40
Мы сидим с Ларисой в «Кофе-Ине». Короткую шубку она повесила на крючок у себя за спиной, и я успел заметить, как она провела ладонью по гладкому меху всех оттенков серого цвета.
Когда мы познакомились много лет назад, на ней тоже была шубка, синтетического, синего цвета, голубые джинсы и оранжевая кофточка, на косой молнии. Если расстегнуть ее, можно было достать одну грудь и поцеловать, хотя я узнал об этом много позже.
Лариса старше меня на три года: это большой срок, когда тебе семнадцать, и ты только закончил школу. Я был еще девственником, но это было нормально: в то время все начинали позже – хотя, может быть, это мне только кажется. Лариса была старшей сестрой моего друга Егора, мы отмечали Новый год у него на даче. Она была с парнем с юрфака, после двенадцати они свалили наверх, сказав, что устали. Мы переглядывались, хихикая: мол, знаем, чем они пошли заниматься.
Мы ошибались. Я сам убедился в этом через полгода.
Девочка, с которой я встречался еще со школы, сказала мне, что решила сохранить девственность до свадьбы, и я так разозлился, что ее послал. Мы простились в холодном весеннем парке, она обнимала меня, прижимаясь всем телом, а я напоследок засовывал свой язык ей в рот так далеко, как только мог, словно компенсируя этим то вторжение, в котором мне было отказано. Она рыдала и обвисала у меня на руках, и я возбуждался от того, что она казалась столь покорной. Я подумал, что мне нравится такое поведение, и, если бы она всегда себя так вела, я был бы не прочь с ней и дальше встречаться. Но когда я спросил ее в последний раз, даст ли она мне, она сквозь слезы повторила «нет». Я развернулся и ушел, чувствуя, что мой член разрывает материю дешевых джинсов. Мне было семнадцать с половиной, и я все еще был девственником и потому решил: больше никаких сверстниц. Было лето, я снова поехал к Егору на дачу, узнав, что там будет Лариса, только что разругавшаяся со своим юристом.
Только потом я выяснил, что она разругалась с ним, потому что решила сохранить девственность до свадьбы. Скажу сразу: ей это удалось.
Лариса была брюнеткой с большими глазами, крупным ртом и тяжелой грудью. Сиськи килограмм по десять каждая, как говорили в годы моей молодости. С тех пор ради забавы я пару раз взвешивал женские груди: пять килограмм был абсолютный рекорд. Ларисины потянули бы на три. Она хорошо целовалась и, наверное, сделала несколько лучших минетов в моей жизни. Впрочем, может, я был просто молод, и мне мало было надо. Перед тем, как взять у меня в рот, она всегда снимала очки и отдавала мне – я стал убирать их в карман после того, как чуть не раздавил в кулаке, кончая: столь сильными были тогда мои оргазмы. Как сейчас помню, иссиня-черное сияние Ларисиных волос, колышущихся, словно водоросли под водой, когда она, чуть покачиваясь, стояла передо мной на коленях.
С тех пор ее волосы стали платиновыми и напоминают парик. Она уже не носит очки, а серые глаза приобрели какой-то ненатурально зеленоватый оттенок, вероятно, от контактных линз. Сидя в ланч-тайм в «Кофе-Ине», я пытаюсь разглядеть в этой хорошо одетой, уже не очень молодой женщине девочку, с которой мы летом целовались на скамейках, а зимой – в подъездах. Нужно было подняться по лестнице на самый верхний этаж, посадить ее на подоконник, расстегнуть искусственную синюю шубку и косую молнию, после чего как можно быстрее нащупать застежку бюстгальтера. Лариса всегда говорила не надо, вдруг кто увидит, но если я успевал прижаться губами к ее крупному коричневому соску, тут же начинала глубоко дышать и перебирать руками мои волосы.
Тогда у меня были длинные волосы. Я мечтал быть рок-звездой, слушал Егора Летова, Ника Рок-н-Ролла, Sex Pistols и Игги Попа. Лариса закончила английскую школу, и я пару раз приставал к ней с переводом, она кривила полные губы и говорила, что там сплошной мат, а она такого не любит. Мата она в самом деле не любила, и в рок-музыке ее пристрастия не шли дальше Агузаровой и «Аквариума».
Сейчас она, вероятно, любит Земфиру, хотя, кажется, ухоженным дамам под сорок можно уже любить и группу «Ленинград». Спросить об этом как-то неудобно: еще подумает, будто я намекаю, что мои музыкальные вкусы пятнадцать лет назад были более продвинуты.
Пятнадцать лет назад мы иногда выбирались на дачу и там, раздевшись догола, часами целовались на раздвинутом диване или просто на полу. Мы были ненасытны, потому что молоды и все еще сохраняли девственность.
