Их никто не останавливал, хотя за столами замерли. Музыканты, притомившиеся за вечер, завели медленную переливчатую мелодию — пронзительно пела дуда, желая молодым счастья, ей тихо вторила скрипка — словно две птицы перекликались трелями. Так и прошли новобрачные через площадь, держась за руки. И только когда они скрылись за зданием администрации, грянули тосты — за удачную ночь, за детей и за благосклонность Великой Богини.
Отец Силайтис встретил их у входа в храм, одобрительно кивнул — не пьяные, пришли не поздно, серьезные, и дракон вон как жену за руку держит, смотрят друг на друга, как на чудо. Провел их на половину Синей, в брачные покои, оставил у двери и удалился. Ему в храме делать было уже нечего.
В покоях парила большая ванна, почти до краев заполненная горячей водой, заботливо лежали свежие полотенца на стуле, подготовлена была светлая чистая одежда на широкой, крепкой кровати. Было темно — только в ванной горел свет, да маленький ночник стоял на полу у алтарного угла. Пахло разогретым в солнечный день хвойным лесом — покои были обиты сосной, едва уловимо — розовым маслом от статуи Богини Любви в углу. Богиня стояла, прикрыв глаза, чтобы не смущать молодых, и улыбалась.
Молодые не смущались. Особенно не смущался дракон — целовал жену у входа, не сняв верхней одежды — они оба были такие смешные и неуклюжие в толстых дохах, но это не мешало чувствовать и разгораться мужским нетерпением. Уже скоро. Совсем скоро.
Тася вздыхала и краснела, обнимала его за шею, гладила. Руки были холодные.
— Замерзла?
— А ты нет?
Он засмеялся.
— Я днем от солнца напитался. И утром, пока летел. Пойдем тебя греть?
Ванна такая большая, что они легко могут поместиться в ней вдвоем. В помещении пахнет чистотой и влагой, какими-то травами, и так тепло, что одежда кажется лишней. Энтери первым забирается в воду, раскинув руки на бортики, выдыхает довольно и смотрит, как аккуратно и чуть испуганно раздевается Тася. Поворачивается спиной с страшными шрамами, снимает белье — и пальцы его на бортиках чуть сжимаются, когда она наклоняется, чтобы спустить трусики.
— Тасюш, — зовет он сипло и нетерпеливо, — без тебя вода кажется холодной.
Она поворачивается, чуть краснеет, красноречиво смотрит на парок, поднимающийся от поверхности.
— Просто погреемся пока, — говорит он успокаивающе.
Мягкая девушка, его жена, гладкая, с острой грудью, лежит у него на плече, почти дремлет, и русые косы ее колышутся в воде, а он легко гладит ее тело, чувствует робкие прикосновения ее ладони, и так ему хорошо, что можно пробыть здесь вечно и вечность эта не надоест.
— Жалко обрезать твои косы, — он осторожно сжимает ее грудь, касается кончиками пальцев соска, поглаживает его, целует влажные волосы. Вода тихо плещется о края ванны, и все вокруг подернуто дымкой, будто нереальное.
— Вырастут, — отвечает она глухо, ладошка ее замирает у него на животе и дыхание замирает тоже.
Соски у нее не плоские, набухшие, совсем еще девичьи, и просто невозможно не трогать их, не смаковать прикосновения, и очень хочется попробовать эту роскошь на вкус, но он сдерживается. Подтягивает ее на себя и долго, настойчиво целует, сжимая большими ладонями ее ягодицы, ощущая все ее тело, пока Тася не обмякает и не начинает постанывать ему в губы, низко, как кошечка.
— Кошечка, — говорит он ей в шею, — моя Тася. Тасссяяяя.
Она испуганно смотрит ему в лицо.
— У тебя глаза красные, Энтери.
— Да и вообще я дракон, — отвечает он весело и снова целует — чтобы не переживала из-за глупостей. Она смеется, выворачивается, садится на него верхом и снова глядит в глаза.
— Я вышла замуж за чудовище.
— Чудовище, чудовище, — кивает дракон. Главное, что она уже не боится. Смех разбивает напряжение и все становится легко и как-то правильно. Правильно тоже сесть, чтобы она обхватила его ногами, и попробовать-таки грудь на вкус. Сладко. И дать рукам волю, так, чтобы глаза любимой подернулись поволокой и стала она расслабленной и покорной. И потереться об нее — ее плоть такая обжигающая, что вода и правда кажется холодной, когда отодвигаешься, чтобы не взять ее здесь и сейчас.
— Надо выходить, — шепчет он ей в макушку. Надо, а то останутся они без благословения богини — и она простит своего сына, потому что выдержка драконья трещит по швам.
— Угу, — сонно отвечает жена и не двигается с места, только крепче обхватывает его за шею. — Мне так хорошо…
Он выносит ее из ванны на руках, вытирает ее — Тася стоит розовая, теплая, смущенная, влажная; вытирается сам и за руку ведет ее к статуе богини.
— Жалко, — она стоит спиной и только вздрагивает, когда острое лезвие отрезает одну тяжелую косу, потом другую. Энтери не дает им упасть — аккуратно кладет перед статуей, кланяется своей великой матери.
— Жалко, — говорит она, сжимая кинжал, и дракон берет ее руку и помогает разрезать свою ладонь. Тася закусывает губу, ахает, а он капает кровью в жертвенную чашу и смотрит, как жена доливает масла в углубление, зажигает ароматические палочки, что-то шепчет богине тихо.
Рану он залечивает сразу, шагает к девушке, целует в затылок, вдыхая запах чистоты, и наконец-то спускается губами вниз по позвоночнику, по ее золотистому мягкому пушку, становясь на колени, и просто задыхается от этого — держит ее руками за бедра, целует в спину, лижет ямочки над ягодицами, прикусывает мягкую кожу, прижимается лбом и снова целует. Она поворачивается в его руках, гладит своего дракона по голове, а его губы уже на животе, он вжимается в него лицом, вдыхает судорожно.
— Тассся, Тасенька… только не бойся ничего.
— Я не боюсь, — говорит она хрипло — уж слишком смел его язык и руки.
— Не надо…
— Не боюсь, Энтери…
Широкая кровать, хрустящие простыни и мерцающий орнамент на теле дракона. Он весь дрожит и уже не может сдерживаться, жадно целует ее, шепчет ее имя, раздвигает ей бедра — тело под ним мягкое, глаза ее огромные, темные, утыкается губами в висок, придерживает и начинает движение. Замирает, слыша приглушенный жалобный стон, чувствуя, как сжимает она болезненно его плечи, как напрягаются ее бедра, и снова движется, шепчет «тихо, тихо», целует ее в уголок губ. И не может остановиться, внутри у нее влажно и горячо, и дыхание у нее рваное, прерывистое, и вся она теперь принадлежит ему — на всю ту вечность, которая у них есть.
Глава 9
— Пааап, скоро уже?
— Юля, не отвлекай отца!
— Скууучно!
Сержант в отставке Марис Лонжак скрипнул зубами и снова нырнул под капот своего старого минивена. Машина честно отслужила больше десяти лет, была перебрана руками отца семейства несколько раз и исправно возила большую семью бывшего военного по многочисленным семейным делам. Младших — в сад, старших в школу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
