Офтальмолог хмурился. Марина Львовна почему-то тоже не уходила.
– Вы зрение когда в последний раз проверяли? – строго спросил окулист.
– Год назад. Когда справку на права обновляла.
– Сколько было?
– Единичка. Врач еще удивлялся. Сказал, что по возрасту уже положена дальнозоркость.
Медики переглянулись.
– Сейчас у левого глаза меньше десяти процентов, – сообщил офтальмолог.
– Посмотри, пожалуйста, поле зрения, глазное дно и перешли на мой компьютер, – попросила невролог. – А я договорюсь, чтобы ей МРТ срочно сделали.
– Да что со мной такое? – совсем растерялась Богдана.
– Давайте пока не будем волноваться, – мягко произнесла Марина Львовна.
Но как тут быть спокойной! Не успела выйти от окулиста – ее под белы рученьки и на креслокаталку.
– Зачем? – возмутилась Богдана. – Я прекрасно себя чувствую!
К ней подлетела Сильва, нервно попросила:
– Мам. Не бузи. Это на всякий случай.
– Какой еще случай! Со мной все в порядке!
Но медбрат ласково попросил:
– Сядьте, пожалуйста, а то меня ругать будут.
Сильва вцепилась в мамину руку, зашептала:
– Я подслушала, они говорили… ты в любой момент можешь сознание потерять.
– Да почему?
– Ну… Они точно не знают еще… Но если зрение на один глаз сильно падает, значит, на зрительный нерв что-то давит.
И только сейчас до Богданы начало доходить. Голос сразу сел. Она просипела:
– Врачи думают, это рак? Рак мозга?!!
– Мам, да ты с ума сошла! – возмутилась Сильва. – Какой рак? Такой диагноз за пятнадцать минут только мошенники ставят. У тебя может быть что угодно. Скорей всего, близорукость внезапно развилась. От этого и голова болит: что один глаз ничего не видит. Но это ведь врачи! Им всегда надо страху нагнать! Сейчас сделают МРТ, убедятся, что у тебя в мозгах все в порядке, и отпустят!
Сильва изо всех сил старалась казаться беззаботной. Медбрат, что вез кресло-каталку, подыгрывал:
– Ваша дочка абсолютно права. Местные врачи – страшные паникеры. Но что вам – прокатиться сложно, раз просят?
Они мчали по коридору. Пациентов по пути встречалось изрядно. И все они – мимо, навстречу, совсем старенькие, с тиками, трясущимися головами – шли максимум с палочкой. И только абсолютно здоровую с виду Богдану катили на каталке. Колеса противно скрипели по больничной плитке, все с любопытством глазели, а она подумала: хоть и болела голова, но до чего хорошо было по утреннему Питеру пробежать. А теперь, оказывается, – в последний раз это было.
* * *
Приговор Богдане озвучили в тот же день. Опухоль мозга. Точную природу врачи сказать не могли, но обнадежили: на онкологию не похоже. Скорее всего, менингиома. Доброкачественная. Но размер изрядный, так что оперировать обязательно.
Представить, что ей распилят череп и вторгнутся в мозг, Богдана не могла. Спросила в отчаянии:
– А если какие-нибудь таблетки? Физиотерапия? Постельный режим?
Невролог Марина Львовна взглянула жалостливо:
– Опухоль уже на зрительный нерв давит и будет дальше расти. Потеряете зрение. Слух. Судорожные припадки начнутся. Нарушения памяти. Проблемы с речью.
С каждым новым грядущим диагнозом Богдана все больше бледнела. Сильва решительно прервала врача:
– Ее прямо сегодня резать надо?
– Прямо сегодня необязательно. Но домой не отпущу. Вашей маме нужен строгий постельный режим и постоянное наблюдение.
– Хорошо. Наблюдайте, – окончательно раскомандовалась Сильва. – Только палату давайте самую лучшую. И не вздумайте денег с нее брать. Я сама за все заплачу.
Богдана только краем глаза и увидела – сумму с пятью нулями. За консультации, МРТ и прочее.
Тот же милый медбрат домчал Богдану из поликлиники в больничное крыло, помог – будто она совсем инвалид – перебраться с кресла-каталки в постель. Сильва устроилась на стульчике рядом, достала телефон, велела:
– Диктуй, что тебе из дома надо. Я привезу.
– Да ничего мне не надо, – Богдана совсем расклеилась, – и оперироваться я не хочу!
– Мам, да не ссы ты, – фамильярно цыкнула дочка. – Тебе повезло, на самом деле, дико. Это ж не рак, а какая-то киста. Я уже посмотрела в Инете: прогноз благоприятный. Пятилетняя выживаемость – почти у семидесяти процентов. Только врача нужно хорошего найти. Не отсюда.
– Марина Львовна вроде нормальная.
– Ну, тебе-то сейчас хирург нужен! А здесь приличного точно не найдешь, – усмехнулась дочка.
Наполовину итальянка, Сильва переехала в Россию только в четырнадцать лет, но самонадеянно считала: в родных реалиях она разбирается куда лучше матери.
– Ты, мамуль, как с Чукотки, ей-богу! У нас даже косметологи лучшие государственные, а тут нейрохирургия. Какие могут быть частные клиники? Пусть наблюдают, берут анализы – это их потолок. А я пока мосты наведу, самого топового хирурга найду, и перевезем тебя в нормальное место.
* * *
Нормальным местом оказалась Главная горбольница скорой помощи, а лучшим в городе нейрохирургом – роскошный грузин Вахтанг Георгиевич. С того света здесь вытаскивали полностью безнадежных, но в условиях чрезвычайно спартанских. Одноместных или просто улучшенных палат в отделении не имелось, лежали по шесть человек без удобств, по стенам шастали тараканы, воняло хлоркой и кислой капустой. Доктор, несмотря на благородные седины, вел себя словно подросток – постоянно норовил грудь пощупать, по попе огладить. Соседки по палате через слово матерились, имели одутловатые лица и плохо пахли. Несколько голов было перебинтовано – некрасиво, до самых глаз.
Но Сильва уверяла:
– Это все внешнее, а надо в корень зрить. Все каналы, в том числе ОБС, утверждают: самый лучший вариант.
Из частной клиники Богдану отправляли с привычными уже почестями – в кресле-коляске. В приемном новой больницы посмотрели ее МРТ – и тоже до палаты везли на каталке. Но операцию назначили только через три дня, на утро пятницы. Богдана, дико смущаясь, тихонько спросила у Вахтанга Георгиевича, как ей до этого времени ходить в туалет.
– По коридору идешь до конца, на унитаз садишься и писяешь! – ответил тот в полный голос.
Соседки по палате заржали. А Богдана приободрилась: ходить можно – уже хорошо.
Она осторожно спустила ноги с кровати. В палате духота, гам, нервы на взводе, а голова, что удивительно, болит меньше. Даже лучик надежды стал щекотать в носу: «Вдруг ошиблись врачи?»
Выглянула из палаты. Линолеум вздутый, стены черные. Кое-где и в коридоре койки стоят, на них крючатся люди. За окном ранний вечер, небо низкое, серое. Мимо мужик прошаркал – голова замотана, бинт весь череп охватывает, нависает низко над глазами. А вот еще один – у этого голова бритая, и от уха до темечка свежий шрам. Страшно даже подумать, что она совсем скоро пополнит ряды этих уродцев.
Почему каждый раз, когда начинает казаться, что жизнь наладилась, на нее немедленно нападает новое испытание?! И чем закончится
