Директриса вздохнула:
— Василий Иванович, здесь не суд, поэтому никто вас обвинять не собирается. Я лишь хочу разобраться… Факт угроз, поступавших в адрес Аркадия Борисовича с вашей стороны, был зафиксирован неоднократно. Или будете отрицать?
Я лишь пожал плечами. Глупо пытаться объяснить, что я никому не угрожал, а лишь пытался донести разумную мысль. Увы, попытки наладить диалог с дуболомным трудовиком успехом не увенчались.
— Скажите, чем вам пресс не угодил? Ну стоит он себе в кабинете, работает потихонечку.
— Пускай работает, — покладисто согласился я.
— Так он уже не работает. Сегодня с утра сгорел основной блок управления, ремонт которого обойдется в неподъёмные полторы тысячи рублей.
— Неужели не выделите? — удивился я.
— Лишних денег в школьном бюджете нет, поэтому современное оборудование будет простаивать в качестве мебели вместо того, чтобы помогать развивать навыки юных специалистов.
Я попытался изобразить печаль на лице.
— Аркадий Борисович утверждает, что это ваших рук дело.
— Да как возможно?! Да что же такое он говорит… чтобы я и портить школьное имущество — да не в жизнь!
Брови директрисы поползли вниз, а точеные ноготки агрессивно зацокали по лакированной поверхности стола.
— Василий Иванович, перестаньте паясничать. Нам обоим прекрасно известно, что вы к этому причастны.
— Каким образом, позвольте узнать?
— Не знаю… Я не специалист, а вот Аркадий Борисович утверждает, что электрооборудование вышло из строя из-за направленного высокочастотного сигнала, обычно используемого средствами РЭБ.
— То есть доказательств нет, поэтому вы поверили на слово? Человеку, с которым у меня давний конфликт?
Пришла пора вздыхать директрисе. Ольга Владимировна оперлась всем телом об угол стола, а собранные на лбу морщинки разгладились. Передо мною стояла уставшая, измученная работой женщина.
— Василий Иванович, я читала ваши служебки по поводу проблем с сигналом в районе западного крыла.
— Все три?
— Да, все три.
— Вообще-то их было ровно семь, — легко и незамысловато поймал я директрису на лжи. Сомневаюсь, что она их в глаза видела, не то что читала. Секретарша Людочка отсеивала внутреннюю документацию, оставляя самое полезное и важное. Уверен, мои служебки в число последних не входили.
— Василий Иванович, — директриса сделала вид, что не расслышала. — Я знала о перебоях с сигналом, из-за чего ваши роботы не могли нормально функционировать.
Функционировать!? Да у меня три штуки сгорело только на прошлой неделе. Разумеется, денег на ремонт не выделили — бюджет, что б его… поэтому пришлось латать собственными силами. А оно мне надо, лишний раз ковыряться в железках?
— Мы работали над разрешение данного вопроса.
Плохо работали, Ольга Владимировна. Больше двух месяцев прошло со времени написания первой служебки и что, хоть пальцем пошевелили? Да нихрена! Кормили обещаниями на завтрак, от которых никакой пользы — одно лишь несварение желудка. Поэтому не ждите от Василия Ивановича покаяния или сочувствия. Нет его, окончательно выветрилось позапрошлой ночью, когда до трех часов ночи торчал на работе, пытаясь оживить павшего в неравном бою дрона.
— Я к этому не причастен, — заявил твердым и уверенным голосом. — У вас все, Ольга Владимировна?
Директриса снова вздохнула и произнесла:
— Идите уже.
Я доковылял до самого порога, когда усталый женский голос произнес:
— Василий Иванович, ну не цепляйтесь вы лишний раз к Аркадию Борисовичу, прошу… Взрослые же люди, всегда можно договориться.
