деле не имеют никакого значения. Честность – вот что важно.
– Когда ты так говоришь, я с ужасом думаю о нашем расставании. Вот уж не чаяла, что лето закончится для меня разбитым сердцем.
Самсон приподнимает голову и смотрит мне в глаза – прямо, искренне.
– Не волнуйся. В сердце нет костей – оно не разобьется.
Он укладывает меня на спину и снимает свою футболку. На пару секунд это меня отвлекает, затем мысли сами собой возвращаются.
Самсон подается ко мне, но перед поцелуем я спрашиваю:
– Если в сердце нет костей, почему оно так замирает при мысли о том дне, когда нам обоим пора будет уезжать? Словно вот-вот треснет пополам? У тебя ведь так же?
Самсон секунду-другую вглядывается в мое лицо.
– Да. Так же. Значит, в наших сердцах кости все же выросли?
Как только он это произносит, я обхватываю его рукой за шею и притягиваю к себе. Жадно приникаю к его губам – хочу пить эти слова, хочу впитать их и навсегда оставить внутри. Они словно парят в воздухе вокруг нас, между нами и с каждым поцелуем понемногу проникают в душу.
Возможно, он прав. В наших сердцах действительно выросли кости. Тогда получается, что единственный способ узнать наверняка – испытать страшную боль, когда эти кости начнут ломаться.
Я стараюсь отогнать мысль о предстоящем расставании, но очень трудно наслаждаться чем-то бездумно, не ощущая всей душой, что скоро у тебя это отнимут.
Самсон опускается на колени. Нащупывает пуговицу на поясе моих шорт и расстегивает ее. Не сводя глаз с моего тела, стаскивает шорты. Чтобы ему помочь, я приподнимаю сперва бедра, а потом ноги. Он бросает мою одежду куда-то в сторону и несколько секунд просто любуется мной. Мне нравится смотреть на себя его глазами – в них я красивей, чем на самом деле.
Он накрывает нас простыней и ложится рядом, стягивая шорты и с себя. Не испытывая ни малейшей неловкости, я снимаю бюстгальтер и трусики. Мне действительно легко рядом с Самсоном, будто мы делали это уже сто раз, и в то же время меня переполняет предвкушение чего-то совершенно нового и прекрасного.
Теперь мы полностью разделись и поворачиваемся друг к другу под простыней. Самсон подносит руку к моей щеке.
– Ты до сих пор грустишь?
– Грущу.
Он ведет кончиками пальцев по моей шее, плечу и, не глядя мне в глаза, говорит:
– Я тоже.
– Тогда зачем нам вообще прощаться? Да, я поеду учиться, а ты поступишь в Военно-воздушную академию, мы можем писать друг другу, видеться на каникулах и…
– Не можем, Бейя. – Самсон заглядывает мне в глаза, потом не выдерживает и отводит их в сторону. – Я никуда не поступаю. И не собирался.
Его слова и выражение лица наполняют мое сердце болью – будто оно уже трещит по швам. Мне страшно спрашивать, что он имеет в виду, и потому я не спрашиваю.
Самсон крепко стискивает мою руку и целует меня в плечо. От его дыхания по коже я зажмуриваюсь. Сейчас мне так много от него нужно! Я хочу, чтобы он был со мной честен и в то же время чтобы он трогал и целовал меня молча, без слов. Однако чутье подсказывает, что придется выбрать что-то одно – либо ласки, либо правду.
Он прячет лицо у меня на шее.
– Умоляю, не спрашивай, что я хотел сказать. Если спросишь, я отвечу честно. Не могу тебе врать. Но ты не представляешь, как я хочу провести с тобой эту ночь. Больше всего на свете.
Его слова захлестывают меня волной, ударяют с такой силой, что я невольно морщусь. Запустив пальцы в его волосы, я запрокидываю голову и заглядываю ему в глаза.
– Обещай, что все расскажешь завтра, когда мы проснемся?
Самсон кивает. Даже не говорит ничего – и все же я ему верю.
Верю, потому что вижу, как он боится меня потерять. Возможно, так и будет. Однако сегодня мы вместе, а остальное не имеет значения.
Я целую его, давая понять, что правда может подождать до завтра. Сейчас я хочу одного: почувствовать то, что всегда заслуживала чувствовать во время секса, – что мое тело ценят и что ценность моих прикосновений нельзя измерить деньгами.
Самсон на миг отстраняется и достает из ящика прикроватного столика презерватив. Надевает его под простыней и вновь ложится на меня, мягко целует, терпеливо дожидаясь момента, чтобы войти.
Когда это наконец происходит, он приподнимается и внимательно следит за выражением моего лица. Охнув, я затаиваю дыхание в ожидании мига, когда наши тела сольются полностью. Самсон судорожно вздыхает и выходит – так же медленно, как вошел. Затем накрывает губами мои приоткрытые губы.
Когда он входит опять, из моей груди вырывается стон. Поразительно, какими новыми кажутся все ощущения – каждой своей клеточкой я хочу быть здесь, с Самсоном, и это все меняет.
Он прижимается лбом к моему лбу.
– Тебе хорошо?
Мотаю головой.
– Хорошо – очень слабо сказано.
Он смеется мне в шею.
– Согласен.
Голос у него напряжен, как будто он изо всех сил сдерживается, боясь меня сломать.
Я прижимаюсь губами к его уху, перебираю пальцами волосы.
– Со мной можно не осторожничать.
Обхватываю его ногами и целую в шею. От прикосновений моего языка по его коже разбегаются мурашки.
Самсон исторгает стон, а в следующий миг словно оживает: находит губами мои губы, жадно впивается в них и лихорадочно гладит все мое тело.
С каждой минутой ощущения становятся только лучше. В толчках чувствуется ритм, в поцелуях – скорость, в стонах – гармония. Секс превращается в то, чего я никогда прежде не испытывала.
Секс превращается в любовь.
Завтра будет завтра; я уже знаю, что никакая правда не изменит моих чувств к Самсону. Возможно, он просто не понимает, как много для меня значит. Мне ни капли не страшно узнать о нем всю правду.
Благодаря Самсону я пришла к мысли, что есть большая разница между лжецом и человеком, который лжет, чтобы защитить кого-то от правды.
Самсон – не лжец. Я убеждена, что он не врет, а просто заботится обо мне.
В эти мгновения он абсолютно честен со мной. Я чувствую, что меня не просто ценят, а обожают. Боготворят. Вожделеют.
И, может быть, любят.
23
– Прости, прости меня!
Слова Самсона тяжело ворочаются в голове. Я еще не открыла глаза, но понимаю, что никогда в жизни не слышала в человеческом голосе такого раскаяния.
Может, это
