Я подумал, что он, видимо, их просто любит, шедми. Пилот из группы, практически начавшей военные действия. Такого я ещё никогда не видел. Обычно даже мирного обывателя приходится серьёзно готовить, чтобы он общался, не выказывая неприязни, а тут… Вот парень только поднялся на борт звездолёта — и вот он уже болтает с Бэреем, слушает истории Гэмли. А потом обменивается с Лэнгой такими многозначительными взглядами, будто они воевали на одной стороне.
Вот и сейчас: Бэрей сказал, что нужны погрузчики, и Андрей и Яр с Лэнгой убежали к модулю и пригнали пару погрузчиков: наш, более массивный и грузоподъёмный, и шедийский, поднимающий поменьше, но более манёвренный и вёрткий. Всё правильно, молодцы.
Мы спустились к станции. Внизу было виднее, как серьёзно ей досталось во время военных действий: солнечные батареи на кровле вдребезги разбили, колпак из прозрачного пластика, накрывавший оранжерею, треснул, как тарелка, и острые осколки торчали вверх, блестя на ярком солнце. Закопчённые стены затянула изморозь. Двери в помещения были частью выбиты, частью — просто открыты настежь; изнутри корпусов тянуло мертвенным холодом давно брошенного жилья.
Под ногой хрустнуло. Я посмотрел под ноги и увидел тонкие белые косточки, начисто объеденные крабами: хрупкую грудную клетку, маленький оскаленный череп. Каменка. Шедийская каменная выдрочка. Домашний питомец.
Всё равно что кошка для землянина. И ростом с кошку, может, только чуть-чуть больше.
Мне вдруг мучительно захотелось вернуться к модулю. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы войти. Я догадывался, что увижу внутри — и видеть это не хотелось до тоски.
Стыд — тяжелее, чем страх.
Но тут уже ничего нельзя было поделать.
Мы вошли в центральный корпус станции, где когда-то располагались лаборатории и энергоблок.
Внутри оказалось холоднее, чем снаружи. Шедми обожают хрустящую белизну, которая не так уж и приятна людям, потому что навевает мысли об операционной, но здесь белоснежные панели, покрывающие пол и стены, уже поросли местным лишайником или плесенью. В других местах стены были обожжены или заляпаны бледно-голубым. Я подошёл ближе к большому пятну и, присмотревшись, понял, что это — кровь шедми, расстрелянного, видимо, в упор: в стене зияли дыры, а голубая кровь шедми, выцветшая до серовато-белёсого цвета, расплескалась вокруг них, стекла на пол, и в ней отпечаталась перепончатая ладонь.
То есть не все, кто погиб здесь, были убиты во время взрывов ракет.
Но энергоблок, похоже, взорвался во время ракетного обстрела. Взрыв разворотил стены, пол и помещение, находившееся когда-то ниже уровня пола; сейчас в нём стояла спокойная тёмная вода.
— Это откуда натекло? — спросил Ярослав.
— Из океана, — мрачно ответил Лэнга.
— А что, тут есть какой-то проход к океану? — спросил Андрей.
— Был, — сказал Лэнга хмуро и явно нехотя. — Ты же видишь, взрыв уничтожил коммуникации.
— А зачем проход? — не унимался Андрей.
Лэнга отвернулся и принялся рассматривать какие-то слабо блестящие металлические трубки, оборванные, как стебли растений.
— Все наши жилища имеют выход в океан, — сказал Бэрей. — На Шеде иногда бывают такие сильные морозы, что выходить на воздух неприятно и даже небезопасно. А вода всегда тёплая — и в особенно морозные дни мы предпочитаем подводные, а не наземные переходы.
— Это как бобровая хатка, — улыбнулся Юл. — Вход — из воды, приятно и безопасно, правда?
— Бобр — очень забавный зверь, — сказал Бэрей. — Я видел фильм. Он ведь хранит запасы под водой? Стебли и ветви растений?
— Ещё строит плотины, — сказал Юл. — Чтобы уровень воды держался на нужной высоте.
— Забавный зверь, — повторил Бэрей. — И очень симпатичный. Покрыт шерстью, но хвост в чешуе…
Антэ и Лэнга слушали эту болтовню со странным напряжённым вниманием. Я подумал, что, хоть и общался с шедми достаточно много, всё равно порой совершенно не представляю ход их мыслей.
