5 сентября
Погода стоит всё та же, самая дурная, осенняя; в моей хате от того еще скучнее; впрочем, на нее я не могу жаловаться: она довольно просторна и чиста, что же более можно требовать? – Малороссийские избы несравненно лучше русских тем, что они всегда чисты; вымазав ее раз в неделю, она как новая; ежели зимою они не будут холодны, то в рассуждении квартир не останется ничего желать. У Рудольтовского я взял последнюю часть “Жизни Наполеона” W. Scott’a, заключающую происшествия от Ватерлоского сражения до его смерти. Во многих отношениях его мнения справедливы, но в других <…> далек от беспристрастия. Например, описывая прибытие Наполеона <на> “Белерофон”30, он оставляет совершенно своего героя и старается в нескольких главах доказать справедливость поступков английского правительства. Этим старанием он так завлекается, что и впоследствии, <в> описании пребывания Наполеона на Св. Елене, он только тогда говорит об нем, когда хочет доказать несправедливость жалоб его на своих тюремщиков. – В описании нрава Наполеона он точно так же несправедлив, ставя причиною всех поступков его один эгоизм, и доказывает это так, как бы можно доказать, что Винкельрод из эгоизма бросился на копья австрийцев31.
Сегодняшнее число мне памятно по двум причинам: раз – как именины Лизы32, а потом – как день, в который мы под Шумлою получили известие о заключении мира. Год тому назад радость окончания войны и удовольствие возвращения в отечество заглушали мои заботы и обманутые надежды. Два года назад любовь и они ласкали меня. А теперь скука одна бродит со мною неразлучно, как тень моя33.
8 сентября
<…> Сейчас кто-то взошел ко мне; я пошел посмотреть, и глядь – это была моя хозяйка, очень недурная, молодая бабенка, за которой я начал волочиться; она побежала вон, я за нею через сени (которых двери я увидел заложенными) в другую хату, где она спряталась за печку. В хате не было никого, кроме ребенка лет 5, – я к моей красавице на печку, но напрасно: кроме “втикайте”, я ничего не мог получить от нее. Вот каковы здешние сельские кокетки, не хуже никакой городской. Вчера точно так же она с полчаса сидела под моим окном и любезничала со мною. – По таким замашкам судя, можно надеяться <…>
Вот сейчас она потчивала меня сквозь щелки стекол тыквенными семечками. Я опасаюсь, чтобы в удобном случае мне не осрамиться – не быть <…>
16 сентября
<…> В политическом быту опять новизна. По примеру Франции, в Нидерландах открылись тоже мятежи; в Брюсселе несколько дней народ бунтовал, грабя и сжигая дома ненавистных ему министров и других чиновников; причины народного неудовольствия мне не известны, в газетах я их не нашел 34. Покуда еще <Людовик> Филипп I, кажется, мирно царствует, и соседственные державы не мешаются в его дела. Он недавно торжественно раздавал полкам новые трехцветные знамена35. В Алжире французские войска претерпели большую потерю от болезней и имели одно неудачное дело. Прежний главнокомандующий там сменен теперь другим. У нас же, кроме нового набора рекрут с 500 душ по 2, ничего не слышно.
17 сентября
Утро я проходил по полям, а после обеда читал “Историю Наполеона”: кампанию 814 года и Шатильонский конгресс, где едва не заключен был мир, который бы утвердил Наполеона на престоле36. Судьба иначе устроила: ее неисповедимыми законами поставлен был уже предел деятельности герою; исполнив свое поприще, он, как Алкид37, оставлял мир, которой им очищен был от чудовищ революции – избытка сил возродившегося общества. Его необыкновенные силы, преобразовавшие европейские народы, не были соответственны с новым порядком вещей, как бранный конь неспособен к ярму земледельца. Его и Байрона предсказания сбылись: и смерть исполина не спасла Бурбонов, Немезида их настигла. Вновь развилось и торжественно плещет пред полками трехцветное знамя, освященное столькими победами и источниками благороднейшей крови, пролитой за него. – Великий орел, паривший над ними, слишком рано взвился в поднебесную область светил.
19 сентября
Дни мои проходят быстро; вот четвертый день, что я здесь: эскадрон всё еще не возвращается. Когда бы не недостаток в деньгах, то я, может статься, скоро бы привык к этой бесцветной жизни: я никогда не знал поисков за удовольствиями, а после войны мне не тяжело бы было ограничить мои желания, утешая себя тем, что это временно. Теперь же иное дело: заботишься и о том, чем будешь существовать.
20 сентября
Сейчас заезжал ко мне проездом из Сквиры Куницкий. Он очень добрый молодой человек и ко мне все гда был хорошо расположен. Как петербургский житель, получил он воспитание нам всем общее, не онегинское 38, а корпусное: он был в Горном корпусе. Несмотря на то что он только что вышел в свет из-под отеческого крова, он очень степенен и рассудителен. Другие называют это недостатком, как, например, Пушкин, и хотят в молодости находить и буйность. Конечно, в юноше прекрасны пламенные чувства: любовь к изящному, желание славы, добра, избыток сил, которые, пренебрегая условия света, иногда выходят из границ оным принятых, – как пенящееся вино переливается за края бокала. Но надо вспомнить и то, что у большей части молодых людей эта игра чувств зависит от воспитания и от общества, в которое они попадают, вступая в свет. Нониче уже время буйства молодежи прошло: это заметно по университетам, где нет более реномистов39, по корпусам, где уже не бунтуют и не бьют учителей, и наконец по полкам, где даже и гусары (название, прежде однозначущее с буяном) не пьянствуют и не бушуют. Не рассудив этого, многие, так прожившие молодость свою, удивляются, что нынешнее поколение не проводит своего времени в трактирах и борделе, и называют его упадшим. Всякое время должно иметь и свои обычаи; скоро, может, не только у нас не будет Бурцевых, но гусары вместо вина будут пить сахарную воду, ходить не в бурках, а в кружевах, а вместо всем известного народного ебена мать лепетать известные нежности желанным красавицам40.
21 сентября
Во всё время, что я здесь хожу целое утро и за полдень на охоту, я по сю пору не застрелил еще ничего; по этому можно судить, как охота для меня занимательна и как много у меня времени, которого я не знаю как употребить, потому, несмотря ни на что, я всякий день берусь за ружье. Это значит служить, дело делать, как называют <!> большая часть людей, своей мысли в голове не имеющих <…>
Вечер я просидел у возвратившегося Ушакова; там был еще некто Пашковский, разжалованный за дуэль, путей сообщения подпоручик, недавно прибывший к нам в эскадрон. Он мне напомнил живо своих петербургских сослуживцев и дом Лихардовых; Сергей Михайлович Лихардов произведен в генералы. Как его Мария Павловна, я думаю, рада была сделаться превосходительною! – По этому случаю, верно, субботы воскреснут. – Я всегда буду с благодарностью вспоминать благорасположение, которое мне показывали в этом доме. Во всю мою бытность в столице это единственный почти дом, через который мне удалось посмотреть на общество петербургское: оно было не блестящее, но мне во всяком случае важное, ибо я другого не имел <…>
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
