– А если мне повезет?
Опричник оглянулся по сторонам – нет ли где подмоги? Пусто кругом, почти на краю луга они одни. За Андреем – дорога, дальше – река.
Кромешник сразу узрел, что у Андрея сабли нет, и воспрял духом.
– Брось саблю, не то застрелю!
Опричник закричал и бросился на Андрея. Тому ничего не оставалось, как швырнуть пистолет в лицо нападающему. Кромешник не успел среагировать, и пистолет тяжелой рукоятью угодил ему в бровь, рассек ее и вызвал кровотечение. Само по себе оно не сильное и не опасное, но ему залило глаз.
Сам же Андрей рухнул на землю сразу после броска, и сабля просвистела выше. Из положения лежа Андрей вырвал из ножен боевой нож, но что такое нож против сабли?
Опричник развернулся, смахнул с лица кровь рукавом, но в итоге только размазал ее, став похожим на вурдалака. Лицо кромешника исказилось в злобной гримасе.
– А, гад ползучий! Вот я тебе!
Он сделал шаг вперед, выставив ногу, и занес саблю.
Андрей крутанулся и ударил опричника ножом в бедро. Но тот успел ударить, зацепив Андрея. Руку обожгло резкой болью, она онемела.
Но и опричник получил тяжелое ранение. После падения лошади он едва ли мог опираться на левую ногу, а теперь и по правой обильно струилась кровь – лезвие ножа задело крупный сосуд.
Андрей перекатился в сторону и вскочил.
Опричник тяжело дышал и не двигался. Ну да, с такими ногами, когда каждое движение причиняет нестерпимую боль, не побегаешь.
А у Андрея кровь течь перестала, хотя левая рука не слушалась.
– Ну, подходи! – закричал опричник.
– Ага, как же! Накося выкуси! – Андрей скрутил из пальцев кукиш. Мозг его лихорадочно работал. Кистень в рукаве его левой руки, на петле, и быстро его в правую руку не перебросишь, а нож – оружие короткое.
Опричник не сводил с него злобных глаз. Руки у него были целые, и он слегка помахивал саблей.
У Андрея оставалась надежда только на бросок ножа, но если он оплошает, промахнется – останется вовсе без оружия. Ничего другого в голову не приходило. Была бы схватка в селе, деревне – можно было бы жердь из забора вырвать, но кругом – луг.
Внезапно неожиданная мысль осенила Андрея – он решил обмануть кромешника. Он перевел взгляд на пространство за спиной опричника и крикнул:
– Бей!
Опричник обернулся, подставив ему спину, и Андрей швырнул нож, вложив в бросок всю свою силу. Нож по рукоять вошел под левую лопатку, и опричник рухнул на землю.
Андрей приблизился к опричнику и пнул его по ноге. Тот не шевельнулся. Да нет, с такими ранами не притворяются. Он вытащил из спины убитого нож, обтер о его одежду и вложил в ножны. Вот же гад, руку поранил!
Андрей стянул кафтан, закатал рукав рубахи. Но раны на руке уже не было, остался только розовый рубчик. Рукава кафтана и рубахи были рассечены и вымазаны кровью. Однако рука оставалась онемевшей, Андрей не чувствовал пальцев.
Он подобрал свой пистолет, сунул его за пояс и попробовал подойти к лошади. До нее-то и было два шага всего, но лошадь, отходя в сторону, косила на Андрея глазом. Он к ней, а она, проклятая скотина, от него! И клички лошади он не знает. Хоть бы кусок хлеба был – подманить. Он уже и свистел, и рукой помахивал, подзывая – все без толку.
Андрей плюнул со злости и направился к Твери. Лошадь сама дорогу найдет. Но лошадь, как в насмешку, пошла за ним.
Так они и шли по дороге – версту, не меньше. Со стороны посмотреть – смехота.
Все-таки дурная и своенравная скотина подпустила его к себе, когда Отрочь-монастырь уже близко был.
Андрей взобрался в седло и врезал плеткой по крупу лошади. А не фиг баловать!
Он въехал в город, прикрывая ладонью правой руки порез кафтана на левой.
Добравшись до дома Прохора Захаровича, он услышал доносившиеся оттуда суматоху и плач.
– Чего случилось-то? С Прохором Захаровичем плохо?
– А ты разве жив? – от удивления домочадцы округлили глаза.
– Жив, только рукав вот порезал.
Из горницы вышел купец – его трясло от пережитого. Заикаясь, он накинулся на Андрея:
– Ты зачем на кромешников напал?
– А разве они не за нами гнались?
– Да, может, они в город ехали по своим делам!
– Ну да, кричали: «Остановитесь, псы поганые!» Не нам разве?
– Не слыхал я, – отвел глаза в сторону Прохор.
«Трусоват купец», – решил про себя Андрей.
– С рукой что?
– Саблей порезали, руки не чую.
– А с кромешниками что? – с замиранием сердца спросил купец.
– Мертвее не бывают – все трое.
– Видаки есть? – Прохор даже как-то голову в плечи втянул.
– Голое поле и луг, не было никого. Коли сам не расскажешь, никто и знать не будет.
– Это хорошо. Эй, кто-нибудь!
Явился слуга.
– Дайте Андрею рубаху новую и кафтан. А старое немедля сжечь в печи.
Слуга поклонился и ушел.
– Лошадь цела?
– Что с ней будет? Едва поймал потом.
Вернулся слуга с одеждой. Когда Андрей переоделся, слуга тут же забрал порезанную рубаху и кафтан.
– Вот что, Андрей. Я не исключаю, что жизнью тебе обязан. Но у меня семья, пойми меня правильно.
Андрей понял.
– Когда уходить?
Прохор снова отвел глаза. Да, похоже, сейчас.
– Я только узелок свой с вещами возьму.
Прохор вздохнул облегченно.
Андрей поднялся в отведенную комнату, собрал узелок, где лежало запасное исподнее и рубаха, перезарядил пистолеты. Сунул мешочек с деньгами, данный Гермогеном, за ворот и спустился вниз.
– Держи! – Прохор отвел глаза. На ладони у него лежал тощий мешочек с монетами. Недорого же он оценил свою жизнь!
У Андрея сперва взыграла гордость, но потом он подумал: угла нет, знакомых – тоже, и взял. С паршивой овцы хоть шерсти клок.
Со двора Прохора Андрей вышел, не попрощавшись. Опять он как неприкаянный должен идти неведомо куда. Снова изгой!
И снова он направился на постоялый двор. А куда деваться, если вечер на носу?
Есть не хотелось, и Андрей улегся на постель. Что за полоса черная пошла? Из Новгорода попросили на время исчезнуть, спасая его жизнь. В Твери и себя и Прохора уберег – опять неладно! Когда опричники зарубили бы, поздно было бы что-то предпринимать. Или ждать новой неприятности по поговорке «Бог троицу любит?» Нет, надо подаваться в другие города, где он еще не бывал. Русь велика, и городов в ней много. Деньжата на первое время были.
Андрей поднялся и заглянул в мешочек, который дал ему Прохор. Ну жмот! Алтын медяками! А сам Прохор теперь, наверное, не один год от страха трястись будет. Скорее всего, до той поры, пока царь опричнину не отменит в 1572 году. Андрей злорадно ухмыльнулся, покрутился на жестком ложе и уснул.
Встав с первыми лучами солнца, он пошел на пристань. Обычно корабли, отправляющиеся в дальние странствия, отплывают пораньше.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