Надо же… созрели для столь простой и очевидной мысли. В жизни, как и в большой политике, разумные доводы следует подкреплять готовностью к действиям, иначе на выходе получается пшик. Я войны не искал и изначально был готов к переговорам, только вот ни директриса, ни трудовик меня не услышали. Пришлось связаться с Мамоном и заказать весомый аргумент в виде металлического цилиндра, размером с мизинец. Этот малыш был способен выжечь любую незащищенную электронику в радиусе километра. Мне даже в школе его устанавливать не пришлось. Для этих целей вполне сгодилось дерево, растущее прямо напротив окна, за которым виднелась туша массивного пресса. Остальное — дело техники и глазомера, потому как стоило ошибиться с направлением луча, и класс труда мог остаться без станков, а «бдительная» охрана без пары камер слежения.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Василий Иванович, надеюсь мы услышали друг друга.
— Услышали, Ольга Владимировна.
Наконец-то вы меня услышали, когда уже поздно.
День не задался с самого утра. Сначала вызов к директору, а потом мою каморку посетил глава службы безопасности школы: крепкий мужичок предпенсионного возраста, прозванный местной школотой «тараканищем». Что и говорить, усы у отставного полицейского были шикарные.
— Иваныч, ничего личного, — говорил он, вытаскивая один бланк за другим, — мы по протоколу обязаны провести процедуру разбирательства, а ты у нас один из главных подозреваемых. Неоднократно грозился спалить пресс, да еще и делал это прилюдно.
— Настучали, — догадался я.
— Не настучали, а довели до сведенья. Иваныч, ты это… не возмущайся, сам в прошлом человек служивый, понимать должен.
Да я особо и не возмущался. Заполнил требуемые бумажки, подтверждая собственное алиби, расписался, где положено и на время остался один. На слишком короткое, даже чай толком заварить не успел. Дверь каморки раскрылась и внутрь помещения влетел встревоженный Синицын.
— Василий Иванович, у нас ЧП! — принялся он шуметь порога. — Диана Ильязовна говорит, что всё — никаких больше игр.
— Малой, успокойся и чайку попей.
— Какой чаёк, Василий Иванович, вы хоть слышите, что я говорю? Обломился халявный доступ к виртуальным капсулам.
— Не обломился, а временно заморожен, — поправил я пацана. — Поверь, через неделю снова в игре окажемся.
Малой недоверчиво уставился на меня, но спорить не стал. Перешагнул через потроха сдохшего на днях дрона, и уселся напротив. Старенький стул протяжно скрипнул, принимая очередного седока.
— Василий Иванович, а это вы пресс того… сожгли.
— Сбрендил?! Я что, похож на человека, способного совершить противоправные действия?
— Если честно, то да.
— О как… спасибо. Надеюсь, службе безопасности ты другое сказал.
— Обижаете, Василий Иванович, своих не закладываем.
— Малой, ты брось глупости говорить. Что значит закладывать или лично видел, как я пресс выводил из строя? Нет, но тогда нечего языком попусту молоть. Лучше чайку хлебни горячего… заварил только.
Синицын вместо кружки потянулся к портфелю, лежащему на коленях. Щелкнул замком, извлекая наружу запотевшую баночку шипучки.
— Пьешь всякую дрянь, — не выдержав, прокомментировал я действия пацан.
— Лимонад вкусный в отличии от вашего чая, — возразил тот.
— В чем проблема — возьми ложку и посахари. Или в прикуску с вареньем, тоже дело.
— Василий Иванович, вы рассуждаете, как человек из прошлого столетия. Ну какой посахари, так только бабушки говорят. Вы еще предложите хлеб сладким посыпать.
Я бы предложил, только Синицын вряд ли поймет. Когда в пятидесятых рухнул рынок, и обесценилась мировая валюта, все покатилось по наклонной. Деньги на счетах превратились в цифры, не имеющие под собой никакой материальной основы. Банки были не способны выдать вклады всем желающим, уж слишком велико было их количество. Не оказалось у финансовых учреждений и золота. Говорили аналитики, не покупайте виртуальных драгметаллов, на то они и виртуальные, чтобы не существовать в реальности.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
«Храните слитки дома», — твердили умные головы. Только кто ж думал, что все так обернется. Сначала было покупать не на что, а потом и нечего, потому как магазины полок опустели: поставщики и производители банкротились один за другим. Вот тогда я и пристрастился к варенью, размазанному тонким слоем по свежей ржаной корочке. И не было для пацана ничего вкуснее, особенно когда выходишь во двор, а со всех сторон несется: «сорок восемь — половинку просим».
