Даже в период обновленческого движения, допускавшего явное искажение православного вероучения, при решении вопроса: в каком сане принимать обращающихся из этого раскола священнослужителей? — высшая церковная власть основывалась не на наличии ереси у того или иного иерея, а на церковном прощении, наложенном на него Патриархом Тихоном. Пресвитеры, рукоположенные до прощения, принимались в Православие в сущем сане, а те, кто принял рукоположение после прощения, — принимались либо в простом чине, либо в сане иерея, по усмотрению решающих. Если же встать на точку зрения иосифлян, то мы должны будем осудить самого Патриарха Тихона за то, что он принял в сущем сане митр. Сергия, некоторое время пребывавшего в обновленческом расколе, и признать духовенство, рукоположенное последним, безблагодатным. Но это абсолютно неправильно. “Вся елика аще свяжете на земли, будут связана на небеси, и елика аще разрешите на земли, будут разрешена на небеси” (Мф. 18:18), — такова сила церковного закона.
Митр. Сергий и единомышленный ему епископат не допустили никакой ереси, никаким церковным судом они не были ни отлучены от Церкви, ни просто запрещены в священнослужении, не подпали ни под какую соборную клятву, и их иерархические действия никем связаны не были. Следовательно, считать их безблагодатными нет никаких оснований. Сила Божественной благодати, данной им через высшую церковную власть, пребывала в них незыблемо, и все совершаемые ими таинства имели спасительное действие. Своим отрицанием этого иосифляне допускали хулу на Духа Святаго, “а иже речет на Духа Святаго, не отпустится ему ни в сей век, ни в будущий” (Мф. 12:32).
Разделилось сердце их…
(Викторианство)
ЭТА ОППОЗИЦИЯ получила название по имени своего основоположника — Глазовского епископа Виктора (Островидова) и территориально ограничивалась Вятской епархией. Она возникла одновременно с иосифлянским расколом и впоследствии даже слилась с ним, но поскольку она появилась самостоятельно и независимо от ленинградского разделения, мы выделили ее в отдельную главу.
Причиной отделения от митр. Сергия, как и у иосифлян, послужила его декларация от 16(29) июля 1927 года. Большинство духовенства уездных церквей отказались признать это воззвание и открыто высказали свой протест, прекратив молитвенно-каноническое общение с Заместителем Патриаршего Местоблюстителя. Целые уезды епархии: Глазовский, Котельнический, Яранский, Слободской, а затем и отдельные церкви в городе и селах были охвачены разделением. Этот протест поддержал еп. Глазовский Виктор, возглавивший оппозиционеров.
Из его прошлой жизни известно, что он окончил Санкт-Петербургскую духовную академию со степенью кандидата богословия и в сане иеромонаха служил в Палестине одним из штатных членов Иерусалимской духовной миссии. По возвращении оттуда в 1909 году был определен смотрителем Архангельского духовного училища[166], а в октябре того же года поступил в число братии Александро-Невской лавры[167]. Через год он был назначен настоятелем Зеленецкого Свято-Троицкого монастыря Санкт-Петербургской епархии с возведением в сан архимандрита.[168] 26 декабря ст. ст. 1919 года был хиротонисан во епископа Уржумского, викария Вятской епархии, а в 1923 году — избран еп. Глазовским и временно управляющим Вятской епархией. В 1926 году перемещен епископом Ижевским и Боткинским.
Получив в августе — сентябре 1927 года декларацию митр. Сергия, предназначенную для оглашения ее верующим, еп. Виктор возмутился ее содержанием, тут же запечатал послание в конверт и отправил обратно адресату. Мотивы своего поступка он объяснял следующим образом:
“От начала до конца оно (послание — авт.) исполнено тяжелой неправды и есть возмущающее душу верующих глумление над Святой Православной Церковью и над нашим исповедничеством за истину Божию” А через предательство Церкви Христовой на поругание “внешним” оно есть прискорбное отречение от своего спасения, или — отречение от Самого Господа Спасителя. Сей же грех, как свидетельствует слово Божие, не меньший всякой ереси и раскола, а несравненно больший, ибо повергает человека непосредственно в бездну погибели...
