Миссис Элдридж подала голос со своего кресла–каталки. Она сразу взяла такой тон, что я понял: «Увечная ведьма сестер–то на своем веку перевидала. Она их не очень–то боится. Сразу берет быка за рога, видно, что опыт у нее богатый. Видно, немало сестер повидала на своем веку».
Итак, миссис Элдридж сказала:
— Осмотрите Бет. Удостоверьтесь в том, что она невинна. Она, конечно же, невинна. Тут нет никаких сомнений. Но нам нужна медицинская справка по всей форме, подписанная вами, удостоверяющая, что Бет на момент освидетельствования является девственницей.
Сестра Детридж уже достала откуда–то пару тонких резиновых перчаток.
Казалось, на присутствие Бет вообще никто не обращает внимания.
— Сейчас посмотрим, — сказала сестра.
Вдова Рот, в доме которой и проходило собрание старух, вставила: — Вы можете воспользоваться вон той комнатой! — и сделала указующий жест, оказавшийся излишним, поскольку сестра уже повела девочку именно туда.
По глазам Бет было видно, что она готова заплакать. Резиновая длань сестры Детридж затворила дверь за спиной девочки.
Через десять минут, сменив резиновые перчатки на белые и по–прежнему вышагивая с плотно стиснутыми ягодицами, сестра Детридж спустилась с крыльца, прошла мимо меня по выложенной камнями дорожке, поскрипывая башмаками, и удалилась к западу, где смерть нас ждет. К западу, где смерть нас ждет. К западу, где смерть нас ждет.
Я видел все это, сидя скрючившись в кустах герани, посреди алеющих соцветий и алчущих пчел, вдыхая пьяный, горький и пропитанный пыльцой воздух.
А в комнате миссис Элдридж сжимала в искривленных артритом когтях медицинскую справку, словно морская птица, изучающая выброшенный морем предмет. Весь орден старух–черноризиц столпился вокруг нее, вытягивая шеи и выкатывая глаза, чтобы получше рассмотреть справку. Стояла мертвая тишина, если не считать разве что случайно вырвавшегося вздоха, одобрительного кряхтения и мычания или высказанного шепотом удовлетворения. Затем прозвучало дежурное «Аминь!», и я услышал, как заскрипели по половицам тяжелые резиновые колеса инвалидного кресла, направляющего к комнате, в которой проводился осмотр. Вразнобой прозвучало ответное «Аминь!», и старухи гуськом последовали за миссис Элдридж.
В проеме двери появилась заплаканная Бет. Она уставилась в пол, затем подняла голову и посмотрела на женщин с застывшим в глазах немым вопросом, который Она, однако, не могла задать вслух. Женщины все тут же заулыбались и закивали головами, нелепые в своей многозначительности.
В суровое время года я восседал на троне в моей лачуге, в молчании наблюдая за моими подданными, или же нес вахту на сторожевой вышке. Но как только наступала весна… как только наступала весна, меня влекло за пределы Царства с такой силой, что я не мог ей противостоять, и ночные набеги становились моим основным времяпрепровождением — в ущерб иным обязанностям правителя. А когда весну сменяло лето, меня посещала бессонница, которая толкала меня все дальше и дальше за пределы моей юрисдикции, так что, вполне возможно, я и пренебрегал некоторыми царскими делами, предпочитая им приключения в ночной долине. Возможно, Царство мое несколько страдало от этого небрежения — точно не скажу. Трудно сказать определенно. Я старался не забывать покормить моих подданных, и чаще всего не забывал. Большинство из них оставалось в живых; правда, становились прямо на глазах какими–то ненормальными. Я вот что имею в виду: если порою мне взбредало в голову попотчевать какую–нибудь собаку живою пищей, то надо было видеть, с какой кровожадностью она набрасывалась на нее! В мгновение ока конура наполнялась лужами крови и дымящимися костями. Собака заглатывала пищащую тварь чуть ли не целиком, с головой и всем остальным. А потом окровавленная морда вечно голодного хищника тыкалась в проволочную сетку, требуя добавки.
Иногда я стоял в ожидании на вышке, направив трубу на темные окна погруженного в сон дома. Ее дома. Я ждал, когда она подаст мне сигнал.
Неизменно около полуночи в комнате ее загоралась лампа, и липкий желтый свет начинал сочиться в щель под порогом. И я отправлялся в путь.
После того, как я уразумел цель и смысл ночных бдений Бет, я стал часто наведываться на Мемориальную площадь. Там, окруженный мириадами ночных теней, в пароксизме непрерывного возбуждения, я сидел скрючившись в кустах, в то время как мое бешено сокращавшееся сердце качало кровь с рокотом, подобным рокоту тамтама. Я боялся, что грохот сердца разбудит спящий городок, известив жителей о моих противозаконных затеях, — ведь с исходом дня ни один звук не нарушал ночного покоя, если не считать уханья сов, воющих на луну псов, стрекота сверчков, писка летучих мышей и шуршания робких теней.
