по толпе из винтовок и пулеметов. Но это — не советский, а немецкий способ расстрела, применявшийся, в частности, во время «окончательного решения еврейского вопроса». НКВД же, в том числе и при массовых казнях, предпочитало стрелять в затылок и с небольшого расстояния — чтобы наверняка. Об этом, в частности, свидетельствуют раскопки в Катыни и в других местах, где были в 1940 году расстреляны польские офицеры. Вот расстрел вора в законе, обучавшего Павла Хромова искусству медвежатника и особенностям поведения криминального авторитета, проводится энкеведешниками по всем правилам — в затылок.
Также невероятным выглядит расстрел заложников среди курсантов немецкой разведшколы после убийства трех немецких солдат. Этого не могло быть, потому что не могло быть никогда. После такой акции можно было бы с уверенностью сказать, что никто из выпускников из-за линии фронта не вернется. Расстрел курсантов понадобился для симметрии с расстрелом советских заключенных в начале фильма, чтобы показать, что оба тоталитарных режима были одинаково бесчеловечны.
Большой натяжкой выглядит и то, что среди курсантов немецкой разведшколы преобладают уголовники, а нравы там царят такие же, как в советском исправительно-трудовом лагере. Здесь повторяется родившийся еще в годы войны советский миф о том, будто немцы свою агентуру, равно как и кадры коллаборационистов, вербуют главным образом среди уголовников. На самом же деле основную часть агентов немцы вербовали среди массы советских военнопленных, в своем подавляющем большинстве к миру криминала никакого отношения не имеющих. Также среди немецких агентов оказывались жертвы политических репрессий и коллективизации. Чтобы скрыть эти факты, и был придуман пропагандистский миф о том, будто у немцев служили одни уголовники. В действительности же от уголовников в качестве агентов, засланных за линию фронта, практически не могло быть никакого толку. Они скорее занялись бы привычным криминальным ремеслом, чем стали бы собирать разведданные или, тем более, совершать диверсии. В фильме же уголовники в разведшколе понадобились еще и для того, чтобы соединить войну с блатной экзотикой, как это уже было в «Сволочах», «Штрафбате» и «Ликвидации».
Превращение близорукого Павла в обладающего абсолютным зрением Петра не обходится без натяжек. Пришлось уже в 1942 году найти врача (тоже, разумеется, ссыльного), изобретающего те операции, которые в наше время успешно делал Святослав Федоров. Правда, в конце фильма у героя фильма зрение стремительно ухудшается, и он внешне опять больше напоминает интеллигента-очкарика, а не грозного воровского авторитета, и в этом прежнем, родном обличье предстает перед вновь обретенной семьей.
Чекисты обучают «Апостола» воровским повадкам, профессии медвежатника, приемам рукопашного боя, немецкому языку, и многому другому. Однако они при всем желании не могли бы обучить Павла тем конкретным приемам, с помощью которых Петр ласкал Хильду, с которой, как им было известно, у того был роман. И Хильда разоблачила бы двойника после первой же проведенной с ним ночи, чего чекисты не могли не понимать. Линия Хильды и Истомина вообще выглядит уж очень искусственной. О шашнях коменданта лагеря с русским курсантом в замкнутом мире школы сразу бы стало известно, а за сексуальную связь немки с неарийцем до 1943 года полагалось уголовное наказание для обоих. Также надуманной выглядит основная интрига вокруг секретного архива польской армии Андерса. Никакая содержащаяся там информация не могла иметь стратегического значения и заставить немцев стремиться добыть ее любой ценой.
Однако все эти недочеты и условности вполне искупаются великолепным дуэтом Миронова и Фоменко, на котором и держится фильм, равно как и лихо закрученная детективная интрига. Они играют психологически очень разных героев. Однако оба они оказываются жертвами советской системы. Хромов все время под подозрением из-за своего немецкого происхождения. Его невеста-немка сидит в ГУЛАГе, а в конце фильма в застенки Лубянки попадает и его мать. Сам Хромова также оказывается в руках чекистских костоломов. Он — тоже жертва, как и Истомин, но в отличие от него, не только жертва, но и палач, точно так же способный ради достижения цели и пытать, и убить, как и те, кто пытает его. Только герой Фоменко, как и герой Миронова, сражается отнюдь не за коммунистическую идею, за Сталина или за великую Россию, а за свой дом, свою семью. Истомину надо спасти жену и сына, Хромову — невесту и мать. И неслучайно герой Миронова вдохновенно расстреливает чекистов в одной из сцен фильма, а жалеет потом только своих товарищей по группе, с которыми успел сродниться.
Поэт-фронтовик Леонид Рабичев, выражая ту же мысль, в одном из стихотворений писал о сержанте своего взвода, пропавшем без вести в 43-м под Смоленском:
О смерти говорил. Дурак, дурак —
«За Сталина!» — Что это просто так,
По существу — За Дом, Семью и Детство.
Болтун! Как только в СМЕРШ он не попал?
Недавно мне пришлось смотреть хороший украинский фильм «Казненные рассветы» («СТРАЧЕНІ СВІТАНКИ») режиссера Григория Кохана (http://oun-upa.org.ua/video/). Он во многом снят в декорациях знаменитого фильма Витаутаса Жалакявичюса «Никто не хотел умирать»,
