Истин не много, их всего несколько. Смысл слишком глубок, чтобы уловить его иначе, чем в символе.[99]
Бог, который сильнее человека – кто он? Вы все еще должны испробовать божественный ужас. Как вы можете быть достойны наслаждения вином и хлебом, если не прикоснулись к черному дну человеческой природы? Потому вы лишь вялые и бледные тени, гордые своим мелководьем и широкими проселочными дорогами. Но шлюзы откроются, есть неизбежные вещи, от которых может спасти только Бог.
Изначальная сила – это сияние солнца, которое сыны его несли в себе эонами и передавали своим детям. Но если душа погружается в это сияние, она становится такой же безжалостной, как и Бог, ведь жизнь божественного ребенка, которую вы вкусили, станет в вас пылающими углями. Она будет гореть внутри ужасным, неугасимым огнем. Но несмотря на все мучения, вы не сможете оставить все, как есть, ибо оно не оставит в покое вас. Так вы поймете, что ваш Бог жив, а душа ваша странствует по безжалостным путям. Вы чувствуете, что в вас прорвался огонь солнца. Нечто новое прибавилось к вам, священное обещание.
Иногда вы перестаете узнавать себя. Вы пытаетесь справиться с этим, но оно сильнее. Вы пытаетесь установить границы, но оно заставляет вас продолжать. Вы пытаетесь ускользнуть, но оно настигает вас. Вы пытаетесь этим овладеть, но инструмент – вы; вы пытаетесь об этом думать, но мысли вам не подчиняются. Наконец, вами овладевает страх неизбежности, подкрадывающийся медленно и незаметно.
Спасения нет. Так вы приходите к пониманию того, что такое настоящий Бог. Вы начинаете придумывать умные трюизмы, предупредительные меры, тайные обходные пути, предлоги, зелья забытья, но все это бесполезно. Огонь горит прямо в вас. Ведущий заставляет вас идти.
Но путь этот – моя самость, моя жизнь, основанная на самой себе. Богу нужна моя жизнь. Он хочет идти со мной, сидеть со мной за столом, работать со мной. Более того, он хочет быть вездесущим.[100] Но я стыжусь Бога моего. Я хочу быть не божественным, а разумным. Божественное кажется мне иррациональным безумием. Оно раздражает меня как абсурдная помеха моей осмысленной человеческой деятельности. Оно кажется неподобающей болезнью, которая нарушила привычный уклад жизни. Да, я даже нахожу божественное ненужным.
Глава 14 Божественный глупец[101]
[102]
Я стою в высоком зале. Передо мной зеленый занавес между двух колонн. Занавес легко раздвигается. Я смотрю в маленькую углубленную комнату с голыми стенами. Сверху есть маленькое окно с голубоватым стеклом. Я ставлю ногу на лестницу, ведущую между колонн в эту комнату, и вхожу. В задней стене я вижу двери справа и слева. Словно я должен выбрать между правой и левой.
Я выбираю правую. Дверь открывается, я вхожу. Я в читальне большой библиотеки. В глубине ее сидит маленький худой человек хилого сложения, по-видимому, библиотекарь. Атмосфера напряженная – исследовательские амбиции – ученая заносчивость – ущемленное ученое тщеславие. Кроме библиотекаря я никого не вижу. Я иду к нему. Он отрывает взгляд от книги и говорит: «Что вы хотите?»
Я несколько смущен, потому что не знаю, чего на самом деле хочу. На ум приходит Фома Кемпийский.
Я: «Мне бы хотелось «Подражание Христу» Фомы Кемпийского».[103]
Он смотрит на меня несколько изумленно, словно не ожидал от меня таких интересов; он дает мне карточку для заполнения. Мне тоже кажется удивительным просить Фому Кемпийского.
«Вы удивлены, что я прошу работу Фомы?»
«Ну, да, эту книгу редко спрашивают, и я не ожидал от вас подобного интереса.»
«Должен признаться, я и сам несколько удивлен этим вдохновением, но недавно я наткнулся на отрывок из Фомы, который произвел на меня особенное впечатление. Не знаю даже, почему. Если я правильно помню, он говорил о проблеме Подражания Христу».
«У вас особенные теологические или философские интересы, или…»
«Вы имеете в виду – не хочу ли я прочитать ее для молитвы?»
