И потом мало что изменилось в судьбе Бобринского. Жизнь его по-прежнему тратилась впустую. Перед ним были открыты тысячи путей, сотни возможностей стать великим политиком, ученым, коллекционером, полководцем (вспомним бастарда польского короля Августа II Морица Саксонского — великого французского полководца), словом, он, сын Екатерины, мог стать кем угодно. Но Бобринский не пошел ни по одному из лежавших перед ним звездных путей… С годами он превратился в ленивого, никчемного обывателя, деревенского жителя, заурядного русского барина. Он женился на немецкой баронессе Анне Унгерн-Штернберг, их потомки сейчас рассеяны по всей Европе.
Когда к власти пришел Павел I, он разрешил Алексею приехать в Петербург, принимал его, называл своим братом, пожаловал чином генерала и титулом графа, передал ему дворец на Галерной улице, определил на службу. Но Бобринский спал душой по-прежнему. Он ушел в отставку и до самой смерти в 1813 году жил помещиком то в Бобриках, то в Эстляндии. Неопрятный, в засаленном сюртуке, кое-как прикрыв плешивую голову париком, он слонялся по имению, строгал какие-то палочки и, не мыв рук, шел обедать… Обычный помещик, каких в России были тысячи, а между тем это был родной сын, кровь великой императрицы…
Русский Леонардо: Николай Львов
Тверской недоросль
Николай Александрович Львов прожил всего пятьдесят два года. Кажется, немного, но зато как полно и красиво были прожиты эти годы! Счастливая судьба провинциала, успех, достигнутый талантом и случаем, романтическая любовь, благосклонность небес и властей, достаток, верные друзья, построенные по его проектам дворцы и церкви, которые будут стоять века, — это так много для любого обитателя Земли!
Он родился в 1751 году под Торжком, в деревне Черенчицы, хотя родовое гнездо Львовых было рядом, в селе Арпачево. Отец его, отставной губернский прокурор, по разделу наследства самого гнезда не получил и поселился в соседней деревеньке, ставшей потом селом и усадьбой Никольским. Семья была дружная. Мальчик рос на приволье, веселый, неугомонный и на редкость изобретательный… Он довольно долго прожил в деревне и оказался в Петербурге, в Измайловском гвардейском полку, только в восемнадцать лет. Тут Николаю повезло. Он попал не просто в солдаты, а в полковую школу, где существенно пополнил свое образование. Юный Львов казался таким же, как все дворянские недоросли. Как писал его биограф M. Н. Муравьев, «явился в столицу в тогдашней славе дворянского сына, то есть лепетал несколько слов по-французски, по-русски писать почти не умел и тем только не дополнил [ложной] славы сей, что, к счастью, не был богат и, следовательно, разными прихотями избалован не был».
Легкость гения
Биограф Львова, которого я цитирую, имел в виду, что юные богатые провинциальные дворяне, попав в столицу, полную соблазнов, обычно начинали прожигать жизнь. Львов же, по бедно сти своей, не смог, как они, пуститься во все тяжкие. Но все-таки не бедность помогла Николаю Александровичу выдвинуться из десятков известных в XVIII веке просто Львовых и князей Львовых.
Посмотрите на портрет Львова работы его приятеля Дмитрия Левицкого. Наверное, художник хорошо знал своего друга. Он точно передал необыкновенно симпатичную личность оригинального, легкого, веселого человека, чем-то похожего на Моцарта. На нем лежит отблеск гения, след, который оставляет на челе человека неуловимое, виртуальное, капризное существо, которое опускается не на каждую голову. Недаром его называли «русским Леонардо» — так широк был круг его увлечений, так открыта была его душа для творчества. «Не было искусства, к которому бы он был равнодушен, не было таланта, к которому бы он не проложил тропинки, все его занимало, все возбуждало его ум и разгорячало сердце…» — так писал о Львове его биограф M. Н. Муравьев.
В школе Львов стал инициатором создания небольшого кружка любителей словесности. Юноши издавали рукописный журнал «Труды четырех разумных общников». Энергия творчества распирала Львова: «Хочу писать стихи, но что писать, не знаю». Ему нравились музыка, живопись, от которой он переходил к скульптуре, но сильнее всего его привязала к себе архитектура.
Львов недолго прослужил в гвардии, ушел в отставку капитаном и отправился за границу — такие права предоставила дворянам Екатерина II. Это путешествие заменило ему университет. Он впитывал шедевры Дрездена, Парижа, Мадрида, Рима, чья архитектура стала образцом для творчества Львова. И времени не терял: «Везде все видел, замечал, записывал, рисовал и где только мог и имел время, везде собирал изящность, рассыпанную в наружных предметах». Словом, он вернулся в Россию иным человеком — сформировавшимся художником, творцом.
