– Какой такой аппаратура? – «включил дурака» толстяк. – Такой совсем не знаю!
– Ну-ка, организуйте нам парочку, – попросил Федя.
Юнги охотно отвлеклись от основной работы и деловито выписали толстяку под ребра. А поскольку товарищи реактивные, каждый выдал «парочку» и в результате получилось превышение нормы.
– Я покажу, покажу!!! – взвыл толстяк. – Не надо, почки больные!
– Ну и зачем до этого доводить? – возмутился Федя. – Неужели сразу нельзя было – по-человечески? Русским же языком попросили: покажи, где аппаратура, ломать ничего не будем, только выключим – и все.
– Я покажу…
– Да куда ты, на хрен, денешься? А теперь, если вдруг ненароком что-то «забудешь» – разнесем все к бениной маме и сломаем тебе ноги, чтобы память освежить.
– Не-не, я все покажу…
Федя рывком поднял толстяка с пола и поволок его в закрома.
Ленка перестала снимать и пошла следом: она у нас лучше всех разбирается в аппаратуре видеозаписи – по профилю положено.
– А ты кто такой? – обратился я ко второму «лишнему» – стройному парубку неопределенной национальности, с роскошной прической и тонкими чертами лица.
– Я работаю здесь. – Парубок был одет в хороший пиджак отнюдь не банного фасона, по-русски говорил как коренной москвич (и, вполне возможно, таковым и являлся), вел себя спокойно и даже дружелюбно.
– Не многовато ли работников для одной сауны? – удивился я.
– Это администратор, он же дежурный и рабочий, – пояснил парубок, кивнув в сторону коридора. – А я заведующий. Могу я вам чем-то помочь?
– Да, можешь. Веди себя смирно, и все будет нормально.
– Хорошо, как скажете.
На этом, наверное, мой интерес к заведующему и закончился бы: парень отвечал вполне убедительно, вел себя правильно и к тому же вызывал необоснованную симпатию. Знаете, бывают такие типы – обаяшки. Вроде бы он специально для этого ничего не делает, но большинство относится к нему хорошо, и такому человеку не хочется без необходимости причинять вред.
Однако получилось так, что юнги закончили обыск «объектов» и перешли к заведующему.
– Этого шмонать, нет?
Я взял паузу – засомневался, стоит ли обыскивать такого славного парня, к тому же не имеющего никакого отношения к происходящему. Разгоряченные юнги эту паузу истолковали в свою пользу – по принципу «молчание – знак согласия» и принялись резво выворачивать карманы заведующего.
Заведующий на это отреагировал несколько специфично. Он внезапно и резко побледнел – кровь отхлынула от его лица буквально за несколько секунд, и попробовал воспрепятствовать обыску: склонил голову набок и прижал подбородок к правой ключице. В свете только что полученных и наблюдаемых процедур это было больше похоже на жест отчаяния, нежели на хоть сколько-нибудь рациональное действие.
– А ну, морду убрал! – Бесцеремонно ухватив заведующего за прическу, Борман мгновенно пресек этот странный порыв, сунул руку ему за пазуху и, жестом фокусника выудив два одинаковых конверта, бросил их на стол.
– Ух ты, какая архаика, – одобрил я, подходя поближе и беря конверты в руки. – Переписываемся по старинке? Это хорошо. Еще бы марки наклеить, вообще было бы здорово.
В конвертах были деньги: девятьсот евро в одном, полторы тысячи в другом. А еще конверты были подписаны, едва заметно, тонким карандашом – «П» и «Н».
– Ого… А в связи с чем, позвольте спросить, такая диспропорция? – пробормотал я первое, что пришло в голову.
Думаю, понятно, что этот вопрос не являлся для меня самым актуальным в данный момент, но я был ошарашен неожиданным открытием, еще не понял толком, что это означает, и просто пытался собраться с мыслями.
– Этот «Н», он что, халтурит? Почему в его конверте денег почти в два раза меньше?
Нюрнберг и Палаш замерли, опустили головы и уставились в пол. Нюрнберг даже забыл подсасывать кровь, и она тотчас же принялась расшивать тонкой красной нитью его спортивный костюм.
– Это… Это не мое, – пробормотал заведующий. – Эт-то… господа собрались париться… И сдали на хранение. Я понятия не имею, что в этих конвертах.
– Ну что ж… – Я пожал плечами и достал револьвер. – Я вас понял.
К этому моменту у меня в голове почти все оформилось: осталось лишь добавить парочку фиксирующих штрихов, и картинка будет готова.
Приблизившись к Палашу, я поднял стволом его подбородок и предложил:
– Расскажи мне, что ты знаешь об этом человеке.
– Ничего не знаю, – голосом готового взойти на крест мученика ответил Палаш, старательно отводя взгляд от револьвера. – Я его первый раз вижу.
Заметьте, какого именно человека – я не уточнил. Между тем вопрос с равным успехом мог относиться и к Нюрнбергу, и к заведующему.
