– Возбуждает, знаешь ли, – признался Мазур.
Если вчера она выступала в прежнем образе скромной студенточки – джинсы, скромная блузка, минимум косметики, то сегодня с утра щеголяла в облике натуральной портовой шлюхи: куцее платьишко с огромным вырезом, добрых полкило косметики на физиономии, даже походка стала расхлябанно-вертлявой, а манеры – вульгарнейшими. Впрочем, учитывая специфику кварталов, по которым они сегодня крутились, этот маскарад никого не мог удивить или встревожить. Как раз наоборот: подозрения здесь вызвала бы скромная студентка в старомодной блузочке и с виолончелью в футляре...
Мэй Лань послала ему натуральнейшую блядскую улыбочку:
– Что, тебя возбуждают шлюхи, милый?
– Не особенно, – сказал Мазур. – А вот благовоспитанные студентки в облике шлюх – очень даже... Так и тянет предложить тебе перебраться в грузовой отсек...
– Некогда, дорогой, – сказала она серьезно. – Я бы и сама не прочь, но у нас еще масса дел... Кстати, ты хорошо знаешь этого самого Слая?
– Как тебе сказать... – осторожно ответил Мазур. – Давненько. Вместе провернули не одно дельце – ну, ничего ужасного, обычная здешняя мелочевка... Конечно, я бы не доверил ему ни свои сбережения на хранение, ни юную непорочную сестричку, но он, если подумать, если употреблять культурные слова, очень даже типичен. Понимаешь? Типичный мелкий авантюрист... вроде меня. А что?
– Он меня сегодня утром откровенно гладил по заднице. На кухне.
– Ну, ничего удивительного, – сказал Мазур. – Я его понимаю... Но по морде он, конечно, схлопочет...
– Не надо, – решительно сказала Мэй Лань. – Не стоит пока о б о с т р я т ь. Только драки в доме почтенного Хоп Синга мне и не хватало. Меня другое настораживает: он попутно так и лез в душу. Все выспрашивал, давно ли я тебя знаю, чем мы с тобой, собственно, занимаемся и не возьмем ли его в долю... Мелкий, навязчивый прилипала...
«Ну, значит, так ему по роли положено, – уточнил про себя Мазур. – Именно мелкий и именно навязчивый. Этот парень, судя по всему, хороший профессионал и не стал бы просто так проявлять мелкую навязчивость...»
– Это тебя беспокоит? – поинтересовался он.
– Ничуть, – сказала Мэй Лань. – Все понятно: почуял аромат денежек и приплясывает вокруг накрытого стола, жаждая немедленно стянуть что-нибудь вкусное... И все же... Не нравится он мне.
– Ну, понимаешь ли... – протянул Мазур уклончиво. – Все-таки старый знакомый... Я даже выражусь гораздо циничнее: его в ы г о д н о держать под присмотром. Если прогнать, черт его знает, куда попрется, где будет вынюхивать и что болтать...
– Тоже верно, – задумчиво сказала Мэй Лань. – Ну что же, потерпим. До поры до времени...
«Интересно бы знать, когда наступит эта самая пора, – подумал Мазур. – Потому что чует мое сердце: в с е мы, числом трое, тебя решительно обременим в один и тот же момент. Глупо избавляться от каждого поодиночке. Проще и рациональнее с п и с а т ь всех сразу. И тут уж жизненно необходимо не пропустить момент...»
В общем, все прошло гладко. В ресторанчике Чжао Слай прямо-таки кинулся ему на шею, Мазур столь же добросовестно изобразил нешуточную радость, познакомил с Пьером, а потом смиренно отправился к Мэй Лань, прося приютить еще одного старого знакомого. Конечно, если это ей будет в тягость, старый друг обоснуется на шхуне, как выражался классик, мальчишка шустрый и привык к спартанской обстановке...
Однако Мэй Лань заверила, что еще один постоялец ей не создаст никаких неудобств, и уж тем более не обременит своей персоною почтенного Хоп Синга – старик, помешавшийся на страхе перед ворами, только рад будет, если в доме прибавится мужчин. Мазур ее поблагодарил самым горячим образом – но про себя прикинул, что девчонкой, надо полагать, движет вовсе не альтруизм. Уж если неведомо откуда, как чертик из коробочки, вынырнул еще один старый подельник Гавайца, проще и его взять под бдительный присмотр... Голый рационализм.
