В основном это произошло из-за неспособности эффективно сотрудничать с Византийской империей. Пятьдесят лет назад Алексей I Комнин помог дать начало Первому крестовому походу и потом сумел использовать его силу для покорения западной части Малой Азии. В 1147 году позиция и перспективы его внука, императора Мануила, были совершенно другими. Мануил не был заинтересован в этой новой латинской экспедиции и, более того, мог потерять власть и влияние теперь, когда она началась. На Западе отсутствие Конрада III развязало руки Роджеру Сицилийскому, который теперь мог напасть на греческую территорию, и перспектива двух больших франкских армий, идущих через империю и мимо Константинополя, вселяла в сердце Мануила ужас. А на Востоке тем временем новый Крестовый поход был готов оживить Утремер, остановив недавнее возрождение византийской власти в Северной Сирии; эта тревога еще более усиливалась из-за родственных уз, связывающих короля Людовика и князя Раймунда Антиохийского.[135] Для Мануила Второй крестовый поход был большой угрозой. Когда франкские армии подошли к империи, тревога императора усилилась до такой степени, что он решил обезопасить свою восточную границу, согласившись на временное перемирие с Масудом, сельджукским султаном Анатолии. Для греков это был логичный шаг, позволивший Мануилу сосредоточиться на многотысячной латинской армии, приближавшейся к его западной границе. Но, узнав о сделке, многие крестоносцы сочли этот акт предательством.
Проблемы начались почти сразу, как только франки переправились через Дунай и ступили на территорию империи. Большая неповоротливая армия Конрада двигалась на юго-восток через Филиппополь и Адрианополь, периодически грабя окрестные поселения и ввязываясь в стычки с греческими войсками. Желая во что бы то ни стало защитить свою столицу, Мануил поспешно спровадил немцев за Босфор. Французы, армия которых была меньше, сначала двигались мирно, но, разбив лагерь у стен Константинополя, стали проявлять враждебность. Новость о пакте Мануила с Масудом была воспринята со страхом и недоверием. Годфруа, епископ Лангра, один из наиболее высокопоставленных духовных лиц, участвовавших в походе, даже побуждал к прямой атаке на Константинополь, но король Людовик отверг его план. Император снабдил крестоносцев проводниками, но даже они оказывали ограниченную помощь.
При отсутствии поддержки Византии латинянам следовало, оказавшись в Малой Азии, прежде всего объединить свои силы против ислама. К несчастью, координация между немцами и французами прекратила свое существование еще осенью 1147 года. Конрад неразумно решил в конце октября идти вперед без Людовика и выступил из своего лагеря в безводную негостеприимную местность, которая весьма слабо контролировалась греками. Он планировал идти маршрутом Первого крестового похода, но сельджуки Анатолии были теперь лучше готовы к встрече с латинянами, чем в 1097 году. Немецкая колонна, непривычная к мусульманской боевой тактике, вскоре столкнулась с постоянными стремительными атаками неуловимых маневренных отрядов турецких всадников. Медленно продвигаясь на восток мимо Дорилея, неся потери и расходуя припасы, крестоносцы наконец решили вернуться. К тому времени, как они в начале ноября повернули обратно к Никее, тысячи людей погибли, и даже король Конрад получил ранение. Многие уцелевшие решили бросить все и вернуться в Германию.
Потерпев неудачу, Конрад объединил свои силы с французами, которые к этому времени переправились через Босфор, для второй попытки. Крестоносцы успешно прошли по другому маршруту на юг к Эфесу, древнему римскому городу на западном побережье Малой Азии, где болезнь вынудила немецкого короля остаться. В конце декабря, когда начался дождь и снег, Людовик покинул побережье и повел свою армию вдоль долины Меандра к возвышенностям Анатолии. Сначала в армии поддерживалась строгая дисциплина, и первые атаки сельджуков были отбиты, но около 6 января 1148 года крестоносцы не сумели сохранить боевой порядок при преодолении внушительного препятствия — горы Кадмус — и подверглись яростному нападению турок. Потери были велики, сам Людовик был окружен и едва избежал плена, спрятавшись на дереве. Потрясенный столь жестоким уроком, король попросил тамплиеров, которые присоединились к его армии еще во Франции, вести уцелевших крестоносцев в сомкнутом строю на юго-восток к занятому греками порту Адалия. Это решение демонстрирует и крайне тяжелое положение крестоносцев, и серьезную репутацию, которую уже успел приобрести орден тамплиеров. Позже в письме аббату Сен-Дени Людовик так вспоминал эти тяжелые дни: «Были постоянные засады разбойников, суровые трудности путешествия, ежедневные стычки с турками… Мы сами часто оказывались на краю гибели, но милостью Божьей избавились от всех ужасов и спаслись». Измученные и голодные французы подошли к берегу примерно 20 января. Первоначально был рассмотрен вопрос продолжения пути по суше, но Людовик решил с частью своей армии плыть в Сирию по морю. Тем, кто остался, была обещана поддержка Византии, но большинство умерли от голода или были убиты турками. Французский король добрался до Антиохии в марте 1148 года. Тем временем, восстановившись в Константинополе, Конрад тоже решил продолжить путь морем и отплыл в Акру.
