Я горячился. И уже подумывал: «Черт меня занес в это болото! Мало того, что писать не смогу, торчать тут буду с утра до вечера и на дачу дорогу забуду,-тут еще и ловчить, подличать надо! Своих ребят обкрадывать, русской литературе кислород перекрывать, а этих… чужебесов с их пустопорожней писаниной выпускать, да еще и подталкивать, машины, рабочих загружать, леса русские на них изводить. Нет, не смогу я в этой конторе! И заявить об этом надо как можно раньше. Нечего ни им, ни себе голову морочить».
Но тут заговорил Карелин:
– Николай Васильевич – человек честный, принципиальный, но он, к тому же, еще и человек умный. Понимает: если перед ним стена – лбом переть не надо, лучше обойти ее, уклониться от лобовой встречи. Он в такие условия поставлен – врагу не позавидуешь. Он, словно волк, со всех сторон красными флажками обложен. Куда ни метнись – охотник с трехствольным ружьем. И каждый в сердце метит или в голову. На Старой площади главный охотник сидит – Яковлев Александр Николаевич, заведующий отделом пропаганды; в Совете Министров РСФСР – второй охотник, Качемасов, заместитель председателя Совета Министров по культуре; в Союзе писателей – большом, союзном,- Георгий Марков, сын Маркуши; в Союзе писателей российском – Сережа Михалков – у этого столько масок на лице, что и сам черт не поймет, какому он богу молится. А если уж правду говорить: все эти молодцы одним миром мазаны – от каждого из них чесночком отдает. А уж о Яковлеве и говорить нечего: этот на все русское буром прет.
В метро мы доехали до станции «Профсоюзная». Отсюда Карелин к себе на Ломоносовский проспект на автобусе поехал, я на свою Ново-Черемушкинскую улицу пошел пешком.
Первый день работы в Комитете набил в голову столько «гвоздей», что ни о чем другом я уже и не мог думать, как только о положении русских писателей и русской литературы.
И ночью долго не мог заснуть. Видя, как я ворочаюсь на койке, Надежда спросила:
– У тебя что, неприятности по службе?
– Как тебе сказать? Во всяком случае приятностей никаких не было. Я, кажется, зря подставил шею под этот хомут. Боюсь, что не смогу тут работать – душа изболится. А у тебя как?
– У меня ничего. Назначили ученым секретарем биологического факультета, зарплату прибавили.
– Поздравляю. Я рад за тебя.
Несколько минут лежали молча. Надежда спросила:
– Блинов из «Профиздата» тебе не звонил? Он мне звонил и сказал, что тебе аванс за новый роман выписали. Через неделю можно получить.
– О! Это хорошая новость. Спасибо.
Теперь уже мне подумалось: и финансовые дела идут неплохо, а я, дурак, впрягся в эту повозку. В голове уж готов был план нового романа из жизни 30-х годов, и название готово: «Ледяная купель»,- сидел бы на даче, писал бы, да писал. Недобрым словом поминал Фирсова. Ах, Володя! Втравил в историю!
После собкоровской, а затем спецкоровской вольницы, почти беспрерывных и нелегких, но всегда волновавших новизной поездок по стране, конторская жизнь показалась сущим адом. Утром вскакивал по звонку будильника, наскоро умывался, завтракал и бежал в метро. Почти час добирался до работы, да час обратно. С рабочим временем – десять часов ежедневно, минута в минуту.
Жизнь на даче, вольный литературный труд казались далекой сказкой. Однако же мысли вернуться к письменному столу являлись все реже. Наоборот, все больше думалось: если не я, то кто же? Кто будет помогать писателям? Кто выполнит эту черную, невидимую, но такую нужную работу?
И с этой мыслью прибавлялись силы, я все больше втягивался в поток повседневных дел, находил для себя занятия, где я больше всего мог принести пользу.
Сразу оговорюсь: я, хотя и значился заместителем главного редактора всех издательств России, но влияние мое на ход издательских дел было невелико. Я был далек от процесса редактирования книг, от механизма отбора и подготовки рукописей к печати, и от людей, работавших в этой сфере. Очевидно, такова участь всех министерских работников, и я не был исключением.
Мы с Карелиным могли что-то притормозить, что-то подтолкнуть, что-то подсказать председателю, его заместителям, но сами мало что решали. Я понял это по тому, как мы создавали новое издательство «Современник».
На первом этапе жаркие споры, диспуты закипели вокруг основных кандидатур: директора издательства и главного редактора. Кстати, я тут своими глазами увидел и механизм назначения таких важных персон.