Юл, конечно, попытался немного разрядить обстановку. В этот раз ему не очень удалось: здесь убивали, шедми явно не могли от этого отвлечься. Но, подхватив разговор о бобрах, Бэрей превратил его в намёк.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я не знаю, что они имели в виду. Но одно понял: людям не доверяет даже Бэрей, и не доверяет даже нам. Наверное, поделом.
И просто удивительно, что меня это огорчает. Ведь закономерно.
— Очень интересно — про бобра, — задумчиво сказал Лэнга. — Иар, скажи, а военные действия шли именно так по всей планете? Начинали с обстрела?
— Да, наверное, — сказал Ярослав. — Мы-то точно так действовали. Вы ведь тоже наши базы сперва приложили ракетами…
Шедми переглянулись. Если бы я не успел привыкнуть к малой подвижности их лиц, не заметил бы — но сейчас было очевидно: Лэнга будто нелогично обрадовался словам Ярослава, Бэрей прищурился, словно обдумывал что-то. Антэ, видимо, не понял сразу, но, глядя на своих родичей, сделал некий вывод.
— Не восстановить энергоблок, да? — спросил Ярослав. — Нужен новый?
— Надо посмотреть, — сказал Лэнга. — Может, резервные уцелели. Я же не знаю плана станции…
И у меня снова мелькнула мысль, что именно Ярослава шедми почему-то выделяют из остальных людей. Может, потому, что он, кажется, лучше меня уловил смысл их намёков и переглядок… но промолчал.
— Пойдёмте проверим лабораторию, — сказал Бэрей.
К лаборатории пробирались, перелезая через обломки стен и оборудования. Вездесущая плесень, то серая, то зеленоватая, то почти чёрная, ухитрилась завестись прямо на пластике — и нашу одежду уже основательно запятнала липкая исчерна-серая слизь.
— Интересно, что она тут жрёт? — спросила Белла, кривясь и вытирая перчатку об штаны. Плесень не стёрла, только размазала.
— Органику, — бесстрастно ответил Бэрей, помогая Лэнге отодвинуть с дороги бесформенную груду искорёженного металла и пластика, непонятно чем бывшую во времена, когда станция ещё жила. — Здесь всюду кровь. А вон там, я думаю, осталось тело.
«Вон там» — это в нише, откуда с мясом выдирали какое-то оборудование. Размочаленные концы кабеля торчали в разные стороны, а между ними плесень и мохнатый белёсый мох сплошь покрыли жутковатое подобие человеческой фигуры… впрочем, вряд ли там оставили человеческий труп. Очевидно, это были останки шедми. Вера Алиева содрогнулась, взглянув на тело, съеденное мхом, но ничего не сказала.
В лаборатории мы обнаружили ожидаемый разгром — но несколько другого рода. Тут он был следствием грабежа, а не обстрела: рабочие столы были пусты, из стен торчали обрезки кабелей и обломки крепежа, под ногами хрустел пластик, кажется — раздавленные футляры для информационных блоков. Ничего ценного тут не осталось, даже рабочие кресла оказались переломанными, а по громадному экрану, намертво вделанному в стену, похоже, стреляли из оружия разных калибров: сбоку несколько маленьких дырок в сеточке трещин, а по диагонали — ряд зияющих дыр, в каждую из которых можно просунуть кулак. Светленький пушистый грибок, видимо, нашёл что-то съедобное внутри — и торчал в дыры, как будто их попытались заткнуть ватными шариками. На штырь, торчащий из разбитого стеллажа, кто-то нацепил череп, напоминающий птичий, с длинным клювом в острых зубчиках по краю.
Сейчас — череп. А была голова бескрылыша, очень странного существа, напоминающего то ли пингвина, то ли небольшого клювастого динозавра, покрытого перьями. Не просто питомца — симбионта шедми. Существа, обладающие своеобразным эмоциональным разумом, цепкой памятью и привязчивостью, издавна ловили вместе с шедми рыбу и крабов, защищали их жилища от морских змей, а позже — даже переносили письма с острова на остров.
Шедми молча смотрели на убитую лабораторию. Бэрей протянул руку и снял череп, положил на пол, в кучку перьев, костей и плесени. Мне страшно хотелось провалиться сквозь перекрытия, куда-нибудь в местный тартар.
Но тут Антэ и Юл, которые отстали по дороге, принялись радостно звать нас куда-то в другое помещение. Госпиталь братья-хумансы привели ровно в такое же состояние, как и лабораторию, но аптечный сейф не нашли: он был прикрыт такой же панелью, как стены. Правда, сейф оставался запертым, но внутри вполне могло найтись что-нибудь полезное.
