РАССТРЕЛЯННОМУ ОТЦУ
Без суда и вины расстреляли поэта.И за то, что стихи не менял на монеты,Не нашлось для него ни креста, ни могилы,Только ветер стонал над землёю остылой.Сохранились стихи, как эпохи примета,Окровавленным свитком непрожитых лет,Чтоб оставить потомкам печальный привет.Чтоб они в суете не забылиВсех, по воле злодеев, покинувших свет,Растворившихся в лагерной пыли…30 июля 2008 г.
ЗАВЕЩАНИЕ
Я прожил как хотелИ умер как умел.Мы все в сем мире гости.Во мраке гробовом,Под камнем иль крестомПокойтесь мирно, кости.Судей своих не знаю,Врачей своих прощаю.Я клином вышиб клин.В музей отдать бумаги,А тело сунуть в ракиВо век веков аминь.Анатолий Павлович Адельгейм, 1929 г.
Павел Бернардович Адельгейм. Был расстрелян в 1938 году
Каолиновый завод под Киевом, построенный П.Б. Адельгеймом, начало XX века
В центре — Павел Бернардович Адельгейм, слева — его сын Анатолий, 1926 год
Анатолий Павлович Адельгейм,1923 год
Следственное фото. Расстрелян в ноябре 1942 года
Павлик Адельгейм с родителями, 1940 год
Мать после ареста, 1948 год
Павлик Адельгейм в детдоме, 1945 год
Старец Севастьян со своей общиной, г. Караганда, 1950 год. Слева — Павел Адельгейм 12-ти лет
О. Севастьян был келейником последнего Оптинского старца Нектария
Преподобный Севастьян Карагандинский — Оптинского старчества преемник
С ДНЁМ РОЖДЕНЬЯ! (Накануне ареста)
Вот опять настала осеньИ опять Михайлов день,И сегодня двадцать восемьПерешло через плетень.Не вчера ли на вечоркуСобиралась погулять?Оглянулася девчонка —Уж давно жена и мать.И серебряные прядиПритаились в волосах.Осень. В блекнущем нарядеНесказанная краса.В сердце нет ещё усталости,Жизнь как прежде, хороша. Выпьем!Дай Бог мирной старости.Да не старится душа!23 сентября 1969 г.
Молодожены Адельгейм, 1959 год
13 июля 1959 год – 13 июля 2009 год. Золотая свадьба
СВИДАНИЕ В ТЮРЬМЕ
Я ждал. И отворилась дверь:И мы с тобою встретились глазами.И первый раз за всё, за всё — теперьМои глаза наполнились слезами.Поверить сердце всё ещё не смелоВ то, что казалось навсегда утраченным.А может, то весна прошелестелаВ зелёном платье, поясом охваченном?Снаружи шум, как боль, утих.Вокруг пространство опустело…Лишь шёлк волос твоих,И пряный запах тела,И рук знакомое теплоНа сердце вечностью легло.Блаженства большего душа уж не хотела.1969 г.
ЛАГЕРЬ
За заборами,За запорами,За собачьими злыми сворамиПогребённые,Прокажённые,До костей, до души обнажённые,Дни и ночиМы волочим.Словно цепи.Нету мочи.Ни просвета,Ни привета.Смерти нет.И жизни нету.1970 г.
Молодая семья Адельгейм, первенец — Машенька, 1960 год
"ДОГОРАЙ, ГОРИ МОЯ ЛУЧИНУШКА, ДОГОРЮ С ТОБОЙ И Я"
На Запад солнце медленно скатилось.День догорел. На землю тьма легла.Напрасно ждал я. Чуда не случилось.Любовь тебя ко мне не привела.Ты снова письма пишешь по привычке,Любовью строчки не согрев,И мысли на листе, как будто спички,Во мраке гаснут, не сгорев.Я, как письмо, прочитано — забыто.Ты не поймёшь, в чем не права,И на мои сердечные обидыВ ответ опять пришлешь слова.Слова о том, что ты мне рада,Но занята. Так много бед:Работа, дети — все слова, что надоСказать взамен тех чувств, которых нет.Моя душа отчаяньем разбита.В моем окне потушен свет.Последняя из карт тобою бита.Я нищ и наг, и мне приюта нет.За проволокой тюрьмы тутовник старыйКудрявой порослью опять зазеленел,Обугленный огнем недавнего пожара, Калека!Лучше бы ты полностью сгорел.20 октября 1971 г.
