– Пошлите кого-нибудь в Дорогобуж, вслед гонцам. Скажите Оре, что всё улажено и чтоб не трогался с места, – крикнул Рагдай в толпу стреблян, которые уже начали расходиться к своим делам.
– Всех этих сыроедов надо вытолкать из Стовграда, как только будут закончены срубы, – проворчал себе под нос Стовов, следя за тем, как Рагдай усаживается в седло, как влезают на коней трое дружинников в полном вооружении, а Ацур напоследок пеняет на что-то одной из мамок.
Когда уже полетели из-под копыт шмотки мокрой глины двора, перемешанные с короткой соломой, князь крикнул Рагдаю:
– А почему не больше четверти гривны с ладьи?
– Потому что тогда из Просуни, как-то ночью, стребляне скрытно спустятся на плотах и вырежут да пожгут Стовград. Это их река, – не останавливаясь, крикнул в ответ Рагдай и скрылся за воротами, утягивая за собой цепочку всадников.
– Мудр, однако. – Князь от души пнул здоровенную сонную свинью, плетущуюся к зловонной луже у другого конца избы, и пошёл досыпать.
Солнце застыло в зените.
Небо из василькового стало водянисто-голубым, с длинными прядями прозрачных облаков, выползающих с северо-запада.
Студёный ветер налетал длинными порывами, ещё не имея сил закрыть лужи ледком, но уже превращая дыхание в пар. Не встречая препятствий, он стремительно пробегал от Волотова болота почти до Моста Русалок, над рядами поваленных с корнем деревьев и прибитой жухлой травой.
Насколько хватало глаз, вывернутые с корнем, кое-где сломанные на пень стволы сплошной засекой лежали, как и упали, кронами от единого центра северной оконечности Волотова болота, где до сих пор, даже в столь солнечный день, стояло сияние и клубилось марево.
Над этим опустошением парил сокол, подставляя крылья встречному ветру, обнимая, братаясь с ним, и за то ветер возносил его неподвижный силуэт под самые облака. Несколько тяжёлых воронов завистливо кружили в отдалении, кувыркаясь иногда, борясь с неподвластным им потоком. Они явно хотели достичь сокола, видимо потревожившего их за трапезой над телом лесного зверя, погибшего под рухнувшим лесом.
После того как бешеный галоп, моментально взмыливший лошадей, был прерван сплошной преградой, а двое дружинников вылетели из сёдел, преодолевая невидимую яму, стало ясно, что дальше двигаться можно только пешими.
Оставили одного из воев с лошадьми.
Почувствовав под ногами воду разлившегося Крапа, Ацур взобрался на корневище мощного вяза и, покрутив головой по сторонам, крикнул:
– Я вижу их. До них несколько полётов стрелы.
– Кого ты видишь? – вскинул к нему лицо Рагдай.
– Их. Гуттбранна. Они идут к кургану с лошадьми. Тащат за собой. – Ацур спрыгнул вниз, как большая, тяжёлая кошка. – С лошадьми они движутся как улитки. Клянусь Одином, к кургану мы доберёмся одновременно.
– Их семь?
– Похоже.
Чем ближе становился курган, тем проще было идти.
Обгоревшие стволы почти не имели сучьев, обломанных или сгоревших.
Определив наконец среди луж и грязной жижи старое русло Журчащего Крапа, они двинулись вдоль него.
– Разрази меня молния, если это не похоже на упражнения на брёвнах, – сказал Ацур на краткой остановке после бесчисленных пригибаний, перелезаний, перепрыгиваний; он, как и все, был чёрным от влажного древесного угля, вымокшим, всклокоченным. – Вон, вон, там слабый дым костра. Если б мои воины развели такой пожар на стоянке, пришиб бы!
К костру у Кавыч-камня, к двум завёрнутым в шкуры и беспробудно спящим фигурам они выбрались на несколько мгновений раньше, чем зазвякало в отдалении оружие людей Гуттбранна и упряжь его коней.
– Вставайте! – крикнул Искусеви и стянул с Вишены и Эйнара их покрывала, при этом на них рухнул хлипкий навес из еловых веток и травы.
– Кто тут?! – Вишена, ещё слепой ото сна, решительно махнул вокруг себя мечом, с которым спал в обнимку. – Ацур? Рагдай?
– Гуттбранн? – повторяя его изумление, спросил Эйнар, и все обернулись в направлении его взгляда.
Гуттбранн был озадачен. Он остановился со своими воинами в двух десятках шагов от костра, поставив ногу на поваленный ствол, облокотился на обнажённый меч и разочарованно засопел аж на всю пустошь.