Три года непрерывного петтинга – тот еще опыт. В том, чтобы довести девушку до оргазма, не забираясь вглубь влагалища, я стал виртуозом: похоже, за то, что меня считают хорошим любовником, я тоже должен поблагодарить Ларису с ее крупными сосками, нежными ладонями и особенно чувствительными местами между лопаток и чуть выше ягодиц, там, где у нее рос бы хвост, если бы она была одним из тех животных, которые потом идут на шубу ухоженным дамам под сорок.
Мы пьем кофе, Лариса рассказывает, как летала на Рождество в Лондон, посмотрела на английском последнего «Властелина Колец». Когда-то мы любили эту книгу, хотя сейчас я помню только эпизод, когда мертвые лица смотрят из глубины замерзшего болота. Ну и, конечно, помню гибельную прелесть и тяжелый взгляд, ищущий тебя, стоит только надеть кольцо на палец. Слишком хорошо знакомое мне теперь чувство.
Надев наши кольца, мы прожили вместе три года. Наверное, мы были едва ли не единственной парой в моем окружении, женившейся не по залету. У меня умерла бабушка, и мы с Ларисой зажили в собственной квартире. Я уже пробовал делать деньги, на первый заработок купил видео и японский телевизор. Мы поставили их в спальню и каждый вечер, лежа в кровати, смотрели видеокассеты, взятые у друзей или купленные у барыг. На трехчасовую кассету умещалось обычно два фильма и, если первый был хороший, часто на волне интереса мы просматривали и второй.
Пока мы обжимались по подъездам и часами вылизывали друг друга на даче, я был уверен, что в тот момент, когда мы наконец займемся любовью по-настоящему, случится чудо. Увы, я был разочарован. Лариса казалась прекрасной любовницей, и теперь, спустя десять лет и несколько десятков женщин, я могу сказать, что она ею в самом деле была – но что-то все равно было не так. Липкие от пота, мы кончали синхронно, я целовал ее тяжелые груди с крупными сосками, губами она обхватывала мочку моего уха и легонько проводила всегда безукоризненными ногтями по моему бедру – и все годы нашей семейной жизни мне хотелось спросить: и это все? Об этом пишут книги и снимают кино? Об этом мечтают миллионы подростков во всем мире?
Лариса замужем уже восемь лет. Не знаю, любит ли ее муж, когда она проводит ногтями по его бедру, знает ли он особо чувствительное место между ее лопаток и умеет ли так целовать ладонь, чтобы она кончала. Спросить об этом как-то неудобно, хотя, пожалуй, мне это в самом деле интересно.
Ее муж неплохо зарабатывает, но все равно каждый месяц я встречаюсь с ней, чтобы отдать ей конверт с деньгами: я очень люблю моего сына и хочу быть хорошим отцом. Я не видел его уже девять лет.
Иногда мы занимались любовью перед телевизором. Вовсе не обязательно под порнуху, иногда под мелодрамы, боевики или даже комедии. Помню, мы как безумные ржали на «Аэроплане!», в какой-то момент забыв, что я все еще нахожусь внутри. Кажется, мы пробовали заниматься сексом даже под модные тогда боевики Ридли Скотта и Джеймса Кэмерона с Арнольдом Шварценеггером и Сигурни Уивер.
Лучший оргазм Лариса подарила мне во время просмотра какого-то второсортного ужастика: группа герлскаутов, как положено – с огромными сиськами, килограмм по десять, спасалась от группы маньяков, вооруженных всеми видами разделочного оружия, не исключая даже бензопилу, обессмерченную Тобом Хупером.
(Кстати, прообразом Leatherface в «Техасской резне» послужил все тот же Эд Гейн, что вдохновил Хичкока и Харриса. Я много читал о нем: у человека было чувство прекрасного, ожерелье из женских сосков – в самом деле одна из самых красивых вещей, что я видел в жизни)
Лариса не особо любила подобные фильмы – она даже не боялась их, а была полностью равнодушна к происходящему. Вероятно, ей казалось, что все эти кровавые истории про девушек, разделанных заживо, не имеют никакого отношения к ее жизни, а может быть, в ее мире, искусственном уже тогда, эти истории выглядели недопустимым вторжением реальности. Впрочем, не знаю. Итак, она сидела на мне верхом, спиной к экрану, ритмично поднимаясь и опускаясь. Руками я держал ее тяжелые груди и через плечо следил за происходящим на экране. Героиня второго плана, очевидно, предназначенная на убой, блондинка того самого цвета, в который сегодня крашена Лариса, озираясь, бродила по лесу, где только что зарезали двух ее подружек. Как и положено в подобных фильмах, на ней был более чем открытый купальник и я, двигаясь синхронно Ларисиным взлетам и падениям, ждал, когда блондинке перережут горло. Вдруг чья-то рука схватила девицу за платиновые волосы, и я увидел, как огромный мачете обрушивается на ее грудь.
