ничтожную вероятность чьего-то визита.
Из палатки, немного вздремнув от хмеля, вылез Соля и потянулся. Во рту у него был гадкий привкус. Он достал пакетик чая, перекус и воду, затем пошёл к горелке.
— Руки кипятишь? — с улыбкой спросил Соля.
— Много болтаешь, — не раздумывая, оскалился на него Писарь, первый раз за долгое время посмотрев на что-то другое. Перед глазами заплясали фиолетовые пятна.
Соля сглотнул и, сложив продукты для полуночного перекуса, залил в чайник, стоящий рядом, воду, затем поднёс его к горелке, ожидая, пока Писарь уберёт руки. Тот убрал почти сразу, встал и пошёл к своей палатке. Оттуда он вынес свою чашку с двумя пакетиками чая, поставил рядом с кружкой Соли и, взяв автомат, стоящий, прислонённый к лежачему стволу дерева, пошёл на пост. Бинокль Лодочник забрал с собой в палатку. Виктор, как и любой другой "жигульский", умел обходиться и без него. Наконец-то шею ничего не оттягивало.
Перед глазами ещё мелькали неприятные точки. В округе было тихо. Машины Купца видно не было. Вероятно, он ехал без фар. А может, уже доехал до поворота к "бобровским". Писарь закурил и залился кашлем, то переставая, то заново начиная истошно драть горло. Теперь Писаря слушали все в лагере, кто не спал.
Наконец взяв себя в руки, он затянулся ещё раз и выпустил облачко дыма куда-то вверх. Звёздами усыпанное небо. Красиво. Он знал немного созвездий и за несколько секунд нашёл все, которые помнил. Остальные он выискивать не стал. Насладившись затем видом млечного пути, он опустил голову и стряхнул пепел. Ни шороха вокруг. Как обычно.
Изредка постовой слышал падающую сухую ветку и это было большим событием, из таких, которые можно рассказать у костра ради смеха. Когда каждый хруст настораживал, даже из-за треска дерева от сильного ветра, можно было поднять весь лагерь — враги идут. Писарь, поперхнувшись, докурил сигарету и взял следующую. Одной сейчас было мало.
Где-то сзади послышалось шипение и бульканье — кипяток шпарил из носика чайника. Соля заваривал две кружки чая. Перед тем, как тот остынет до нормальной температуры, у Писаря была одна сигарета, если будет курить медленно, смаковать горчащий табак или две, если будет курить, как обычно. Но третью курить он не собирался.
Соля звать Виктора не стал, не зачем было его провоцировать лишний раз. Вместо этого, натянув рукав на ладонь, он взял свою чашку и, подув на чай, отхлебнул, обжигая полость рта и губы. Свою чашку он поставил назад и, решив, что напиток ещё не заварился, начал макать пакетики снова и снова, одновременно в обеих кружках.
Из своей двуспальной палатки вылез Лысый, со своей кружкой в руках и пакетиком чая в ней. Соля налил и ему, прикрывая ручку обгоревшего чайника прихваткой. Вскоре к горелке стянулись Рыжий и Жигуль с чашками. Перекусить "на дорожку" хотелось не только Соле, поэтому уже скоро "жигульские", причмокивая, поедали бутерброды, запивая их чаем.
Писарь снялся с поста и его место занял Рыжий, единственный из бодрствующих, кто не хотел есть. Взяв свой пистолет и чай, он перебрался на пригорок. Кобуру он на всякий случай расстегнул, готовясь выхватить пистолет так быстро, как только возможно.
12:40. Поели достаточно быстро, но несмотря на то, что никто не жевал и не пил, в лагере было тихо, за исключением кашля Писаря или, иногда, Жигуля. Кашель как демаскирующий фактор никто не рассматривал — нужно было всего лишь подойти на расстояние броска, после этого можно было кашлять хоть полчаса.
У Писаря осталось ещё одно дело, выгрызающее его изнутри — чистка своего автомата. За этим он и ушёл в палатку, когда доел. По металлическому лязгу деталей, все поняли, что он делает и помнили, что его вынудило почистить автомат. Убивать никто, кроме Рыжего, не боялся. Все смирились с мыслью, что в Нилосске можно не оглядываться на мораль, лишь на холодный расчёт.
Остальные коротали время, рассматривая детали своей экипировки, подгоняя под себя редкие в группе разгрузки и личные бронежилеты. Соля молча достал колоду и, вынув карты, начал чесать их в руках, затем оглянул собравшихся за пнём сталкером. Никто не изъявил желания играть и, помешав карты ещё немного, он сложил их обратно.
Снова лязг. Писарь собирал автомат обратно. Щелчок. Всё работало исправно. Он снарядил магазин и, не передёргивая затвор, вышел с автоматом на плече к "жигульским". Кто-то поднял на него взгляд, кому-то было не до него. Рыжий обернулся и сошёл с поста. Его место занял Писарь и снова потянулся за пачкой сигарет в карман.
В это время Купец доехал до лагеря. Машина "бобровских" стояла на незаметной постороннему глазу парковке, укрытая брезентом и камуфляжной сеткой сверху. Купец развернулся и припарковал машину за 100 метров ходьбы до этой стоянки. Машину он увидел только когда подошёл ближе.
Они тоже разбили свой лагерь на холме, средь деревьев. Наверное, все сталкеры неосознанно делали именно так. Как только Купец ступил на холм, его ослепил свет фонарика. Он зажмурился. Затем свет потух и в мгновение замерцал, ослепляя Купца. Тот поднял руку, чтобы закрыть глаза. Затем он услышал шаги и решил остаться на месте. Свет всё ещё мерцал какое-то время, затем потух.
К нему спускался один человек, тепло одетый, это было видно по неестественной толщине конечностей. Скорее всего, на нём было 2 куртки. Они кивнули друг другу, затем пожали руки. Это был Резаный. Сталкер первого поколения. Половину лица его уродовало множество маленьких порезов и один, между всеми ними, белый, с такими же белыми поперечными засечками. Ему когда-то зашивали щёку. Его историю слышали не все и Купец не был в их числе. Вроде бы, он чудом уцелел после взрыва.
Резаный, не останавливаясь, пошёл к машине после рукопожатия и сел на пассажирское сидение, что-то вытащив из кармана. Усевшись на водительское, Купец смог разглядеть, что его попутчик держал в руках. Это была какая-то цветастая коробочка из-под духов с чекой, как у гранаты. Он сразу понял, что это и сглотнул. Начинённая поражающими элементами коробка с гранатой внутри. Осколочная. Резаный кивнул на дорогу. Второго можно было не ждать — Бобр выделил лишь одного бойца. Второго заменяла граната.
Купец посмотрел на часы, завёл машину и они поехали обратно. 12:34. Он вёл аккуратно, но фар не включал, как и по дороге сюда. Лунного освещения хватало, чтобы не въехать в столб, брошенную или припаркованную машину или в здание. Резаный почесал свои шрамы и уставился в окно, иногда