– Земля такая большая, Гуттбранн. От края до края и Один, наверное, не окинет взглядом за один раз. Моря, горы, льды, леса, степи. А мы с тобой вечно утыкаемся нос в нос, как две собаки над одной костью. – Вишена уже окончательно проснулся, напялил на голову рогатый швабский шлем с маской и так говорил, с торчащими во все стороны из-под обода соломенными кудрями и поблёскивающими из прорезей синими льдинками глаз. – Я знал, что рано или поздно мы встретимся вот так. Без спешки. Один знает, что делает. Но послушай вот что. – Вишена, говорящий теперь по-варяжски, кидал слова, словно камни из пращи, произнося окончание каждой фразы чуть громче предыдущей. – Тут собралось много достойных воинов. И Ингвара, и Хрига, и Вольквина, которых ты привёл, я тоже считаю. Ты. Это ты, коварный, бесчестный, виновен во всем. Это ты ударил меня в спину там, в фиорде, после того как не помешал Остару убить нашего конунга Гердрика, хотя и был там вместе со Стремгланном. Стремгланна нет, он кормит собой рыб. Я помог ему в этом. Я помогу и тебе. Давай, пусть спор решит поединок, пусть нас рассудят боги!
– Так ты был тогда в Страйборге, когда Остар убил Гердрика? – удивлённо спросил Гуттбранна один из его соратников.
– Он всё врёт. Он убил Гердрика вместе с Остаром, и потом они поделили его золото, добытое в походе на кельтов, – огрызнулся Гуттбранн. – Пусть лучше скажет, где золото.
– Да вот оно, – ответил за Вишену Эйнар: раскрутил ремень на одном из мешков, лежащих в изголовье, и повалил его. На солнце вывалились чаши, браслета, кольца. – Мы поклялись вернуть это золото Тюре и Хельге, как только Олаф установит в Страйборге порядок. Слушай, Ингвар, присоединяйся к нам. Если ты придёшь в Страйборг с нами, то восстановишь своё имя викинга. И ты, Вольквин, Торн.
Вольквин и Ингвар переглянулись и задумались. Было видно, как проносятся по их лицам волны озарений, сомнений, растерянности и убеждённости.
– Место, дайте нам место. Сейчас я выпущу кишки из этого склавенского недоноска. Иди ко мне, Вишена, чтоб ты сдох! – Лязгая кольчугой и выставляя вырванный у Ингвара щит, Гуттбранн перелез через ствол, на котором стоял, и оказался перед Вишеной.
– На! – Ацур протянул Вишене свой щит, но тот отмахнулся. – Не нужно. В поединке щит только отвлекает.
– Слушай, Рагдай, а варяги-то колеблются, – шепнул Рагдаю на ухо Креп. – Может, приколоть этого буяна по-быстрому. А там всё и разъяснить.
– Нет. – Рагдай отрицательно мотнул головой. – Всё будет так, как будет, и я уже вижу печать смерти на его лице.
– На чьём лице? – Не дождавшись ответа, Креп посторонился, как и все, освобождая поединщикам пространство.
Ни Гуттбранн, ни Вишена не спешили нападать.
Они двигались в странном танце, плавном, тягучем, топча уголь потухшего костра, словно привыкая к этому месту, поддерживая дистанцию чуть большую, чем требовалось для глубокого выпада. Они сверлили друг друга сощуренными глазами, из которых брызгала ненависть. Острия их мечей, выставленные вперёд, иногда соприкасались, звякая, как бы примериваясь, принюхиваясь.
Наконец Гуттбранн сделал неуловимый мягкий шаг вперёд и ударил, почти без замаха, метя в колено врага.
Вишене потребовалось лишь так же нерезко подставить свой клинок, чтобы отвести удар в сторону.
Затем Гуттбранн с тупым упорством, с нарочитой вялостью ещё два раза повторил эту попытку, но, когда Вишена в очередной раз отвёл удар в сторону, Гуттбранн всем телом подался вперёд и ударил щитом, его плоскостью, умбоном.
Вишена упал и покатился, одновременно вставая, увидев, вернее ощутив кожей, как меч врага вязко вонзился в землю, в оставленную им тень.
Снова оказавшись на ногах, он двумя руками рубанул подставленный щит и начал бить непрерывно, то сверху, то снизу, подсекая.
И каждый отскок оружия был началом замаха и следующего удара.
Гуттбранн едва справлялся с таким напором.
Он явно уступал в подвижности, щит на уставшей руке опускался всё ниже, пока не был брошен.
В его левой руке оказался поясной нож.
Вишена озадаченно застыл, морща брови, чтоб хоть как-то помешать струйкам пота со лба заливать глаза.
Гуттбранн осклабился, прорычал что-то невнятное и, отбив вниз меч Вишены, широко полоснул ножом.
Лезвие рассекло кожаный панцирь на плече, выцепив из-под него лоскуты рубахи и кровяные брызги.
– Проклятье! – Вишена попятился, пробуя руку; рука не слушалась.
– Я убью, убью тебя! – Гуттбранн двинулся вперёд, намереваясь повторить столь удачное сочетание ударов, но ему помешал Ингвар.
– Второй клинок. Нельзя. – Ингвар в три шага оказался рядом с Гуттбранном и древком копья выбил нож, под одобрительные восклицания своих и чужих.
