Он стоял возле прачечной и не решался войти. В голосе отца, рассказывавшего о Клотильде, о ее красоте и мягком характере, звучали такие грустные нотки тоски и сожаления, что он не мог вот так просто пройти мимо жужжавших машин и сплетничавших женщин к прилавку, где стояла коренастая, небольшого роста женщина, раскладывавшая чужое белье, и сказать: «Я сын своего отца. Он рассказывал мне, что много лет назад, когда был в моем возрасте, очень вас любил».
Но не затем же он проделал весь путь от Нью-Йорка до Огайо, чтобы глазеть в окно. Он выпрямился и вошел, не обращая внимания на любопытные взгляды.
Женщина стояла к нему спиной, укладывая на полки пакеты с чистым бельем. Ее смуглые руки были обнажены, и он заметил, какие они сильные и полные. Черные как смоль волосы, небрежно заколотые на макушке, открывали шею, и, когда она брала и клала на полку очередной пакет с бельем, он видел, как напрягались крепкие мышцы. На ней было свободное пестрое платье, в котором ее спина и плечи казались шире, чем они, по-видимому, были на самом деле. Он ждал, когда она кончит раскладывать белье и обернется.
— Слушаю вас, — любезно сказала она. Лицо у нее было широкое, с высокими скулами и почти медного цвета, что вместе с глубоко сидящими черными глазами и угольно-черными волосами делало ее похожей на женщину из индейского племени. Уэсли вспомнил: отец говорил ему, что в ней, наверное, течет кровь какого-то индейского племени с просторов Канады. Она показалась ему очень старой.
— Я ищу миссис Деверо. Миссис Клотильду Деверо, — сказал он.
Она пристально смотрела на него, не улыбаясь, немного нахмурившись, как будто стараясь что-то вспомнить.
— Я знаю тебя, — сказала она. — Ты сын Тома Джордаха, верно?
— Да.
— Господи! — воскликнула она. — А я уж было подумала, что вижу привидение. — Она улыбнулась. — Привидение в прачечной. — Она засмеялась глубоким грудным смехом, и он вдруг почувствовал к ней симпатию, однако по-прежнему не видел в этой стареющей полной женщине даже следов той красоты, о которой говорил его отец. — Нагнись, пожалуйста, немного, — попросила она.
Он наклонился над прилавком, и она, взяв его лицо в свои гладкие и твердые ладони, какое-то мгновение пристально на него смотрела, а затем поцеловала в лоб. Он услышал, как позади одна из женщин хихикнула.
Она опустила руки, и он снова выпрямился, все еще ощущая прикосновение ее мягких губ. Клотильда улыбалась тихой, почти мечтательной, печальной улыбкой.
— Боже мой, сын Тома здесь, в этом городе! — Она принялась развязывать тесемки надетого поверх платья фартука. — Мы сейчас пойдем. Здесь и поговорить-то нельзя. Сара! — крикнула она кому-то позади стоек с бельем. — Подойди, пожалуйста, сюда.
К прилавку подошла молодая женщина со светлыми растрепанными волосами, и Клотильда сказала:
— Сара, я ухожу и сегодня уже не вернусь. Все равно до закрытия остался час, а у меня важная встреча. Закроешь тут как следует, хорошо?
— Хорошо, мэм, — ответила женщина.
Клотильда повесила фартук, сделала что-то со своими волосами, и они вдруг упали ей на плечи. Так она стала еще больше похожа на индианку. Она толкнула дверцу и вышла из-за прилавка. У нее были широкие бедра, большая грудь, плотные, без чулок, сильные ноги, и он внезапно почувствовал почти щемящую боль — так сильно она напомнила ему Кейт.
Она взяла его за руку, когда они проходили мимо сидевших женщин, которые сейчас откровенно глазели на них, гаденько ухмыляясь. Когда они вышли, Клотильда сказала:
— После той истории в суде все они смотрят на меня так, словно я блудница вавилонская. — Она по-прежнему держала его за руку, и они пошли по улице. — Боже мой, — глубоко вздохнув, сказала она, — хорошо выйти на свежий воздух после того, как весь день напролет нюхаешь грязное белье. — Она искоса на него посмотрела. — Ты слышал об этом скандале?
— Да, — ответил он. — Благодаря ему я и сумел вас найти.
— Дурная слава разносится далеко, — согласилась она. — Я знаю, что твоего отца нет в живых. — Она сказала это так просто, словно давно справилась с чувствами, вызванными этим известием. — В той же заметке я прочла, что он был дважды женат. Он был счастлив?
— Во втором браке да.
Она покачала головой.
— Я боялась, что он никогда снова не найдет счастья. Они все продолжали его травить, как…
— У него была яхта, — сказал Уэсли. — На Средиземном море. Он очень любил море.
