уважаемых родителей, может, мы-таки пойдем?
— Идите, если угодно, — покивал отец.
— Благодарствуйте, — его круглая шляпа качнулась в поклоне, и семейство Гиршей, неразборчиво бормоча благодарности, кинулось к выходу. Сам каббалист направился следом вальяжной походкой альвийского денди на променаде. Остановился возле Мити и близоруко сощурил темные, как вишни, глаза.
— Сердечно рад вашей дружбе с нашим Захарией, юноша. С вами куда как способней его выпутывать выходит. И дешевле, — коротко поклонился и вышел вон.
— Вы что, их вот так и отпустите? — взвился полицмейстер.
Отец улыбнулся — холодно и зло:
— Так я и вас, Ждан Геннадьевич, не задерживаю.
— В каком… смысле?
— Ни в каком — ни в личном, ни в служебном. Я отрешаю вас от должности.
Глава 23. Разжалованный полицмейстер
— Вы… — полицмейстер потянул слишком тугой воротничок. — Не имеете права!
— Право… — перебирая брошюры на столе, протянул отец. — Вам ли говорить о праве… — полицмейстер продолжал стоять, и отец просто аккуратно выдернул у него из-за спины стул и уселся сам.
Полицмейстер побагровел — теперь он оказался зажат между собственным столом, стеной с портретом государя и сидящим отцом. Как загнанная в угол крыса.
— Итак, ваша деятельность на посту полицмейстера… — отец зажал трость между колен и скрестил на ней руки, разглядывая полицмейстера, как обычно разглядывал подследственных в камере. Они всегда тоже стояли. — Десяток нераскрытых убийств, из них в половине виновный настолько очевиден, что не раскрыть их можно лишь при большом желании. Банда налетчиков, которых взял княжич Урусов — воровской хабар испарился аки сон златой, как раз после допроса вами главаря. Мздоимство, мало, что без меры и совершенно не по чину, так еще и во вред развитию местной промышленности, что, сами понимаете, наносит ущерб государственной казне. Казна, она, конечно, и не к такому ущербу привычная, но… Исчезновение денег на новый фотографический аппарат — это уже форменное крохоборство, Ждан Геннадьевич!
— Вы… это клевета! У вас нет доказательств, — полицейский затрясся — не понятно лишь, от страха или гнева, лицо его налилось дурной кровью, а глаза выпучились, как у безумного.
— Кроме того, что вы в последнее время изрядно вложились в собственную безбедную старость? Именьице в Мариупольском уезде прикупили — море, солнце, виноград — можно позавидовать!
— А вы не завидуйте, ваше высокоблагородие, — процедил полицмейстер, глядя на отца исподлобья. — Наследство я получил. От безвременно почившего троюродного дядюшки.
— И для вас его кончина стала неизбывным горем. Именье у моря почти что и не утешило, — серьезно покивал отец. — Мысли о бренности жизни одолевают. Настолько, что и приказ выполнить душевных сил не хватило — и это при временном военном положении в губернии! — отец даже руками развел. — Городовой Родченко, погибший на пристани во время варяжского налета, был единственным полицейским служащим, принявшим участие в отражении набега.
«А отец знает его имя» — мелькнуло в голове у Мити.
— Остальных-то вы так на улицы и не вывели, Ждан Геннадьевич, хотя приказ вам был отправлен. Струсили?
— Как вы смеете! Я… я их собирал! Все видели!
— Все видели, как вы суетились возле участка, в очередной раз демонстрируя печальную неспособность выполнить свои обязанности. А теперь вот налет на домашнюю вечеринку гимназистов. Не знаю пока, что вам нужно от каббалиста, или, что вернее, от нанимателя его, строительного подрядчика господина Полякова. Может, он тоже из числа ваших… дядюшек.
Лицо полицмейстера перекосило очередной гримасой.
— Но бездоказательно отправить в кутузку детей из приличных фамилий — это была ваша ошибка. — отец поглядел на него укоризненно.
— У них была нелегальная литература, это совершенно точные сведения!
— И куда же она делась?
— Не знаю! Но знаю, что там крутился ваш сынок! — полицмейстер по-плебейски ткнул пальцем в Митю. — Не знаю, что и как он сделал…
— Предки, какая нелепая попытка оправдаться, — отец брезгливо сморщился.
— Мне не в чем оправдываться! И я не стану подавать в отставку!
— Я вас и не прошу. Я попросту отставляю вас от должности — с последующим расследованием.
— Вы… вам не позволят! Вы не понимаете, с кем связались!
— Так расскажите мне. — вкрадчиво поинтересовался отец.
Полицейский даже рот раскрыл, явно собираясь разразиться уничижительной речью… и захлопнул его. Даже губы поджал в куриную гузку.
— Я — дворянин! Вы меня оскорбляете!
— Вызовите меня на дуэль, — равнодушно предложил отец, поднимаясь.
Полицмейстер взревел — шагнул было к отцу и уперся грудью в стальной наконечник трости.
— Извольте покинуть помещение участка. С пустыми руками, будьте так любезны, — проследив взглядом за дернувшимся к ящику стола полицмейстером, уточнил отец.
— Ваши личные вещи будут отправлены вам на квартиру.
— Вы об этом еще пожалеете, господин Меркулов! — полицмейстер выпрямился до хруста в спине. — А вот я… я, конечно, уйду и отправлюсь прямиком в Петербург, в Министерство! И посмотрим, смогут ли отставленные от двора ваши покровители — Белозерские — вас защитить! Не пройдет и пары месяцев, как я вернусь, а вот вы — отправитесь вон! Честь имею!
— Сомневаюсь, — меланхолично обронил отец.
Полицмейстер побагровел еще сильнее, но не сказал ничего, лишь подчеркнуто-издевательским жестом вскинул пальцы к околышу фуражки. Правда, угрожающую торжественность его ухода несколько подпортила необходимость протискиваться мимо отца по стеночке, но зато дверью Ждан Геннадьевич хлопнул от души.
— Вы бы с ним поосторожнее, — не поднимая глаз от собственных ногтей, обронил жандармский ротмистр. — Ждан Геннадьевич имеет высокого покровителя. Поговаривают, что самого графа Игнатьева, министра внутренних дел.
— А ваш покорный слуга — всего лишь старый циничный сыскарь, а вовсе не благородный идальго Дон Кихот Ламанческий, готовый жизнь положить в бою с великанами. Сражался он отважно, но великаны его отделали. А я предпочитаю подождать, но победить, — хмыкнул отец. — Граф Игнатьев отстранен от должности, наш с вами общий шеф нынче — граф Толстой, Дмитрий Андреевич.
— Отстранен? — повторил Богинский.
— На прошлой неделе. И вдобавок разорен. — усмехнулся отец. — Обретается нынче в своем имении в Киевской губернии. Ждан Геннадьевич скоро узнает, что в Петербург ему ехать незачем и не к кому.
Митя посмотрел на отца одновременно с одобрением и осуждением. Терпеливо ждать пока полицмейстер лишится покровительства, чтоб тут же от него избавиться — это было поистине прекрасно! Но зачем же подчеркивать неблагородство своего, а значит и его, Митиного, происхождения?
— Полагаете, Ждан Геннадьевич об этом еще не знает? — быстро спросил ротмистр.
— Полагаю, что ему так или иначе об этом сообщат, — с внимательной ласковостью разглядывая ротмистра, протянул отец.
Тот даже и не дрогнул — почти. Разве что едва заметно — для внимательных наблюдателей.
— Я зачем вас поджидал-то, Аркадий