Насколько было в наших силах, мы как самих себя, так и паству оберегали, чтобы не быть нам причастниками греха сего, и по этой причине само “воззвание” возвратили обратно. Принятие “воззвания” явилось бы пред Богом свидетельством нашего равнодушия и безразличия в отношении Святейшей Божией Церкви Невесты Христовой”.[169]
Возвратив “Воззвание”, еп. Виктор написал в письме к ближним опровержение на этот документ, достойный, по выражению епископа, многих слез и рыданий, потому что он удаляет человека от Бога. Он также поделился своими переживаниями с некими московскими священнослужителями, вероятно, желая получить от них одобрение. Этими действиями еп. Виктор и ограничился, продолжая поминать за богослужением имя первоиерарха и правящего архиерея. Однако семя противления было посеяно и постепенно прорастало, обещая недобрые плоды.
В ноябре того же года еп. Виктор обратился с письмом к митр. Сергию, в котором изливал свою скорбь по поводу начавшегося, как ему казалось, губительного разрушения Православной Церкви в области управления. Все возникшие нестроения в этой области он считал неизбежным следствием “Послания”.[169] Что ответил ему на это митр. Сергий, мы не знаем, однако из Синода ему было сделано предупреждение, чтобы он, как викарий, знал свое место и подчинялся правящему архиерею, а спустя немного времени последовал указ о его переводе епископом Шадринским Свердловской епархии.
Такой неожиданный оборот дела смутил еп. Виктора. Ему не хотелось покидать Вятскую епархию, которой он управлял ввиду пребывания правящего архиерея архиеп. Павла (Борисовского) в Синоде. Он спешно послал к митр. Сергию депутацию с просьбой оставить его на прежнем месте, но тот отклонил просьбу и оставил в силе указ о. его перемещении. Тогда еп. Виктор вознегодовал и устроил самый настоящий бунт[170], усмотрев в действиях Заместителя Патриаршего Местоблюстителя и его Синода нарушение церковных канонов и уклонение от истины. Ехать в Шадринск он отказался, Более того, епископ срочно созвал совещание духовного управления Боткинской епископии, на котором было вынесено постановление о прекращении молитвенно-канонического общения с митр. Сергием и единомышленным ему епископатом, как с предавшими Церковь Божию на поругание, впредь до их раскаяния и отречения от “Воззвания”. Постановление было утверждено еп. Виктором и отправлено митр. Сергию.
Слух об этом быстро дошел до Вятки, и та часть духовенства, которая оставалась на стороне митр. Сергия, прекратила поминать за богослужением еп. Виктора. Недовольный этим верующий народ стал группироваться около четырех церквей, еще ранее заявлявших о непринятии “Воззвания”. К этим четырем вскоре присоединилась пятая, правда, несколько своеобразным способом. Там общее приходское собрание удалило весь причт, оставшийся на стороне митр. Сергия. Духовенство храма подчинилось решению собрания и не стало служить, надеясь, что правящий архиерей архиеп. Павел поможет им и не позволит другим занять их место. Но раскольники срочно отправили делегацию к еп. Виктору, находившемуся в то время в Глазове, и привезли от него своего священника. Таким образом еп. Виктор допустил явное вмешательство в дела чужой епархии.
В Вятке произошло сильное волнение. Чтобы успокоить народ, паства и духовенство направили в Москву депутацию за архиеп. Павлом. Тот приехал, и тогда всполошились оппозиционеры. Опасаясь каких-либо репрессий со стороны правящего архиерея, они срочно телеграфировали в Глазов, испрашивая совета у еп. Виктора.
Получив телеграмму, встревоженный епископ долго не мог заснуть. Уже во втором часу ночи, как он пишет об этом в письме от 12 декабря, ему неожиданно пришла в голову счастливая и успокоительная мысль. Возрадовавшись найденному решению, он телеграфировал:
“Ввиду приезда в Вятку архиеп. Павла необходимо предложить ему принести покаяние и отречение от “Воззвания”, как поругания Церкви Божией и как уклонения от истины спасения. Только при исполнении сего условия можно входить с ним в молитвенное общение. В случае же упорства, прекратить поминовение его имени при Богослужении, что допускалось лишь до его приезда и выявления ожесточения его сердца”.[171]
Ободренные советом, оппозиционные священники полностью последовали ему. Однако, архиеп. Павел решительно отказался приносить какое-либо покаяние. Правда, он не предпринял и никаких мер против раскольников, и это несколько их успокоило.