— Подумать только, — сказала она мечтательно. — Том на Средиземном море. Мне всегда хотелось путешествовать, но… — Она не договорила.
— Он назвал эту яхту «Клотильда».
— Боже мой, — воскликнула она, — «Клотильда»! — И тут он увидел, что она плачет. Слезы текли из ее темных глаз, поблескивая на густых черных ресницах.
— Когда его спрашивали, почему он выбрал для яхты такое название, он говорил, что так звали одну французскую королеву. Но мне он сказал правду.
— После всех этих лет, — не без удивления промолвила она, — после всего, что произошло. Он тебе об этом тоже рассказывал? — резко спросила она.
— Рассказывал, — ответил Уэсли. — Как его дядя узнал, что вы и отец… ну… были вместе, и пригрозил, что вас вышлют обратно в Канаду за растление малолетних…
— И про остальное рассказывал? — Голос ее стал совсем резким.
— Да. Про вас и его дядю — про то, что обнаружилось на суде и о чем писали газеты, — смущенно признался Уэсли.
— Мерзкий старик, — яростно прошептала Клотильда. — Я была служанкой в его доме. Вернуться в Канаду я не могла, мой муж убил бы меня. Я пыталась заставить Тома это понять. Но он не желал слушать. Он хотел, чтобы мы вместе убежали. Шестнадцатилетний мальчик… — Она засмеялась, смех ее звучал грустно на солнечной, обсаженной деревьями улице.
— В конце концов он понял, — сказал Уэсли. — Он говорил мне. И название яхты ведь это доказывает, правда?
— Наверно. — Она смахнула слезу тыльной стороной ладони и помолчала. — А он рассказывал тебе, как я однажды положила ему в сандвич записку, когда он пошел на работу?
— Что-то не помню.
— Я написала: «Я тебя люблю». Вот так все и началось. — Она внезапно засмеялась. — Боже мой, какой у него был аппетит! Я никогда не видела человека, который мог бы столько съесть. А какую еду я ему готовила! Ростбифы, свежие овощи, все самое лучшее, когда его дядя со своей гадкой семьей уехал в Саратогу и мы остались в доме одни. По вечерам я ждала его и пела, стоя у плиты. Эти две недели я буду помнить до последних дней своей жизни. — Она вдруг остановилась, как будто ее схватила чья-то невидимая рука, и повернулась к нему. — Зачем ты сюда приехал? Тебе что-нибудь от меня нужно?
— Мне ничего не надо. Я приехал только ради того, что вы сейчас делаете, — поговорить о нем.
Какое-то мгновение ее глаза словно что-то искали в его лице, а затем она снова поцеловала его в лоб.
— Ты так похож на него — даже жуть берет. Он был очень красивый. Я однажды сказала ему, что он похож на святого Себастьяна. Тогда он пошел в библиотеку посмотреть про него в энциклопедии. Там он узнал и откуда происходит мое имя. Трудно было даже представить себе, чтоб такой необузданный малый рылся в энциклопедии. — Ее лицо смягчилось, и Уэсли подумал, что у нее, наверное, было такое же выражение, когда его отец вернулся из библиотеки и рассказал ей, что он там узнал.
— Ты разочарован? — спросила она.
— Чем?
— После всего, что отец, наверно, рассказал тебе обо мне и назвал в мою честь яхту… Подумать только — королева Франции. — Она коротко рассмеялась. — А ты встречаешь старую толстую тетку, стоящую за прилавком в прачечной.
— Нет, я не разочарован. — Он не был вполне уверен, что говорит правду. В молодости она, наверное, была совсем другой, подумал он.
— Ты хороший мальчик, — сказала она, когда они снова двинулись по улице. — Надеюсь, что тебе живется легче, чем твоему отцу.
— Ничего живется.
— После того как мы… ну… можно сказать, расстались, хотя продолжали жить в одном доме и я видела его каждый день и подавала ему вместе со всеми еду, мы больше не сказали друг другу ни слова, за исключением «до свидания». Он словно озверел. Вечерами приходил домой весь в крови после драк, люди стали относиться к нему как к бездомной опасной собаке, он спал с каждой девкой в городе. Я, конечно, об этом слышала. Наверно, это было что-то вроде мести, но я его не винила, хотя и понимала, что в таком мерзком, лицемерном городишке добром это не кончится. Его посадили в тюрьму за изнасилование — подумать только, за изнасилование, когда все девки и бабы бегали за ним, как ребятишки за пожарной машиной. Про это он тебе рассказывал?
— Да.
— А про сестер-близняшек, в изнасиловании которых его обвинили? Их отец и подал на него в суд.
— Тоже рассказывал.
— Он, должно быть, очень тебя любил, если рассказывал такие вещи.
