Конечно, я сочувствовал бедной Оре Лиз, сочувствовал от всей души. Она была молода, неопытна — простая деревенская девушка, может быть, не такая умная, как Шизала, но очень непосредственная, в отличие от многих девушек, получающих воспитание на юге.
Я сочувствовал обоим: и Оре Лиз, и Гулу Хаджи. Но действовать предстояло моему другу, и я знал, что он сделает то, что от него потребуется.
Приняв ванну и побрившись специально отточенным ножом, который я одолжил у Морахи Ваджи, ибо синим великанам совершенно нечего сбривать, и у них нет ни бритв, ни лезвий, я улегся в свою кровать, но даже тогда тревожное чувство не отпускало меня. Всю долгую марсианскую ночь я крутился и метался в постели и наутро чувствовал себя таким же усталым, как накануне, когда только ложился спать.
Я окатил себя холодной водой, стараясь избавиться от чувства усталости, съел всю еду, которую мне принес слуга, надел доспехи и вышел во двор.
Утро было чудесным, жаль только, у меня не было времени оценить это.
Когда я оглядывался в поисках Гула Хаджи, из дома выбежала Ора Лиз. Она громко всхлипывала, почти стонала, все лицо было залито слезами.
Я понял, что, должно быть, Гул Хаджи поговорил с ней и сказал ей правду, ничего не смягчая и не приукрашивая. Я попытался остановить ее, успокоить, но она вырвалась из моих рук и выбежала на улицу.
Я сказал себе, что все было к лучшему, что так и должно было случиться, что, будучи такой юной и жизнерадостной, бедная девочка скоро утешится, и найдет другого воина, и окружит его своей любовью и заботой, которые, видимо, были неотъемлемой частью ее натуры.
Но я ошибся. Как же я ошибся! Это стало ясно из последовавших за этим событий.
Тут из дома вышел Гул Хаджи. Он шел медленно, опустив голову. Когда он взглянул на меня, я прочел в его глазах боль и грусть.
— Ты сделал это, — сказал я.
— Да.
— Я ее видел. Она пробежала мимо меня, и я не смог ее остановить. Поверь, все к лучшему.
— Надеюсь.
— Она скоро утешится.
— Ты не знаешь, Майкл Кейн, — сказал он со вздохом, — чего мне стоило сделать это. В другое время я бы, наверное, страстно влюбился в Ору Лиз.
— Еще влюбишься, когда все испытания будут позади.
— А тогда не будет слишком поздно?
Я был реалистом.
— Возможно, — ответил я.
Он сделал над собой усилие, чтобы выбросить эти мысли из головы.
— Пошли, — сказал он, — нужно еще поговорить с Морахи Ваджой. Он должен знать, как ты предлагаешь использовать отряд из Сала-Раз.
Мы оба были в мрачном настроении: Гул Хаджи был подавлен, а меня не оставляли дурные предчувствия.
Этот случай имел более серьезные последствия, чем мы могли себе представить.
Ему суждено было полностью изменить ход событий И вовлечь меня в невероятные приключения.
Ему суждено было принести многим смерть.
Глава 4
Нас предали!
Настал день решающего совещания, а Оры Лиз все не было. Отряды, посланные на ее поиски, не обнаружили никаких следов. Мы все беспокоились о ней, но нужно было думать прежде всего о деле: о предстоящем восстании.
Прибывали силаки и орсилаки, гордые от сознания своей значимости. Они путешествовали тайно, в одиночку. Приозы очень пристально следили даже за небольшими группами людей, ожидая от них какой-либо угрозы своему существованию или, по крайней мере, спокойствию.
В обычной жизни купцы, ремесленники, скотоводы, земледельцы, сейчас все они были воинами. Даже тирания приозов не могла лишить этих людей права носить оружие. И они были вооружены до зубов.
На всех горах выставили посты, которые должны были предупредить, если появятся патрули приозов. Это было сделано на всякий случай, так как в тот день приозов не ждали, потому именно тогда и созвали совещание.
В Асде-Трохи прибыли более сорока силаков и орсилаков, и все они были, судя по виду, достойны доверия. На их лицах читались одновременно готовность участвовать в общем деле и независимость, обычно вызывавшая в них желание сражаться в одиночку, не полагаясь на помощь других. Однако характерное выражение недоверия стало понемногу исчезать с их лиц. Они входили в комнату в доме Морахи Ваджи, предназначенную для этого важного совещания и, видя там Гула Хаджи, говорили: «Он так похож на нашего брадхи! Словно тот ожил и снова пришел к нам». Этого было достаточно. Хотя они не кланялись и не приветствовали его подобострастными улыбками, а держались прямо, было видно, что они готовы сражаться ради общего дела.
Убедившись, что все узнали Гула Хаджи, Морахи Ваджа развернул большую карту Мендишарии и повесил ее на стену. Он предложил стратегию, которой было разумнее придерживаться, и предложил тактические ходы в расчете на различную реакцию приозов. Командиры отрядов задали несколько вопросов — было видно, что они хорошо понимали ситуацию и хотели помочь найти верное решение, — и мы обсудили новые предложения и варианты.
С такими воинами, подумал я, против неосмотрительных приозов победа над ними, захват столицы, выборы нового брадхи казались делом нетрудным.
Однако чувство неосознанной тревоги не покидало меня. Я гнал его прочь, но никак не мог отделаться. Я все время был настороже, беспокойно оглядывался, не снимая руки с эфеса меча.
В полдень нам принесли обед, и мы поели, не прерывая совещания, так как нельзя было терять ни минуты.
Вскоре после полудня мы завершили обсуждение основных проблем. Оставалось только принять решения, касающиеся более частных вопросов: как лучше было использовать отдельные отряды со специальным вооружением или выдающихся воинов и другое подобные вопросы.
К вечеру у большинства из нас сложилось впечатление, что к назначенному часу — через три дня — мы должны быть готовы и что мы непременно победим.
Но нам не суждено было предпринять какую-либо атаку.
Вместо этого на закате мы сами были атакованы.
Они напали на деревню со всех сторон, а нас было так мало, и вооружение наше было так скудно!
Противники наши все были на дахарах, в сверкающих в последних лучах солнца доспехах, с великолепным оружием: пиками, щитами, мечами, дубинками, боевыми топорами.
Их появление сопровождалось страшным шумом, ибо это ехали кровожадные великаны, предвкушавшие возможность стереть с лица земли деревню со всеми ее жителями: мужчинами, женщинами, детьми. Всадники кричали, как кричит росомаха, вцепляясь человеку в глотку.
Это был крик, от которого ужасом наполнялись сердца не только женщин и детей, но и мужественных, не раз побеждавших опасность мужчин. Это был крик существ безжалостных, злобных, заранее торжествующих победу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