Прошло немало времени, прежде чем я набрался смелости, чтобы подойти и встать под ее окном. Ночь за ночью, шаг за шагом я подходил все ближе и ближе.
Наконец я решился босиком подняться на крыльцо и под прикрытием живой изгороди, прижимаясь к стене из струганых досок, пробраться к ее окну и приложить ухо, вслушиваясь в скрип кроватных пружин и хруст накрахмаленного белья — звуки, которые обыкновенно предшествовали появлению мреющего света ночника. Как только квадрат желтого света ложился на крыльцо, я заглядывал внутрь. Бет сидела в белой ночной рубашке на краю постели, свесив ноги, в непринужденной позе, похожая на свою мать каждым жестом. Склонив голову так, как это делают молящиеся. Спиной к окну. Всегда спиной к окну.
Комната была залита тусклым желтым светом.
Она сидела, а я стоял; и мы оба молчали, словно окутанные коконом напряженного, ждущего безмолвия. Иногда она устало вздыхала, чтобы скрыть невольный зевок, а я — я в это время отчаянно пытался справиться с моим шумным дыханием и безумным сердцебиением. Я стоял у окна1 наполовину в темноте, наполовину на свету, и мои руки были словно раскроены на полоски света и тени.
Я заметил, что дрожь, которая охватывала меня, когда я следил за этой девочкой, бодрствуя по ночам, неотличима от той, что я испытывал лет за десять до того, прижимая лицо к окошечку одного розового фургончика, стоявшего на вершине Хуперова холма, и изучая в деталях непристойные обычаи распутства.
Неотличима, и все же — совершенно иная. Но и та и другая играли огромную роль в Его обширном плане.
Шло время. Я смотрел. Она ждала.
И тут произошло нечто странное. Нечто действительно странное. Послушайте. В одну из таких ночей кольцо белого света появилось на стене прямо над головою Бет; казалось, что оно парит над нею, словно нимб. Бет воскликнула, когда заметила это явление, и стала смотреть на кольцо, зачарованная прыгучим пятном света. Я тоже жаждал получше рассмотреть это вещее знамение — это жемчужное видение — этого непрошеного гостя. Я придвинулся к окну, но в то же мгновение пятно словно упало на пол и рассыпалось. Я сделал шаг назад, и видение вновь вернулось на место и принялось танцевать над головою девочки.
— Оно знает, что я здесь, и боится меня, — подумал я.
Я снова попытался рассмотреть волшебный круг получше, но все повторилось — пятно света упало на пол и исчезло. Я наклонялся вперед и назад, глядя, как оно то появляется, то исчезает; Бет тоже была поражена таинственным светом, явно существующим, но при этом таким же нестойким и испаряющимся, как эфир. И тут я понял, в чем дело. Это был всего лишь свет лампы, отразившийся от блестящего серпа, висевшего у меня на поясе. При изменении наклона моего тела отброшенный наточенным орудием блик просто уходил из нашего поля зрения. Я затрясся от беззвучного хохота; глупость Бет смешила меня. Я стал поворачивать серп так, чтобы круг серебряного света плясал у нее над головой. Но торжество мое оказалось недолговечным, ибо тут она заговорила. Она произносила ужасные слова. Они срывались легко и заученно с ее губ, но видно было, что слова эти чужды если не ее устам, то ее сознанию — она не до конца понимала содержание монолога, который произносил ее дрожащий язык, хотя вполне осознавала его величие.
Я застыл как громом пораженный. Кровь пошла носом с небывалой силой. Мне хотелось убежать. Спрятаться. Исчезнуть. Струйка крови бежала из моего носа прямо на дощатый пол крыльца. Кровь все приливала и приливала к лицу, к голове, и мне казалось, что череп вот–вот расколется на две половинки — таким сильным было давление крови. Вены проступили сквозь кожу. Голова болела нестерпимо. Я видел все словно сквозь кровавую пелену. Мое свистящее дыхание стало звучать выше на целую октаву, где–то вдали залаяла собака, но Бет не обратила на это никакого внимания. Она все говорила и говорила странные слова нежным и тихим голосом.
Боже, как величественно имя Твое на всей земле! Услышь голос молений моих, когда я Взываю к Тебе, когда поднимаю руки мои К святому Храму Твоему. Всем сердцем моим ищу Тебя, Не дай мне удалиться от заповедей Твоих.
