Жених и его дядя были приняты с превеликим почетом и пышностью. Не только императрица, но и первые вельможи государства — Безбородко, Остерман, Строганов — давали в их честь один бал за другим. Шведы были очарованы невестой и приемом и официально попросили руку Александры Павловны у ее родителей и бабушки.
На 10 сентября была назначена помолвка, и когда весь двор, все сановники и генералы первых четырех классов, все иностранные резиденты приехали во дворец и вошли в Тронный зал, к ним вышла Екатерина в короне, в мантии и села на трон, а рядом встала прелестная невеста, трепещущая и взволнованная.
Долго ждали они жениха, но тот почему-то не появлялся. Тогда в апартаменты Густава IV Екатерина послала Платона Зубова и графа Моркова. Но и они через час вернулись без жениха. Оказалось, что Густав категорически потребовал перехода Александры Павловны в протестантство, в противном же случае объявлял свое сватовство недействительным и от помолвки и свадьбы отказывался. При этом известии Екатерина потеряла сознание — с ней приключился апоплексический удар. Заболела и несчастная невеста, считая себя опозоренной.
Вскоре Екатерине стало лучше, но она понимала, что удар может повториться и тогда возможна и смерть, и потому она возвратилась к делу о передаче трона своему старшему внуку.
Шестнадцатого сентября она впервые прямо, откровенно и без обиняков высказала свое желание Александру, передав ему все документы, необходимые для объявления его наследником престола.
Как ни секретно происходило все это, но уже не только при дворе, но и в Петербурге стали говорить о готовящейся «коронной перемене», называя даже дату официального объявления Высочайшего Манифеста: либо 24 ноября 1796 года, в день тезоименитства Екатерины, либо 1 января 1797 года.
Получив пакет документов и внимательно прочитав их, Александр позвал своего верного дядьку Протасова, чтобы посоветоваться, как ему надлежит поступить. Прямой и честный Протасов ответил:
— Надобно обо всем доложить его императорскому высочеству, батюшке вашему.
И Александр, согласившись, попросил Протасова помочь ему в этом деле.
Семнадцатого сентября Александр и Константин присягнули на верность Павлу, дав ему слово сохранить сам факт присяги в тайне, а еще через неделю Александр письменно заверил Екатерину, что во всем согласен с ней, проявив, таким образом, совершеннейшее двуличие.
Восемнадцатого сентября с Екатериной случился еще один легкий удар, но она сумела скрыть его последствия, хотя до конца октября часто недомогала, ложась в постель среди дня, чего раньше почти не случалось.
В воскресенье, 2 ноября, состоялся большой парадный обед, на котором Екатерина показалась всем нездоровой и утомленной. Следующие два дня она не выходила из своих покоев, а вечером 4 ноября собрала у себя маленькое изысканное общество. Екатерина была весела и попеняла своему шуту Льву Нарышкину на то, что он боится разговоров о смерти, сама же стала в шутливом тоне рассказывать о недавней кончине короля Сардинии.
Проводив гостей, императрица, тяжело ступая из-за того, что в последние дни ноги ее сильно распухли, ушла к себе в опочивальню. А утром 5 ноября 1796 года, встав с постели совершенно больной, она с трудом дошла до клозета и скрылась за дверью. Там оставалась она необычайно долго. Когда камердинер решился позвать Зубова, чтобы тот вошел в клозет, — было уже поздно: императрица лежала на полу, потеряв сознание. Ее настиг еще один удар, третий и последний.
Она умерла, не приходя в сознание, утром 6 ноября, в три четверти десятого.
* * *
Заканчивая сказания об Екатерине Великой, я приведу эпитафию, написанную ею самой в один из часов досуга: «Здесь лежит Екатерина Вторая, родившаяся в Штеттине 21 апреля 1729 года.
Она прибыла в Россию в 1744 году, чтобы выйти замуж за Петра II. Четырнадцати лет от роду она возымела тройное намерение — понравиться своему мужу, Елизавете и народу. Она ничего не забывала, чтобы успеть в этом. В течение 18 лет скуки и уединения она поневоле прочла много книг. Вступив на Российский престол, она желала добра и старалась доставить своим подданным счастие, свободу и собственность. Она легко прощала и не питала ни к кому ненависти. Пощадливая, обходительная, от природы веселонравная, с душою республиканскою, и с добрым сердцем, она имела друзей. Работа ей легко давалась, она любила искусства и быть на людях».