Я переместился к Нюрнбергу, крючком из двух пальцев подцепил его за подбородок и, вставив ствол револьвера в заплывающий правый глаз, повторил предложение:
– Расскажи мне об этом человеке.
– Не знаю! – фальцетом выдал Нюрнберг – голос его дрожал от страха. – Б… буду, не знаю!
Я даже паузу брать не стал – судя по целому ряду признаков, колоть надо именно этот орех.
– В последний раз – по-людски: что ты знаешь об этом человеке?
– Не знаю!!! Ну в натуре, нич-че не знаю!
Я приставил ствол револьвера к обтянутой спортивной штаниной ляжке, быстро произвел нехитрые расчеты на предмет не повредить бедренную артерию и нажал на спусковой крючок.
– Тух! – радостно тявкнул револьвер.
– А-а-а!!! – дурным голосом взвыл Нюрнберг. – Не надо!!! А-а-а-а!!!
– У тебя три конечности! – рявкнул я, пересиливая вопль раненого. – Я сделаю еще три выстрела: нога и две руки. А потом прострелю тебе башку!
– Не надо! Я скажу!
– Кто этот человек? Имя? Что здесь делает? Какое отношение имеет к вам?
– Это Яныч! Координатор! У нас совещание! Отчет, выплаты, инструктаж…
– Как?! Имя, еще раз!
– Яныч! Он нам… О, господи… Пожалуйста… Пожалуйста! Помогите мне, я истекаю кровью…
* * *
Если бы кто-то догадался в этот момент крупно снять общий план «комнаты отдыха», картинку наверняка можно было бы вывешивать в галерее эмоций на кафедре мозгоправства под названием «Всеобщее Недоумение».
Я застыл столбом, оторопело глядя на заведующего. Юнги с недоумением смотрели на меня. Прибежавшие Федя и Ленка пялились на меня с тем же выражением в глазах – похоже, близкие мои решили, что у меня случился сбой психики.
– Дим, ты чего? – тихо спросил Федя.
– Спокойно, дети мои, – заторможенно пробормотал я, пряча оружие в кобуру и торжественно тыкая пальцем в заведующего: – Кстати, Федя, это Яныч.
– Да мне как-то без разницы… – Федя на автопилоте пожал плечами и озабоченно кивнул в сторону раненого. – Ну и чего теперь с ним делать?
– Давай перевяжем, – предложил Рома.
– Или добьем, – в тон добавил Борман.
– Ребята… – тихо прохрипел зажимавший рану Нюрнберг. – Пожалуйста, я прошу вас… Я же все сказал…
– Тут должна быть аптечка, перевяжите его кто-нибудь, – попросил я и набрал Андрея. – Как обстановка?
– Нормально, – ответил Андрей.
– Слышно ничего не было?
– Нет. Какие-то проблемы? Что должно быть слышно?
– Да ничего. Все по плану. Если что – звони. Давай, до связи.
Аптечка, оказывается, висела тут же, в коридоре, но кроме валокордина и вазелина, там ничего не было.
– Давай хотя бы так перевяжем. – Федя стащил с Нюрнберга штаны, располосовал два чистых полотенца и быстро перетянул рану. – Держи вот этот узел, не отпускай.
– Больно! – простонал Нюрнберг. – Мне надо в больницу!
– Потерпи немного. Если сейчас все сложится, поедешь в больницу, – обнадежил я. – А если не сложится, поедете туда все вместе, но только на разных машинах и сразу в подвал.
– Зачем терпеть? Зачем человек мучаешь? – подал голос из коридора забытый всеми толстяк. – Холодильник водка есть, пусть пьет, лучше будет.
– Нормальная идея, – одобрила Ленка, доставая из холодильника бутылку водки и наливая стакан на две трети. – Пей, хуже точно не будет.
– Кстати, а чего не изолировали? – Я кивнул в сторону коридора. – Аппарат отключили?
– Да, две камеры здесь, две снаружи и общий пульт. – Ленка влила в Нюрнберга водку и дала запить кока-колой. – Одна, кстати, за стенкой, снимает эту комнату. Снимала, точнее.
– Замечательно, – одобрил я и сверился с часами. – Теперь давай запрем нашего самаритянина и поработаем. Мы тут торчим уже одиннадцать минут, так что надо поспешать.
– Там кладовка в конце коридора. – Федя кивнул юнгам. – Обыщите его, осмотрите кладовку, заприте.
– И гляньте там, нет ли гвоздей с молотком. Если есть, несите сюда.
Юнги подхватили толстяка под руки и потащили по коридору.
– Федя, ты, наверно, не расслышал. – Я прикрыл дверь и повторил, указав на заведующего. – Это Яныч.
– Да, я понял… – Федя кивнул, потом наморщил лоб и недоверчиво уставился на заведующего. – Не понял… В смысле – Яныч? Ты гонишь, что ли?
