– Вечно эти пари! – воскликнул Мангогул. – Мне это надоело… Эти женщины неисправимы. Сначала выиграйте дворец, сударыня, а потом будете держать пари.
– Сударыня, – сказал Селим, – не может ли Фульвия быть вам чем-нибудь полезной?
– Каким же образом? – спросила Мирзоза.
– Я заметил, – продолжал Селим, – что сокровища до сих пор говорили лишь в присутствии его высочества, и мне пришло в голову, что гений Кукуфа, который совершил столько чудесных деяний ради Каноглу, вашего деда, вероятно, даровал и внуку способность заставлять говорить сокровища. Но сокровище Фульвии, насколько мне известно, еще не говорило; нельзя ли его порасспросить, таким путем выиграть дворец и заодно убедить меня в верности моей любовницы?
– Конечно, – отвечал султан. – Что вы на это скажете, сударыня?
– О, я не вмешиваюсь в такие скабрезные дела. Селим слишком близкий мой друг, чтобы из-за моего дворца подвергать его риску потерять счастье своей жизни.
– Что вы говорите! – возразил султан. – Фульвия добродетельна, – Селим в этом так уверен, что готов дать голову на отсечение. Он это сказал, и он не такой человек, чтобы отрекаться от своих слов.
– Нет, государь, – сказал Селим, – и если ваше высочество назначите мне свидание у Фульвии, я буду там первым.
– Подумайте о том, что вы предлагаете, – продолжала фаворитка. – Селим, бедный Селим, вы слишком торопитесь! И при всей вашей любезности…
– Не беспокойтесь, мадам. Жребий брошен, – я выслушаю Фульвию. Самое большее, что мне грозит, – это потерять неверную.
– И умереть, скорбя об этой утрате, – прибавила фаворитка.
– Что за чепуха! – сказал Мангогул. – Неужели вы думаете, что Селим стал дураком? Он потерял нежную Сидализу и, тем не менее, полон жизни, а вы воображаете, что, если бы он убедился в неверности Фульвии, он умер бы от этого. Если ему грозят лишь такие удары, я уверен, что он будет жить вечно. Итак, Селим, до свидания, встретимся завтра у Фульвии, слышите? Вас известят, в котором часу.
Селим склонился, Мангогул вышел. Фаворитка продолжала доказывать старому придворному, что он затеял рискованную игру. Селим поблагодарил ее за благосклонность к нему, и они расстались в ожидании великого события.
Глава сорок девятая
Двадцать седьмая проба кольца.
Фульвия
Африканский автор, обещавший нам дать характеристику Селима, решил привести ее здесь. Я слишком уважаю произведения древности, чтобы утверждать, что эта характеристика была бы уместнее в другой главе. «Существуют люди, – говорит он, – которым заслуги раскрывают все двери, которые благодаря красоте лица и изяществу ума в молодости являются любимцами женщин и в старости окружены почетом, ибо они сумели сочетать долг с удовольствиями и в зрелые годы жизни прославились услугами, оказанными государству, – одним словом, этих людей общество всегда принимает с восторгом. Таков был Селим. Хотя ему уже минуло шестьдесят лет, и он рано вступил на стезю наслаждений, – крепкое сложение и благоразумие избавили его от одряхления. Благородное выражение лица, свободные манеры, пленительная речь, глубокое знание света, вытекающие из долголетнего опыта, умение обходиться с прекрасным полом – все это создало ему при дворе высокую репутацию, и каждый хотел бы на него походить. Однако тот, кто вздумал бы ему подражать, не добился бы успеха, не обладая дарованиями и талантами, которыми Селим был отмечен природой».
«Теперь я спрошу вас, – продолжает африканский автор, – имел ли этот человек основания тревожиться за свою любовницу и провести ночь, подобно безумцу? Но факт, что тысячи мыслей роились у него в голове, и чем больше он любил Фульвию, тем больше опасался обнаружить ее неверность».
«В какой лабиринт я зашел! – говорил он себе. – И ради чего? Мне-то что за корысть, если фаворитка выиграет дворец? И что мне до того, если она его не получит?.. Но почему бы ей не получить его? Разве я не уверен в нежности Фульвии?.. О, я владею всеми ее помыслами, и если ее сокровище заговорит, то лишь обо мне… Но если измена… Нет, нет, я почувствовал бы это в самом начале. Я заметил бы неровности в ее обращении со мной. Неужели за эти пять лет мне не удалось бы изобличить ее во лжи?.. А между тем, испытание сопряжено с большим риском… Но отступать уже поздно. Я поднес чашу к устам, и надо испробовать напиток, хотя бы мне пришлось потом выплеснуть всю жидкость. Но, быть может, оракул будет мне благоприятен… Увы! Чего мне ждать от него? Почему бы другим не одолеть добродетель, над которой я восторжествовал?.. Ах, дорогая Фульвия, я оскорбляю тебя этими подозрениями, я забываю, чего мне стоило тебя завоевать. Мне сияет луч надежды, и я успокаиваю себя мыслью, что твое сокровище сохранит упорное молчание»…
Селим предавался этим тревожным мыслям, когда ему вручили записку султана, содержавшую лишь такие слова: «Селим, сегодня вечером, ровно в половине двенадцатого, будьте в известном вам месте». Селим взял перо и написал дрожащей рукой: «Повинуюсь вам, государь».