Мать о. Павла, Татьяна Никаноровна со своими внуками, старшая Машенька и двойняшки Аня с Ваней, 1967 год
Жена Вера, двойняшки Аня и Ваня и старшая дочь Мария. Фото, присланное в тюрьму, 1971 год
ПОСВЯЩАЕТСЯ ЛЕНУРУ ИБРАИМОВУ (крымский татарин, с которым вместе сидели)
Белый Крым застелил виноград,как беда.Только вам не вернуться назадникогда.Память в сердце,как нож вонзим —Ярким солнцемохваченный Крым.Слёзы нашейобщей бедыВ горькой чашеморской воды.Родина, руки твои целоватьи глаза,Только мне до тебя достатьнельзя.Родина, отнятая,но моя!Вам — только слёзы,чужие края.Сердце — тебе,огневой херувим,Далекий, нонезабываемый Крым!1973 г.
ПОСВЯЩАЕТСЯ ПАВЛУ АДЕЛЬГЕЙМУ
А пальцы чешутся и чешутся на правой,На правой, той, которой нет.Есть рулька жуткая и бинт кровавыйИ воспалённый полубред.Твой лик так чёток и понятен:Черты лица чисты.По словно вымершей палатеСвой путь проходишь ты.И я в почтенье и во гневеВслед за тобой иду.О, чьи глаза в тот миг горели,Свершив продуманно беду!Измята плоть, кровь вырвалась наружу,В глазах круги и… мрак.Качался ты на дружеских руках,Которым вечно дорог был и нужен.Тянулись дни без скальпеля и йода.И сколько нужно пережить,Чтоб осознать, как мудрая природаНеумолимо плоть склоняет гнить.В огне нога — зловещий спрут гангрены.Блеск скальпеля, трещит под сталью ткань,И правая — по самое колено…Теперь попробуй, стройным стань!На правой пальцы чешутся и чешутся,На правой, той, которой не вернуть.Твоя душа сильна, она утешится,Свой продолжая путь.Ибраимов Ленур, 3 августа 1971 г.Крым. Симферополь
ПОСЛЕДНИЕ ДНИ
Время тоже потеряло ногу,Ковыляют дни на костылях.Уступает нехотя дорогуПрошлое в прокуренных усах.То как нищий милостыню просит,То грозит костлявою рукой,И кусок души моей уносит —Часть того, что я зову собой.Ухожу домой, прощайте, вышки,Что меня три года стерегли,Вы мне лучше, чем любые книжкиРазобраться в жизни помогли.Ну и что ж, что ворота открыты,Нету чудной рыбки в неводу,К своему разбитому корытуЯ листком оторванным приду.1 ноября 1972 г.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
В Каган, как в святую МеккуИз тюрьмы, где три года чах,Придёт одноногий калекаС холщовым мешком на плечах.И грудью вдыхая свободу,Обнимет жену и детей.И слухи пойдут по народу:Вернулся в свой храм иерей.3 июня 1972 г.
Отец Павел после освобождения, 1972 год
МОИ ПЕРСПЕКТИВЫ
Подумать нам уже пораО том, как в сумерках непрошенныхКо мне ты выйдешь со двораВ халате, на плечи наброшенном.И всё, что было нереально,Вдруг станет невозможно близко:Цветы на скатерти крахмальной,Чай и горячие сосиски,Уютный свет и детский шумИ эти ласковые руки —Отказывающийся умПоверить в образы и звуки.А дальше что? Куда идти?Где заработать детям хлеба?В тупик заводят все путиПод безразлично серым небом.Незваным гостем к архиереюВойду в знакомый кабинет."Служить? Я Вас принять не смею.Судимый, контра… Что вы! Нет"."Мы Вам помочь, конечно, рады,Но, — отвечает горсовет —Для человекаВаших взглядовИнтеллигентной службы нет".Трудом тяжёлым я бы могХотя бы временно кормиться —Тюрьма оставила без ног.А инвалид на что годится?Владыкам явно недосуг.Моя судьба их не тревожит.Виновен? прав ли? — сбыть бы с рук.А там… пускай живёт, как может.А сплетни ниткою незримойПетлю на шею мне плетут:"Калека, контра, поп, судимый…И до сих пор ещё он тут?Таким нет места на землеПусть задыхается в петле".Тут спорить мне не по плечу,И я молчу. Молчу.20 сентября 1972 г.
МОЙ ЮРИДИЧЕСКИЙ ОПЫТ
