Однако его смущали два обстоятельства: во-первых, само название, по его мнению, несколько отдавало курсом английской литературы и, во-вторых, он не был уверен, что у Гретхен хватит способностей сделать картину. И все же он не из одной лишь братской снисходительности согласился взять на себя треть расходов и проводил бесчисленные совещания с Джонни Хитом, чтобы защитить интересы Гретхен при заключении контрактов. Ида Коэн и сама Гретхен нашли людей, предоставивших им недостающие средства, и, будь у них больше времени, могли бы вообще обойтись без его финансовой помощи.
Но он получал от этого удовольствие. Он охотно ездил два раза в неделю в Нью-Йорк и теперь уже не говорил друзьям, что они могут звонить ему в любое время, так как он целый день дома.
За несколько месяцев Рудольф хорошо познакомился с кинопромышленным бизнесом. Не все здесь ему понравилось, но ведь Гретхен обратилась к нему не как к ангелу-хранителю, а как к «человеку с идеями», потому что, когда они думали о том, где найти подходящую натуру, он полушутя предложил их родной городок Порт-Филип — там уже более двадцати лет в полном запустении находился целый квартал некогда прекрасных старых домов. Гретхен съездила туда с архитекторами и с художником, и все они утверждали, что место исключительно подходящее; Гретхен уже вступила в переговоры с мэром и муниципалитетом, чтобы заручиться их помощью во время съемок. Рудольф не был уверен, что найдет в себе силы посетить группу на натуре. О Порт-Филипе и прилегающем к нему Уитби у него сохранились не самые приятные воспоминания.
Он дочитал сценарий и довольно улыбнулся.
— Он тебе по-прежнему нравится? — спросила Элен.
— Даже больше, чем раньше.
По мнению Элен, в сценарии не хватало четкости позиции. Так же расценивала она и политические взгляды самого Рудольфа.
— Твой ум и сердце отравлены «холодной войной», — сказала она, — а затем к этому добавились коррупция в Вашингтоне, Вьетнам и общий атеросклероз. Когда ты последний раз принимал участие в выборах?
— Не помню, — ответил он, хотя прекрасно помнил: голосовал за Джонсона в 1964 году. После этого выборы стали казаться ему бессмысленными.
— Позор. — Элен принимала активное участие во всех выборах. Атеросклероза у нее, безусловно, не было. — Как ты считаешь, не нужен ли Гретхен консультант по политическим вопросам? Я могла бы поработать бесплатно.
— По-моему, не нужен. Даже бесплатный, — усмехнулся Рудольф.
— В конечном счете я заставлю тебя переменить взгляды.
— В какую же сторону?
— В сторону джефферсоновской демократии. Какова бы она ни была.
— Прошу тебя, избавь меня от джефферсоновской демократии, какова бы она ни была.
— Вот где надо говорить о политике, — засмеялась Элен. — На пляже, на солнышке и после хорошего заплыва. Тогда никаких войн не было бы.
Он наклонился и поцеловал ее. Почему после Жанны у него так долго не было женщины? Но теперь, когда Элен рядом, незачем пересекать океан.
— По-своему, — небрежно заметил он, — ты восхитительна.
— Ты хоть раз сказал женщине комплимент без такого вот добавления, которое сводит его на нет?
— Не помню. И вообще не помню никаких других женщин.
— Когда я завтра поеду в Нью-Йорк, надеть мне на грудь алую букву? — насмешливо спросила она.
— Не забудь захватить и монашеское покрывало.
— Как ты думаешь, если мы займемся любовью прямо здесь — я вся соленая и в песке, а ты весь в мыслях о деньгах и контрактах, — соседи будут шокированы?
— Они — нет, я буду.
— Ну, тебе еще многое надо преодолеть, — заметила она.
— Это точно. Только я ничего преодолевать не собираюсь.
— А после обеда? В моем приготовлении.
— А что на обед?
— Что-нибудь легкое, питательное и возбуждающее, — сказала она. — Например, суп из моллюсков. Посмотрим, как ты будешь себя чувствовать к двум часам дня. Телефон! — У нее был на удивление острый слух, и его всегда изумляло, как она в разгар оживленной беседы на одну из своих любимых тем слышит и может повторить слово в слово разговоры, которые в это время шепотом ведутся в другом конце комнаты и состоят главным образом из злобных замечаний в ее адрес. — Подойти? Я скажу, что это говорит дворецкий, а ты делаешь упражнения по системе йогов и тебя нельзя сейчас беспокоить.
— Я сам подойду, — сказал он. Ему становилось неловко, когда Элен брала трубку и довольно определенно давала понять, что она в его доме не посторонняя. — Только не уходи, я сейчас вернусь.
— Не уйду. От солнца меня клонит в сон.
От встал и вошел в дом. Женщины, которая три раза в неделю наводила порядок в доме, сегодня не было. Миновав большие стеклянные двери гостиной, выходившие на океан, он, как всегда, с удовольствием окинул взглядом удобные, обтянутые вельветом диваны со спинками из светлого дерева и широкие старые доски до блеска натертого пола.