Селим провел остаток дня, как и предшествующую ночь, беспрестанно переходя от надежды к опасению. Не подлежит сомнению, что любовники обладают своего рода инстинктом; если их возлюбленная неверна, они испытывают волнение, подобное тому, какое охватывает животных при приближении непогоды. Охваченный подозрением, любовник подобен дикой кошке, у которой зудит в ушах в туманную погоду; у животных и у любовников есть еще то сходство, что домашние животные утрачивают этот инстинкт, и он притупляется у любовников, когда они становятся супругами.
Время тянулось долго для Селима; сто раз он взглядывал на стенные часы; наконец наступил роковой час, и придворный отправился к своей любовнице. Время было позднее, но так как двери Фульвии были всегда для него открыты, его провели к ней.
– Я вас перестала ждать, – сказала она, – и легла в кровать с мигренью, вызванной досадой, какую вы мне причинили.
– Мадам, – отвечал Селим, – требования приличия, а также дела удерживали меня при дворе султана; с тех пор как я с вами расстался, у меня не было ни минуты свободной.
– А я, – заявила Фульвия, – была в ужасном настроении. Подумать только, целых два дня не видеть вас!
– Вы знаете, – продолжал Селим, – к чему обязывает меня мой сан, и как непрочна милость великих мира сего…
– Как? – прервала его Фульвия. – Неужели султан выказал вам холодность? Неужели он позабыл ваши заслуги? Вы рассеянны, Селим. Вы мне не отвечаете. Ах, если вы меня любите, не все ли вам равно, ласково или холодно принял вас султан? Вы будете искать счастья не в его взоре, а в моих глазах и в моих объятиях.
Селим внимательно слушал, вглядываясь в лицо своей любовницы и стараясь подметить в ней выражение правдивости, в котором нельзя обмануться и которое невозможно подделать. Если я говорю невозможно, я имею в виду нас, мужчин, ибо Фульвия так артистически прикидывалась, что Селим начал уже упрекать себя в том, что мог в ней усомниться. Когда прибыл Мангогул, Фульвия тотчас же замолкла. Селим содрогнулся, а сокровище сказало:
– Сударыня может совершать паломничества во все пагоды Конго, у нее все равно не будет детей, и уж я, ее сокровище, знаю, по какой причине…
При этих словах смертельная бледность покрыла лицо Селима. Он хотел встать, но дрожащие ноги подкосились под ним, и он упал в кресло. Султан, оставаясь невидимым, приблизился к нему и спросил его на ухо:
– Не довольно ли с вас?
– Ах, государь, – горестно воскликнул Селим, – почему я не послушался советов Мирзозы и предостережений своего сердца? Счастье мое померкло, я все потерял; я не выдержу, если ее сокровище будет молчать, а если оно заговорит – я погиб. Но все-таки пусть оно говорит. Я жду ужасных признаний, но они будут для меня не так мучительны, как та неуверенность, в какой я нахожусь.
Между тем, первым движением Фульвии было положить руку на сокровище и закрыть ему рот. То, что оно до сих пор сказало, могло быть истолковано в хорошую сторону, но она боялась дальнейшего. Она уже начала успокаиваться, видя, что сокровище хранит молчание, когда султан, по настоянию Селима, снова направил на нее перстень. Фульвия была принуждена раздвинуть пальцы, и сокровище продолжало:
– Я никогда не понесу плода, меня слишком утомляют. Слишком частые посещения стольких святых мужей вечно будут препятствовать моим намерениям, и у сударыни не будет детей. Если бы меня ублажал один Селим, я, быть может, и понесло бы плод, но я живу как на галерах. Сегодня один, завтра другой, гребешь – не выгребешь. В каждом новом мужчине Фульвия видит того, кого небо предназначило быть продолжателем ее рода. Никто не застрахован от этих ее посягательств. Как ужасно положение сокровища титулованной женщины, у которой нет наследника! Уже десять лет, как я предоставлено людям, которые по своему положению не должны бы поднимать на меня и глаз.
