Вошедший в комнату человек на простого, затрапезного вора и в самом деле походил мало. Сразу чувствовалась в нем определенная культура, образованность и большая уверенность в себе. Так держатся люди, за спиной которых стоит серьезная сила. Одет он был не с чужого плеча. Не слишком новый, но аккуратный шерстяной костюм, расстегнутое полупальто в клетку и большая английская кепка сидели на нем привычно. Ходить в таком виде по городу и то надо иметь смелость — если не разденут в подворотне, так бдительные патрули заметут. И руки у него, как заметил Андрей, были чистые и несуетливые. Такие могли принадлежать опытному карманнику или шулеру.
Войдя, он поздоровался, внимательно и цепко осмотрел комнату, почти не поворачивая головы, потом без приглашения подсел к столу и снял кепку.
«Решительный товарищ, — подумал Новиков. — Цену себе знает и не боится, хотя и пришел один, и должен понимать, что здесь ему никто в случае чего не поможет. Интересно, на какие-такие собственные таланты он рассчитывает? Правда, если он настоящий вор и считает, что к ворам пришел, тогда бояться ему в самом деле почти нечего».
Рудников за отпущенное короткое время сумел проявить себя недюжинным режиссером. Стол красноречиво говорил о длящейся не первый день пьянке. Кроме огрызков и объедков, разбросанных по столу и вокруг, он раздобыл где-то целую кучу окурков, которые заполнили все подходящие посудины. Статисты тоже были подобраны со вкусом. Лишь Басманов, пристроившийся с уголка, несколько выделялся неискоренимой гвардейской статью, но и у него свисала из-под усов изжеванная папироса и подрагивал в руке недопитый стакан самогона. Этакий подполковник Pощин в исполнении артиста Гриценко в сцене ужина с Левой Задовым.
Гость назвал себя. Не кличкой, как ожидалось, а обычным, хоть и не слишком распространенным именем — Вадим.
— Ну и что? — дернув шеей, спросил страховидный Рудников. — Мы тебя не звали. Нам чужих не надо, своей швали полно. А коли пришел и по дороге не подрезали, говори зачем. Только у нас так — за вход рупь, за выход два.
— Подрезать меня, скажем, не так и просто. Деловые меня без правежа не тронут, а с мелочью я уж как-нибудь. Но это разговор сейчас ненужный. Я себя назвал, хотелось бы обоюдности. Иначе неудобно получается.
— Что и когда неудобно, мы без тебя знаем. Нам твои удобства до того места. Ладно — я Мизгирь. Приходилось слышать? Остальных тебе знать ни к чему. Базарь дальше…
— Мне кажется, господа, в таком тоне у нас беседа не получится. У вас кликухи, у меня тоже имеется. Только ведь мы не на малинах родились, умеем и по-другому говорить. Может, и не стоит язык ломать, тем более у вас по фене, как у меня в гимназии по-латыни получается.
Рудников поперхнулся, побагровел лицом, плюнул с досады на пол. Басманов едва заметно усмехнулся.
— Насчет латыни — твое дело. Нам оно пока без интереса. Я, может, вообще на попа обучался. Выпьешь? — Он подвинул Вадиму полный, обдуманно налитый с мениском стакан.
Гость легко выпил, не расплескав, подцепил вилкой квашеной капусты, прожевал неторопливо.
— А вы что же?
— Нам пока хватит. Глядишь, на поминках еще пить придется. Дальше говори.
— Хозяин — барин. Покурим? — Вадим протянул через стол деревянный портсигар.
— У нас свои.
Гость сделал медленную, глубокую затяжку, выпустил дым сразу ртом и носом. Здесь это, очевидно, считалось шикарным.
«Переигрывает, — продолжал анализировать поведение гостя Новиков. — Он сейчас вообразил, что первый контакт налажен, и будет форсировать предполагаемый успех».
Так и вышло. Вадим начал уверенно, с напором объяснять, что представляет очень серьезных и авторитетных в Москве людей, которые заинтересовались появлением в городе новичков и считают, что у них могут найтись взаимные интересы. Предлагают встретиться, поговорить, обсудить намерения, возможно, предусмотреть разделение сфер влияния или, наоборот, договориться о совместной деятельности. Москва большая, дела в ней всем хватит, и без нужды дорогу друг другу переходить не стоит.
— Смутно говоришь, парень. — Рудников кашлянул, как бы давая понять командирам, что не слишком понимает, как дальше строить беседу. — Имеешь что предложить — давай прямо. Что за люди, какими делами занимаются, нам что хотят отдать, что с нас поиметь? Выкладывай все, а мы думать будем.
Басманов, подперев щеку кулаком, слушал, не вмешиваясь в разговор и даже, похоже, борясь с одолевающим его сном. Трое остальных офицеров на самостоятельные роли не претендовали, пользуясь случаем, выпивали как бы между прочим, отхлебывая самогон, словно чай. В отряде по приказу соблюдался «сухой закон», а тут сам бог велел. Опять же и для полной сценической убедительности.