Крестоносцы, отправившиеся по суше на Ближний Восток, гордо надеясь повторить подвиг своих предков, потерпели неудачу. Потери исчислялись тысячами. Экспедиция, по сути, распалась, даже не достигнув Святой земли. Многие винили в своей неудаче греков, осыпая их обвинениями в измене и предательстве. Но хотя Мануил действительно оказал Конраду и Людовику только очень ограниченную поддержку, катастрофу ускорила главным образом собственная неосторожность латинян перед лицом усилившейся турецкой агрессии. После бесславного поражения немцев и турок Вильгельм Тирский сделал вывод, что некогда великая слава крестоносцев теперь лежит в руинах. Неверные, которые раньше боялись крестоносцев, теперь получили возможность смеяться над ними. Людовик и Конрад в конце концов все же добрались до Леванта. Теперь встал вопрос: смогут ли оставшиеся в их распоряжении силы достичь хотя бы чего-нибудь существенного и вновь разжечь угасшее пламя крестоносного движения?[136]
Часть вторая
ОТВЕТ ИСЛАМА
Глава 7
МУСУЛЬМАНСКОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ
За полвека, прошедшие после Первого крестового похода, не было отмечено признаков объединенного или уверенного исламского ответа на завоевание христианами Святой земли. Иерусалим — самый святой город мусульманского мира после Мекки и Медины — оставался в руках латинян. Сохранялось существовавшее разделение между суннитским Ираком и Сирией и шиитским Египтом. Если не считать отдельных мусульманских побед, главной из которых была победа на Кровавом поле в 1119 году, в начале XII века доминировала франкская экспансия и агрессия. Но в 1140 году ситуация изменилась. Занги, атабек Мосула и Алеппо, и его семья (династия Зангидов) подняли факел джихада.
ЗАНГИ — ВОИНСТВУЮЩИЙ ЗАЩИТНИК ИСЛАМА
Захват Занги Эдессы в 1144 году стал триумфом ислама: один мусульманский хронист назвал его «победой побед». Когда его войска 24 декабря взяли штурмом город, атабек сначала позволил им грабить и убивать. Но когда схлынула первая волна насилия, он навязал образ действий, который, по крайней мере по его стандартам, был умеренным. Франки пострадали — мужчин убили, женщин увели в рабство, но уцелевших восточных христиан пощадили и позволили остаться в своих домах. Латинские церкви были уничтожены, но армянские и сирийские остались нетронутыми. Также Занги постарался максимально снизить ущерб, нанесенный укреплениям Эдессы, и сразу после победы началось восстановление разрушенных участков стены. Понимая стратегическую важность своего нового владения, Занги хотел, чтобы город оставался обитаемым и защищенным.
Захватив Эдессу, атабек мог надеяться объединить большую территорию Сирии и Месопотамии — от Алеппо до Мосула. А для мусульманского мира Ближнего и Среднего Востока его удивительное достижение обещало начало новой эры, в которой франки будут вытеснены из Леванта. Нет сомнения в том, что 1144 год стал для ислама поворотным моментом в борьбе за Святую землю. Также представляется очевидным, что Занги делал энергичные попытки разрекламировать свой успех как удар, нанесенный ярым моджахедом (муджахидом) во имя всех мусульман.
В исламской культуре за арабской поэзией давно закрепилась роль силы, влияющей и отражающей общественное мнение. Мусульманские поэты обычно создавали произведения для публичного прочтения, иногда перед массовыми аудиториями, и включали в них смесь репортажа и пропаганды текущих событий. Придворные поэты Занги (некоторые из них были сирийскими беженцами от латинян) воспевали в своих стихах достижения атабека, называя его защитником широкого движения джихада. Ибн аль-Кайсарани (из Кесарии) подчеркнул нужду в Занги для возвращения мусульманам всего сирийского побережья (Сахиль), утверждая, что это и есть главная цель священной войны. «Скажи правителям неверных <…> чтобы сдали все их территории, — писал он, — потому что это страна Занги». Одновременно идея панлевантийского завоевания была сплетена с более точной целью, имеющей глубокий религиозный смысл. Эта цель — Иерусалим. Эдесса располагалась в сотнях миль (160 км) к северу от Палестины, но ее захват был представлен как первый шаг на пути к возвращению мусульманскому миру Святого города. «Если завоевание Эдессы — открытое море, — утверждал Ибн аль-Кайсарани, — Иерусалим и Сахиль — его берега».
