Кто учитель, кто обучаемый, мистресса? Не криви душою, рассказывая о том, что тебе больше некого попросить помочь перед праздниками подготовить специальную программу. Что все лучшие танцоры разъехались, спились, заняты, умерли, провалились в преисподнюю, обезножели, а худших мы не держим. Когда, в кои-то веки кабаре «Дикий мед», подхватив переходящее знамя этих благотворительных ежегодных концертов для детских приютов, вдруг с таким тщанием готовится к столь нетребовательной аудитории?
Твой канат только начался, Хедер. Когда ты позволила ему остаться. Когда заранее простила всю боль, предсказала и тут же простила. Кто он тебе?
Наверное, сделала его своим партнером только, чтобы обрести хоть какой-то ответ на этот вопрос.
И каждое его движение, которое кажется тебе незнакомым, не таким, как учила ты когда-то, рождает внутри вопрос ревнивый и неуместный. Словно муж оценивает жену, которая съездила без него разочек отдохнуть «на воды»: «Кто тебя этому научил, а? »
Смешно, Хедер?
Ох, не надо так высоко. Мне уже больно держать спину. Еще секундочка, и все. Что-что, а терпеть балерины умеют. Девицы (неблагодарные создания, хоть бы пару хлопков в ладоши) тут же стукнули каблучками о пол, как застоявшиеся кобылки, и скрипачи вновь потянули смычками ту же самую мелодию.
Он примостился на подоконнике, потирая указательным пальцем кончик носа, деланно-безразлично следит за кружащимися парами, но ты-то, Хедер, видишь — по одной ямке в уголке губ, по одной морщинке, как распирает его изнутри самодовольство!
И опущенные ресницы, потому что огня в этих глазах хватит, чтобы поджечь все заведение. Но изредка все-таки сверкает в ее сторону: не похвалишь? Как же так? Я ведь и вправду лучше!
Так же безразлично ты, Хедер, отпустишь его привычным взмахом руки, иначе пары не прекратят ошибаться, не прекратят в ущерб процессу то-же ловить изумрудных солнечных зайцев из-под занавеса его ресниц и ожидать одобрения. Не твоего — его одобрения.
Джерри. Здесь и везде, такое чувство, что он уже в каждой точке этого маленького кабаре. Изучил, пробрался, и теперь исчезает и появляется как чертик из коробочки с детскими пугалками. Любимец всех юных подмастерьев, какие только тут существуют. От поварят до хористов. Живая сказка. Да, для них Иноходец — сказочный персонаж. Шутка ли, был человек перед глазами и пропал, и р-раз — он уже за твоей спиной.
Они тебя не беспокоят, выполняют свою работу и ладно, а если в свободные минуты предпочитают виснуть на Джер… рарде и донимать его, то, как говорится, ваши крокодилы — ваши проблемы.
Когда в вечер годовщины битвы у переправы Дэсса забежала, перепуганная, прижимая к груди какую-то очередную вышивку, и сказала, захлебываясь от волнения, что там, внизу, уже полный погром, и не справляются ни Маранжьез, ни Джорданна. Троих вышибал гвардейцы засунули головами в вазы для цветов, но вазы оказались односторонней проходимости: сунуть голову можно, а вытащить нет. Вазы уже обсуждаются на предмет разбить, и кроме шпаг предметов больше не нашли, но не это главное, а то, что господа недовольны, и, кажется, еще собираются что-то поджечь, если им не станцуют, а музыканты уже давно сбежали от такого разгула.
— Счастливые люди, — процедила тогда сквозь зубы Хедер, имея в виду музыкантов.
Как назло, болела голова, надвигался ливень с грозой, и до чертиков надоела эта пьяная бесшабашная вооруженная молодежь. И у каждого второго папаша советник, а у каждого первого министр или генерал, а сегодня один из самых важных военных праздников в империи. Храни тебя Гард, Сеттаор, долго ли проживешь, если это — лучшие твои граждане?
— Может, мне сказать… ему? — предположила скороговоркой Рэми, и с надеждой заглянула в глаза мистрессе.
— И что?
— Я просто так спросила, — покраснела она. Какая вера, надо же. А не хочешь увидеть его в качестве содержимого четвертой вазы? Чудес не бывает. Едва не полсотни пьяных задиристых парней, да еще с такими поджигательными наклонностями. Да к тому же Джерард сегодня сидит в архиве, читает бумаги по Иноходцам, какие ему обещал найти один знакомый Хедер.
Хедер, плохо представляя себе свои дальнейшие действия, сошла вниз, в холл, и поняла, что дела обстоят хуже, чем столько раз до этого. Гвардейцы вошли в раж. Они уже перестали разбирать, где находятся — то ли в третьесортном борделе, то ли в кабаре, то ли в Императорском театре, то ли на приеме с иностранными послами. Им было абсолютно все равно.
— Мистресса, — повернула голову Эрденна, — мы… Что нам…
Никогда еще Хедер не видела Эрденну такой бледной, а Джорданну — такой сдержанной.
— Ты кто? — вдруг сказал ближайший гвардеец и потянул ее за платье, а мадам удивилась его вопиющей молодости.
— Я хозяйка этого дома, — сообщила Хедер, вырывая край платья. — И мы закрываемся. Попрошу на выход, господа офицеры.
Про офицеров им понравилось, про выход — нет.
— А если ты хозяйка, то где твои му… музыканты!
— Дома, чего и вам желаю, — проговорила Хедер, дошла до двери, распахнула ее. — Прошу!
Резкий удар ноги захлопнул дверь. Демарш не удался. Гости сочли, что она им хамит, и вечер приобрел пикантность. Назревало мордобитие. И Хедер поняла, что отвертеться удастся вряд ли. В том смысле, что первой мордой явно будет ее собственная.
Потом показалось, что от страха начались слуховые галлюцинации.
— Кто здесь заказывал музыку? — услышала она голос.
Музыка Межмирья!
Похожая на марш, легкая, осторожная, но скрывающая в себе непредсказуемые повороты. Его собственная музыка.
— О! — сказал кто-то из гвардейцев.
Это «О» относилось к Джерарду. Видок у него был тот еще. Где он берет эти похоронные костюмы? Белый верх, черный низ. Отвратительно хорош. По-театральному хорош.
— Колыбельная к вашим услугам, — пояснил Джерард, и почесал за ухом.
Он делал это так, что Хедер всегда спрашивала — почему не ногой.
— Пора спать.
Джерард встал с любимого подоконника, сделал шаг навстречу гвардейцам. Такой особенный шаг, после которого все как-то похватались за оружие, и Хедер поклялась бы, что протрезвели.
На самом деле он ничего не делал. Точнее, болтал. Вроде о детях, которым давно пора спать. Да, они и впрямь были детьми, разбалованными, хмельными, но эти дети уже приобрели опыт битв, и этот опыт на данный момент удерживал их от того, чтобы напасть первыми. Хедер на всякий случай отступила. Джерард был мастером тонко раздражающей болтовни. Кто-то из них обязательно не выдержит.
Не выдержал. Тот же, который хватал Хедер за платье.
Джерард смотрел на свою руку, с которой капала на пол кровь. Просто стоял и смотрел. Есть всего лишь два типа людей: те, кого собственная кровь пугает и заставляет отступить и те, кого она приводит в еще большую ярость. У этого был удивленно-исследовательский вид. Хедер взялась за перила. Перила дрожали.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