Он едва не допустил жуткий промах, за которым, конечно же, последовал бы звонкий, громкий, окончательный провал. Спохватился в последнюю минуту: Мэй Лань и Слай должны его знать как двух разных людей! Девушка – как Джимми, сподвижника Гавайца, а вовсе не самого Гавайца! Пришлось на ходу импровизировать и фантазировать, предупредить Слая, чтобы не вздумал звать его при девчонке ни Джонни, ни Гавайцем, он для нее – Джимми Хокинс, и точка. Слай моментально внял – но вот что он при этом подумал... Если янкесы, с их-то здешними возможностями, вдумчиво и углубленно возьмутся за дело, очень быстро сообразят, что этот тип и Гаваец – два разных человека. Но будут ли они этим заниматься, другой вопрос. А Слай пока что на глазах – и Мэй Лань за ним, несомненно, присматривает, и ее кухарка с одним из безымянных китайцев, в свободное от мореплаваний время выполняющим в доме функцию прислуги за всех, и даже Пьер, которому новый знакомый откровенно не понравился, о чем он не преминул тихонечко сообщить Мазуру...
Девушка лихо свернула за угол, притерла фургончик к высокому глухому забору, выключила мотор. Распорядилась:
– Убери пушку в бардачок. Нужно все провести без единого выстрела. Потому что это – последний и единственный след...
– Приятно слышать, – сказал Мазур.
– Единственный и последний, – наставительно повторила Мэй Лань.
– Я понял, понял... – заверил Мазур. – Прекрасно помню про свои десять процентов...
(Это она ему такую версию преподнесла еще позавчера – мол, ей за найденный «черный ящик» положено двести тысяч «гринбеков»[10], из коих любовнику и компаньону при удаче отстегнуто будет ровнехонько десять процентов...)
– Вот, держи вместо твоего.
Она достала откуда-то из-под сиденья гораздо более внушительную пушку – никелированный кольт с фасонными деревянными щечками. Мазур взвесил его в руке, потянулся было выщелкнуть обойму, но девушка поторопилась внести ясность:
– Это пустышка. И патронов нет, и неисправен. Но выглядит внушительно, а?
– Это точно, – проворчал Мазур, засовывая громоздкую бандуру за пояс, под рубашку. – Что есть, то есть, этого у него не отнимешь... Может, будут еще какие-нибудь ценные указания?
– В магазинчике он должен быть один, – сказала девушка. – Нет там никаких продавцов и сторожей. Патологически скупой типчик, знаешь ли... За комнатой с товаром – еще две, там он живет. Он вьетнамец, учти. В Сайгоне был полковником. Отсюда и будем танцевать. При старом режиме испачкался в крови по уши...
– Ага, – сказал Мазур. – Уловил стратегию... Значит, здесь мне не нужно изображать безъязыкого иностранца?
– Только первые пару минут, пока он будет принимать нас за обычных случайных покупателей... Потом можешь мне помочь. Лупи его, как душе угодно, только, напоминаю, не забудь, что это – наш единственный шанс... Когда мы его в о з ь м е м, загоним в заднюю комнату. Ты посматривай там...
– Будь спокойна, – серьезно пообещал Мазур. – Стоят мои десять процентов того, чтобы ради них выложиться...
Они вылезли. Мэй Лань взяла Мазура под руку, прильнула, старательно колыша бедрами, и они чуть ли не в обнимочку направились по неширокой и тихой безлюдной улочке к одному из множества крохотных магазинчиков. Вывеску Мазур прочесть не смог, но в узенькой витрине стояла вырезанная из дерева, чертовски аляповатая фигура самурая с мечом в руках, а вокруг него стояло и висело еще несколько образчиков холодного оружия.
Та же самая картина и в лавчонке – стена за спиной хозяина сплошь завешана разномастными мечами и саблями, кинжалами и палицами, копьями и пучками стрел. С ходу Мазур определил, что имеет дело с дешевкой и рухлядью, – то, что относилось к антиквариату, особой редкости не представляло (да и пребывало в похабнейшем состоянии), а новехонькие клинки, несомненно, гонконгская работа. Он уже видывал нечто подобное: через недельку сойдет «позолота» и «никелировка», а сами клинки сделаны из самого бросового железа. В центре города, в хороших магазинах Мазур видел вещички поинтереснее.
Хозяин был точно вьетнамец – лет пятидесяти, пузатый и лысый, глаза полуприкрыты тяжелыми веками. Неприятный тип. Или это впечатление от того, что девушка вовремя объяснила, кто он таков есть?
Остановившись перед узеньким прилавком, Мазур добросовестно состроил дурацкую рожу праздного богача, обремененного лишними деньгами, но не тонким вкусом, оскалился в глупой ухмылке, громко воскликнул, повернувшись к спутнице:
– Манифик! – и ткнул пальцем под самый потолок.
Улыбаясь хозяину, как заправская шлюха, Мэй Лань невозмутимо затрещала на гораздо более скверном английском, чем тот, на каком общалась с Мазуром:
– Эй, котик, а ну-ка, проснись! У этого типа зелени побольше, чем в Центральном парке, а мозгов что-то не заметно... Впарь-ка ему во-он ту железяку, с золоченым эфесом, а я ему растолкую, что ей лет двести... Только пять процентов мои, усек? Да ты не хлопай глазами, он по-английски ни хрена не сечет... Ну, что ты стоишь? Шевелись!