— Скажу все, что нужно. Только говорить мне приказано с вашим самым старшим. Как он прозывается — пахан? Или атаман? — улыбнулся слегка, предлагая оценить юмор ситуации и одновременно давая понять, что ни Рудникова, ни статистов он всерьез не воспринимает.
Басманов чуть заметно наклонил голову и сделал рукой короткий жест, повинуясь которому три офицера дружно поднялись и вышли, демонстративно покачиваясь и сбивая по пути табуретки. Один из них непринужденным движением прихватил с собой почти полный штоф.
— Ну? — не повышая голоса, спросил Басманов.
Он, кажется, показался гостю более убедительной фигурой.
— Я понимаю, господа, что ошибка может мне дорого обойтись, но другого выхода нет. Вы ведь здесь все офицеры?
— Кто мы и что, тебя не касается, — отрезал Рудников, хотя в признании или отрицании этого предположения не было никакого смысла. Среди бандитов и грабителей происхождение в то время роли не играло.
— Согласен. Как представителя пославших меня людей действительно не касается. Но я тоже бывший офицер, правда не кадровый, а всего лишь прапорщик военного времени, производства шестнадцатого года. Служил в Самурском полку, на Галицийском фронте. Имею «клюкву» (то есть орден Святой Анны 4-й степени, обозначавшийся красным темляком на шашке).
— Хороший полк, — кивнул Басманов, — однако сей факт вашей биографии отнюдь не объясняет ныне происходящего.
— В некоторой степени объясняет. Меня потому и прислали, предполагая, что с бывшими товарищами по оружию мне будет говорить проще, чем кому-то другому. Так что предлагаю окончательно отказаться от блатного антуража и поговорить серьезно.
— Да ведь с тобой, господин бывший прапорщик, никто и не шутит, — не захотел принять предложенного тона Рудников. — Условие остается прежним: ты четко объясняешь, какого… тебе здесь надо, или… — он развел руками. — Причем объяснения должны быть оч-чень убедительные.
— Будь по-вашему. — Вадим повернулся к Басманову и обращался теперь только к нему одному. — Если вы на самом деле теперь просто бандиты, мои дела плохи. Если нет — мы должны найти общий язык. Дело в том, что я к вам пришел по поручению действительно весьма серьезных людей… — Он сглотнул, и с расстояния в пять или шесть шагов Новиков отчетливо увидел, что сейчас гость занервничал по-настоящему. — Самых серьезных в Москве. Из ВЧК…
— Миленький! — расцвел в широченной улыбке Рудников. — Какой ты молодец, что сам пришел! Уж кого я люблю кончать, так это вашего брата. Я вот, дело прошлое, в контрразведке раньше работал, чего уж теперь скрывать, между своими-то! Думал, если еще придется встретиться, так там только, у вас, ан нет… Славненько!
— Подождите, поручик, — остановил его Басманов. — Пусть заканчивает. Не самоубийца же он, значит…
— Совершенно верно, господин… подполковник? Да, работаю в ВЧК. Числюсь в секретно-политическом отделе. Если вы в курсе, то понимаете, работа там чисто умственная, кровью не запачкан…
«Похоже, правду говорит, — продолжал фиксировать идеомоторику гостя Новиков. — Книжек про шпионов ни он, ни его начальники пока не читали, значит, сами придумали. Круто рискнули, расчет на весьма серьезного противника. Однако первый прокол уже есть».
— Вы, наверное, не учли, — стараясь говорить размеренно, не суетиться и не нервничать, раскручивал свою заготовку Вадим, — вся Хитровка под нашим контролем. Сообщение мы получили в тот же вечер. И сделали выводы. Источник у нас опытный, да теперь я и сам вижу. Вы меня простите, но, глядя на вас, невозможно поверить, будто вы способны грабежом промышлять…
— Ну, кто из нас грабежом промышляет, мы сейчас уточнять не будем, — спокойно ответил Басманов. — Вы лучше четко, не отвлекаясь, изложите свою легенду. После чего мы «сине ира эт студио», что на малоизвестной вам латыни означает «без гнева и пристрастия», определим вашу личную судьбу и судьбу ваших предложений. Итак?
Шульгин толкнул Новикова локтем в бок. Да Андрей и сам увидел, что пора вмешаться. Самодеятельность закончилась. Теперь требуется иной стиль и уровень, чем у фронтовых офицеров, а одна-две неудачные фразы могут испортить перспективную игру. Но все равно, не ко времени она сейчас. Разве только… Совершенно неожиданно ему пришла в голову мысль оригинальная и, пожалуй, могущая привести к той же цели совершенно с другого конца.