Сколь бы противоречивой Екатерина ни казалась, автор согласен с тем, что сказала о себе эта великая в полном смысле слова женщина и императрица.
Сказания
об императоре Павле и его
сыновьях — Александре и Николае
Новелла 1
Начало царствования
Павла Петровича
Екатерина была еще жива, когда Павлу в ночь на 5 ноября приснился чудной сон: ему казалось, что некая неведомая сила поднимает его и возносит к небу, заставляя парить над облаками. Это повторилось несколько раз, и, когда Павел в очередной раз проснулся, как бы вернувшись на землю, он увидел, что Мария Федоровна тоже не спит. Павел спросил жену, почему она бодрствует, и Мария Федоровна ответила, что всю ночь ее не оставляет сильная тревога.
За обедом он рассказал о своем сне ближайшим придворным, а вскоре в Гатчину один за другим примчались несколько курьеров из Петербурга с одной и той же вестью — государыня при смерти.
Первым прискакал брат фаворита Николай Зубов, посланный к Павлу Платоном, который очень боялся грядущего царствования и решил еще до кончины своей повелительницы навести мосты между Петербургом и Гатчиной, рассчитывая на милость нового императора и забвение былого неудовольствия.
Павел, увидев Николая Зубова, решил, что тот прибыл, чтобы арестовать его, но, когда узнал об истинной причине появления того в Гатчине, чуть не упал в обморок.
Вторым прискакал Федор Ростопчин, которого послал к Павлу Александр, а вслед за ними появилась целая кавалькада курьеров: не было ни одного сановника, который бы не послал своего человека с известием о близкой смерти Екатерины. Среди нарочных были вестоноши даже от дворцового повара и дворцового лакея.
Не медля ни минуты, Павел помчался в Петербург. За ним ехал длинный хвост возков, карет и открытых экипажей.
В девятом часу вечера 5 ноября Павел и Мария Федоровна прибыли в Зимний дворец, перед которым стояли тысячи петербуржцев.
Александр и Константин встретили отца в гатчинских мундирах и вместе с ним и матерью прошли в опочивальню Екатерины. Они застали больную в беспамятстве и из беседы с врачами поняли, что часы императрицы сочтены.
В эти минуты во дворце появился прискакавший из Гатчины любимец Павла Алексей Андреевич Аракчеев. Он мчался в фельдъегерской тележке, без шинели, в одном мундире, и ехал столь быстро, что даже рубашка его оказалась забрызганной грязным снегом.
Александр, увидев это, отвел Аракчеева к себе в покои и там переодел его в свою чистую рубашку. (Потом Аракчеев всю жизнь хранил эту рубашку и перед смертью завещал похоронить себя в ней.) Так символично началась дружба Аракчеева и Александра.
Отдав первые распоряжения, Павел направился в кабинет все еще живой Екатерины и сам стал отыскивать, собирать и запечатывать все находившиеся там бумаги, особенно усердно стараясь найти те, какие касались престолонаследия.
Так между опустевшим кабинетом императрицы и опочивальней, заполненной отчаявшимися врачами, провел Павел эту последнюю ночь жизни своей матери.
И сам Павел, и Мария Федоровна, и их старшие дети всю ночь не смыкали глаз. То же самое творилось и с сотнями придворных, дворцовых служителей, офицеров и генералов, на глазах у которых нервный, возбужденный Павел то входил, то выходил из комнаты, где лежала умиравшая Екатерина. Как только он вышел в последний раз, раздался ужасный стон, который разнесся по всему дворцу, — Екатерина умерла. Тотчас же вышел доктор Роджерсон и сказал:
— Все кончено!
Павел повернулся на каблуках на пороге дверей, надел огромную шляпу и, держа по форме в правой руке трость, хрипло прокричал:
— Я ваш государь! Попа сюда!
Мгновенно явился священник, поставил аналой, положил на него Евангелие и крест и первой привел к присяге императрицу Марию Федоровну. После нее присягал цесаревич Александр. Когда текст присяги был произнесен полностью, Павел подошел к сыну и велел добавить к присяге слова: «И еще клянусь не посягать на жизнь государя и родителя моего».
Очевидец происходившего А. М. Тургенев писал, что «прибавленные слова к присяге поразили всех присутствующих как громовой удар». Примечательно, что они стали как бы пророчеством, сбывшимся через четыре с половиной года.
* * *
В первые часы после смерти матери Павел принял экстренные меры по приданию законности своему восшествию на престол.