«Ну, едва ли»
«Если я читаю Фому Кемпийского, то ради молитвы, или чего-то похожего, а не из научного интереса»
«Вы столь религиозны? Я и представить не мог»
«Вы знаете, что я крайне высоко ценю науку. Но в жизни есть такие моменты, когда наука тоже оставляет нас пустыми и слабыми. В такие моменты книга вроде этой значит для меня гораздо больше, потому что написана она от души»
«Но она несколько старомодна. В наши дни мы не можем быть столь погружены в христианскую догматику»
«Мы не можем покончить с христианством, просто отставив его в сторону. Мне кажется, в нем есть много больше, чем мы видим»
«Что в нем может быть? Это просто религия» / 98/99
«По каким причинам и, более того, в каком возрасте люди отбрасывают его? Предпочтительно в студенческие годы или даже раньше. Вы бы назвали этот возраст особенно разборчивым? И вы когда-нибудь изучали основания, по которым люди отбрасывают позитивную религию? Основания эти чаще всего сомнительны, например, утверждение, что содержание веры противоречит естественной науке или философии»
«По моему мнению, такое возражение не стоит сразу отбрасывать, несмотря на тот факт, что есть и лучшие причины. Например, я считаю недостатком религии отсутствие подлинного и должного чувства действительности. Кстати говоря, существует множество альтернатив возможности молиться, которая была утрачена в результате краха религии. Ницше, например, написал самую настоящую книгу молитв,[104] не говоря уже о «Фаусте».»
«Я думаю, это верно в некотором смысле. Но истина именно Ницше кажется мне чересчур взволнованной и провокационной – она хороша для тех, кому еще предстоит освободиться. Потому его истина хороша только для них. Я считаю, что недавно обнаружил, что нам также нужна истина для тех, кто загнан в угол. Возможно, что им нужна подавляющая истина, которая делает человека меньше и более обращенным внутрь»
«Простите, но Ницше и так предельно обращен внутрь»
«Возможно, вы правы с вашей точки зрения, но я не могу отделаться от чувства, что Ницше говорит тем, кому нужно больше свободы, а не тем, кто вступил в серьезную схватку с жизнью, кто страдает от ран и твердо придерживается действительностей»
«Но Ницше наделяет прелестным чувством превосходства над такими людьми»
«С этим я не могу спорить, но я знаю тех, кому нужно принижение, а не превосходство»
«Вы выражаетесь парадоксально. Я вас не понимаю. Едва ли принижение может быть желанным»
«Возможно, вы поймете меня лучше, если вместо «принижения» я скажу «смирение», слово, которое часто слышат, но в жизни с ним редко сталкиваются»
«Это тоже звучит весьма по-христиански»
«Как я говорил, в христианстве есть очень многое, что следует сохранить. Ницше слишком оппозиционен. Как все здоровое и долго длящееся, истина, к несчастью, держится среднего пути, который мы несправедливо отвергаем»
«Я и вправду не подозревал, что вы займете столь промежуточную позицию»
«А я и не занимал – моя позиция еще не вполне ясна и для меня самого. Если я и промежуточен, то определенно крайне необычным образом»
В этот момент слуга принес книгу, и я покинул библиотекаря.
Божественное хочет жить со мной. Мои попытки сопротивляться пропали втуне. Я спросил мышление, и оно сказало: «Возьми за образец того, кто показывает тебе, как жить с божественным». Нашей естественной моделью является Христос. Мы следуем его закону со времен античности, сначала внешне, а затем внутренне. Сначала мы это знали, а потом перестали знать. Мы сражались против Христа, мы низложили его, мы казались победителями. Но он остался в нас и управлял нами.
Лучше быть закованным в зримые цепи, чем в невидимые. Можно покинуть христианство, но оно тебя не покинет. Твое освобождение от него – заблуждение. Христос – это путь. Ты, конечно, можешь убежать, но тогда ты уже больше не будешь на пути. Путь Христа кончается на кресте. Потому мы сораспяты с ним в нас. С ним мы ждем смерти, чтобы воскреснуть.[105] С Христом нет живущему воскрешения, кроме как после смерти.[106]
Если я подражаю Христу, он всегда впереди меня, и мне не достигнуть цели иначе, как достигнуть ее в нем. Но так я превосхожу себя и время, в котором и через которое я тот, кто я есть. Так я наталкиваюсь на Христа и его время, которое создало его таким и никаким иным. И так я оказываюсь вне моего времени, несмотря на то, что жизнь моя протекает в нем, и я разделен между жизнью Христа и собственной, которая все еще принадлежит настоящему. Но если я подлинно постигаю Христа, я должен осознать, что Христос на самом деле жил своей собственной жизнь, не подражая никому. Он не следовал никакому образцу.[107]