Любовная история
И тут же его настигла любовь, романтическая и прекрасная, какой и положено быть любви творца. Он жил в доме своих родственников Бакуниных, где устраивались домашние спектакли. Тут Николай и обратил внимание на Машеньку Дьякову, дочь обер-прокурора Сената. «Как нежна ее улыбка, — писал француз ский дипломат Сегюр, — как прелестны ее уста, ничто не сравнится с изяществом ее вида, в ней больше очарования, чем смогла передать кисть, и в сердце больше добродетели, чем красоты в лице.»
Маша тоже увлеклась Львовым — да как можно иначе? Но родители девицы восстали против жениха: кто он такой, этот Львов, без места, без положения, без денег! Львову отказали не только от руки Машеньки, но и от дома обер-прокурора. Это было ужасно! Влюбленный бродил вокруг дома Машеньки, посылал через горничных записки и отчаянно страдал…
Мне несносен целый свет —Машеньки со мною нет…Нет, не дождаться вам конца,Чтоб мы друг друга не любили,Вы говорить нам запретили,Но, знать, вы это позабыли,Что наши говорят сердца.
Сохранились два портрета Маши кисти Левицкого. Один написан в 1778 году, другой — в 1781-м. Поразительно разные эти портреты. С первого на нас смотрит наивная, зардевшаяся от постороннего внимания девица, а на втором перед нами уверенная, гордая женщина. К тому моменту Маша уже год как тайная жена Львова…
Как же это произошло? Не в силах видеть страдания друга, поэт Василий Капнист, помолвленный с сестрой Маши Александрой, придумал нечто весьма оригинальное. На правах будущего родственника обер-прокурора он возил на балы как свою невесту, так и Машеньку. Однажды Капнист завез девушек на Васильевский остров, в Гавань, к маленькой деревянной церкви. А в ней их уже ждали Львов и священник. Машеньку и Николая быстро обвенчали, и сестры, как ни в чем не бывало, поехали на бал. Участники авантюры молчали… несколько лет. Постепенно романтика тайных свиданий стала надоедать. «Четвертый год как я женат… легко вообразить извольте, сколько положение сие, соединенное с цыганскою почти жизнию, влекло мне заботы… Сколько труда и огорчений скрывать от людей под видом дружества и содержать в предосудительной тайне такую связь… Не до стало бы, конечно, ни средств, ни терпения моего, если бы не был я подкрепляем такою женщиною, как Мария.»
И только через четыре года удалось получить согласие родителей, сломленных упорством молодых. В самый последний момент перед свадьбой они покаялись, сознались, что давно уже муж и жена. Делать было нечего, и, чтобы припасы не пропали, обвенчали лакея с горничной.
Добрый толстый покровитель
Снисходительность родителей Машеньки понять можно — Львов был уже не тот, что раньше. Начало 1780-х годов вообще было счастливым для Николая Александровича. У него появился не только добрый гений — Маша, но и могущественный покровитель — статс-секретарь Екатерины II и потом канцлер России Александр Безбородко. Он оценил выдающийся талант Львова и его человеческие свойства. Безбородко добился, чтобы тот спланировал в Павловске «Александрову дачу» — особый «сказочный» павильон для внуков государыни. Тут-то Львов впервые встретился с Екатериной. Императрица была в восторге от его изобретений и подарила ему перстень в две тысячи рублей, но главное — она заметила Львова.
А потом, благодаря Безбородко, Львову поручили создать проект церкви для Могилева по «наружности в правилах лучшей греческой архитектуры», в стиле пестумских храмов. Это было так ответственно — ведь Львов никогда не учился в Академии художеств. И этот проект понравился государыне, она приняла и обласкала архитектора-самоучку. Это решило все! В том же 1780 году он создает знаменитые Невские ворота Петропавловской крепости, затем начинает проектировать и строить Петербургский почтамт. Здесь же находилась и казенная квартира Львова, в которой он прожил более десяти лет.
Салон в казенном доме
В конце 1780-х — начале 1790-х годов квартира Львова в Почтамте слыла литературным салоном. Сюда регулярно приходили люди замечательные — литераторы и художники: Боровиковский, Капнист, Хемницер, Левицкий, Оленин. Львов был хорошим хозяином, он не надоедал гостям, но определял тон и уровень их общения. Все признавали его безусловный вкус, даже называли «гением вкуса». Таланты Львова были многочисленны и многогранны. «Искусный рисовальщик, — писал великий князь Николай Михайлович, — Львов был весьма недурным гравером, занимался музыкой, театром, стихотворством, а также механикой и технологией, за что был избран членом Вольного экономического общества. Его изящный вкус и обширные познания сосредоточили около него целый кружок писателей, знакомый с древними классиками и с западной литературой, он в то же время искал мотивов для творчества в русской народной поэзии, был поклонником изящной простоты и врагом всего грубого и напыщенного.»