На ту и другую должность назывались именитые писатели: Николай Родичев, Иван Стаднюк, Николай Камбулов, Егор Исаев… Многие звонят, спрашивают, не преминут сообщить и свое мнение: одного поддержат, другого опалят сомнением, а то и подозрением.
Большинство сходилось на том, что главным редактором должен стать большой, всеми уважаемый писатель, принципиальный человек, а директором – комитетский чиновник, компетентный в типографских делах. «И пусть он не лезет в процесс отбора и редактирования рукописей».
Уже тогда многие при встречах и в телефонных разговорах прозрачно намекали на главное условие: и директор, и главный редактор, и заведующие редакциями должны быть русскими и крепкими в своих убеждениях. «Не дай Бог левак затешется!»
И вдруг новость: директором издательства предлагается Прокушев Юрий Львович – кандидат филологических наук, преподаватель Высшей партийной школы. Зазвонили комитетские телефоны: «Прокушев,- это верно? Но кто такой Прокушев? Почему тянут темную лошадку? Наверняка с левой стороны. Куда же вы там смотрите?»
Но, конечно, главные, решающие разговоры происходили в кабинете председателя. Туда я не был вхож, но Карелин стоял у плеча Свиридова неотступно. Я из деликатности ни о чем не спрашивал, тем более что видел: Карелин на эту тему говорит неохотно.
Позже узнал: Карелин возражал против Прокушева, уверял, что он «чемодан с двойным дном», и Свиридов колебался, ездил в инстанции, убеждал, доказывал, что директор должен знать издательское и типографское дело, он должен быть известен в кругу литераторов или хотя бы работников Комитета, а Прокушев?… Кто такой Прокушев?
Обозначился претендент на должность главного редактора – Блинов Андрей Дмитриевич, главный редактор «Профиздата». Карелин сообщил об этом с радостью. О Блинове не надо было наводить справок: в Москву он приехал из Кирова – Вятки, там был редактором «Кировской правды», в Москве работал в «Труде». Это был порядочный человек, крупный писатель, его кандидатуру никто не отводил.
Карелин в тот день к Свиридову не поднимался, сидел в своем кабинете усталый, с лицом серым, нездоровым.
– Жмет сердце. Я, пожалуй, поеду домой, отлежусь.
Вызвали машину, он уехал. Все звонки и посетители переключились на меня. Кстати, из евреев никто не приходил, разве что знакомые по литинституту и «Известиям».
Неожиданно зашел Блинов и с ним незнакомый чернявый человек лет пятидесяти с нетвердым взглядом коричневых выпуклых глаз и едва заметным трясением головы. Ростом он был высокий, громоздкий.
– Прокушев Юрий Львович, директор издательства «Современник»,- представил его Блинов.
Внутренне я ахнул: уже назначен!
Прокушев сиял от волнения, от распиравших его чувств, конечно же, радостных. Не мог найти себе места: то присаживался на стул рядом с Блиновым, то вставал, подходил к окну, задавал какие-то малозначащие вопросы. Черты лица его, взгляд, жесты и манера говорить – все было подвижно, текуче, куда-то ускользало. Голос тонкий, почти женский. И мысли его были отрывочны, не собраны, очевидно, от волнения.
– Как с помещением? – спрашивал я.
– Вот он, Юрий Львович – нашел!
– Да, нашел,- сказал Прокушев,- и уже навлек на себя разговоры – дескать, обосновался рядом со своим домом. Вот – ловкач! Хотя, признаться, издательство не так уж и близко от квартиры. Здание предназначалось для детского сада – райисполком и отдал его.
Со словами «Я сейчас приду» он вышел. Я сказал Блинову:
– Очень рад, что именно вас назначили главным редактором, но вот рукопись моя в «Профиздате» осталась сиротой. Кто-то придет на ваше место?
Вошел Прокушев и слышал, как Блинов ответил мне:
– А рукопись вашего романа вот здесь, в портфеле. Я из «Профиздата» пять рукописей забрал,- будем издавать в «Современнике».
– Да, да,- подтвердил Прокушев,- вы теперь наш автор, так что старайтесь, помогайте нам.
Меня поначалу обрадовал такой оборот, но затем я подумал: «Современник» в нашем подчинении – удобно ли мне издаваться в нем? Поделился с Блиновым своим сомнением. Прокушев быстро уловил суть моей тревоги, сказал:
– Договорюсь со Свиридовым, редактуру возьму на себя – под личную ответственность.
И оба они просили меня подыскивать редакторов – их для нового издательства понадобится много.
Новые владыки нового и самого большого издательства России ушли, а я остался сидеть со своими тревожными думами. «Что за человек этот Прокушев? Кому доверили такое важное, святое дело?»