— Рудольф, — сказала Гретхен, — у меня неприятность. Ты сейчас не занят?
Он подавил вздох. У Гретхен по крайней мере раз в неделю случались неприятности, по поводу которых она ему звонила. Будь она замужем, подумал он, ее телефонные счета были бы в два раза меньше. На прошлой неделе неприятности касались дяди Иды Коэн, бывшего голливудского продюсера, который после инсульта отошел от дел. Этот хитрый старик хорошо знал кинобизнес и, когда Ида показала ему сценарий, согласился с ними работать. Сидя в маленькой конторе в Нью-Йорке, он помогал в подборе исполнителей, занимался организацией проката будущего фильма, а также выполнял всю повседневную черную работу: сражался с агентами актеров, подписывал контракты с одними и вежливо отклонял предложения других. Но он уже в течение трех дней был болен, Гретхен боялась, что его хватил второй удар, и спрашивала, что ей теперь с ним делать. Рудольф посоветовал поговорить с врачом, и Гретхен выяснила, что у старика всего-навсего простуда.
Затем были неприятности с Билли Эбботом, которые ужасно взволновали Гретхен, и она разбудила Рудольфа среди ночи. Оказывается, из Чикаго ей позвонил отец Билли.
— На этот раз совершенно трезвый, — заметила Гретхен, подчеркивая серьезность ситуации. — Билли написал ему, что собирается остаться в армии еще на один срок. Вилли же против этого, как и я. Профессиональный солдат! Это как раз то, о чем мы мечтали для своего сына! Вилли хочет, чтобы мы вместе поехали в Брюссель и отговорили его, но ты же знаешь, я сейчас не могу ни на минуту уехать из Нью-Йорка. Тогда Вилли посоветовал взять Билли в мою картину — третьим помощником режиссера или что-нибудь в этом роде. Но Билли ведь и понятия не имеет, как делаются фильмы… наверное, и в кино-то был не больше трех раз… в наше время для молодого человека это просто ненормально… кроме того, он ленив и на него нельзя положиться… а если он согласится работать, то это будет как раз типичный случай протекции, которая погубила старые голливудские студии. К тому же, если ему платить, пусть немного, это все равно будет означать, что мы крадем деньги у тех, кто нас финансирует, в том числе и у тебя. Я сказала Вилли, что не могу дать Билли работу и не могу поехать в Брюссель и почему бы ему самому не отправиться туда и не разобраться на месте. И знаешь, что он мне ответил? Что у него нет денег и не смогу ли я одолжить ему на дорогу! Одолжить! Ха! У меня все до последнего цента вложено в картину. Тогда он сказал — почему бы мне не взять денег у тебя, и я сказала, что запрещаю ему к тебе обращаться. — По мере приближения начала съемок Гретхен говорила все торопливее, а голос ее становился все выше и напряженнее. Плохой признак, подумал Рудольф, не миновать ей нервного срыва.
— Ну а ты? — спросила тогда Гретхен, поколебавшись. — Тебе ни за чем не надо в Европу?
— Нет, не надо. На некоторое время я с ней покончил. Ну а что тут такого страшного, если твой сын останется в армии?
— Тебе не хуже моего известно, что рано или поздно начнется очередная война.
— Но вряд ли мы с тобой в состоянии ее предотвратить, — сказал Рудольф. — Не так ли?
— Тебе легко говорить, — возразила она. — У тебя дочь. — И повесила трубку.
Потом был звонок по поводу того, кому дать роль младшего брата героини — ту самую, на которую Гретхен хотела попробовать Уэсли. По сценарию это был красивый, печальный и циничный юноша, который то и дело охлаждал восторги своей сестры, а в конце каждой фразы любил повторять: «Тут уж ничего не попишешь!»; не по летам развитой и разносторонне способный, он намеренно себя губил, презирая всех и каждого, работал грузчиком в местном аэропорту, играл по воскресеньям в полупрофессиональный футбол и водился с самыми отпетыми бездельниками и головорезами. Гретхен говорила, что Уэсли удивительно подходит для этой роли, даже по внешним данным, к тому же от него не требуется умения играть, и что ни один из тех, кого она приглашала на пробы, ее не устраивает. Она много раз писала Уэсли, но все письма возвращаются с почтамта в Индианаполисе невостребованные, без указания нового адреса… так вот, не знает ли Рудольф, где сейчас Уэсли. Рудольф сказал, что после телефонного звонка из Чикаго он не имел от Уэсли никаких вестей. Он не стал говорить Гретхен о выданном в Индианаполисе ордере на арест Уэсли, так как был уверен, что Уэсли рано или поздно объявится сам, а Гретхен сейчас это сообщение ни к чему. Да и потом, Рудольф не был уверен, что из Уэсли получится актер. Если он чем-то и отличался от других, так это сдержанностью в проявлении чувств, что отнюдь не предвещает блистательной карьеры кинозвезды. Вообще Рудольф по отношению к актерской братии был неисправимым снобом, хотя никак этого не проявлял. В глубине души он считал актеров самовлюбленными людьми, которые за очень большие деньги играют в детские игры.
