Неифила едва смогла удержать на лице глупо-восторженное выражение. «А деньги?!» — возникло в голове. Почему все попы думают, что на них все должны работать задаром? Она уже собиралась спросить, не напрямую, конечно, а примерно так: «Увы, мне нечего пожертвовать на строительство новой церкви, чтобы сделать еще одно дело во славу Его». Наверное, что-то все же отразилось в ее глазах, потому что отец Клеомен тяжко вздохнул. При его крупной, ладной фигуре это смотрелось почти забавно: наверняка святой отец умеет управляться не только с четками, но и со шпагой. И с бухгалтерскими книгами тоже.
— Да, кстати, — наигранно смутившись, произнес Клеомен. — Дочь моя, кроме небесной награды, тебе не помешает и земная. Сейчас у нас нет времени, но ты можешь явиться завтра к полудню в казначейство на улице Башмачников. Назовешься, скажешь: «Меч веры наточен» — и тебе выдадут деньги.
— Понятно… «Меч веры наточен», — припоминая, наморщила лобик Неифила. — Завтра в полдень…
— Запомнила? Молодец. А теперь иди. Мне предстоит сражение за веру, и надо хорошенько подумать.
Служанка повернулась и вышла, Клеомен сразу о ней забыл. Холеная, с аристократически-длинными и аккуратными пальцами, ладонь с перстнем Примасов легла на рукоять пистоля, металл тихо звякнул о металл. Во славу Единого-и-Единственного, он давно уже не расставался с пистолем, потому что Аагхет, соблазнитель людских сердец и насылатель мороков, снова и снова возрождает память былого. Того и гляди, сыщется «мститель» из тех, чьи родственники-чернокнижники прошли очищение костром. Под просторным балахоном пряталась массивная литая кираса, способная выдержать удар палаша или сломать штык. Даже отразить пулю, если на излете. Хорошо бы носить и каску, но она не влезает под капюшон. Ничего. Единый-и-Единственный защитит Своих воинов.
Итак, как учил нынешний Предстоятель, а еще недавно Примас Гордиан, раскладываем все по полочкам. Сами по себе силы у мятежников невелики. Семьдесят бойцов и три пушки — это против двух церковных полков только в городе. А ведь еще один стоит неподалеку, на сантахской границе. Если послать гонца, через три дня полк войдет в город. Это по суше — морем-то вообще можно перебросить за полдня.
Да и два темесских полка, если понадобится, можно пустить в ход — как бы не возмущались темесские толстосумы, но между Церковью и Конфедерацией есть договор. И этот договор они разорвать не посмеют. А еще есть городская стража, эти вооружены послабее, но их еще четыре тысячи. Нет, бояться даже лучшего лейтенанта Конфедерации не стоит, сам по себе он не опасен.
Плохо будет, если он и правда проникнет в город. Клеомен не льстил себе. Четыре века борьбы Церкви так и не смогли до конца искоренить грешников, еретиков, а может, и прямых язычников. Зато вынужденные крутые меры во имя веры могут быть неправильно поняты нестойкими в вере горожанами. И тогда кто-то может присоединиться к мятежникам.
И потом — верфи. Еще вечером казалось, что надо пустить встречный пал, спровоцировать людей Морозини на открытое неповиновение, а потом сурово наказать — до того, как они найдут сторонников среди остальных горожан. Недаром он уступил просьбам недоумка Теано и пустил его на верфи с солдатами. Он хорошо понимал: кончится все мятежом. Но лучше поставить к стенке сотню мятежников сейчас, чем ждать, пока они взбаламутят весь город.
Этой задумкой Клеомен гордился, он все продумал до мелочей. На малых, но юрких и до зубов вооруженных бригантинах вышли в море самые надежные моряки — они потопят любую посудину, на которой попытаются удрать мятежники… Кроме «Брегги», но на нем нет ни пороха, ни ядер, ни припасов, а загрузить все это не будет времени. Недостроенные фрегаты в расчет не берем — значит, удрать они могут только на грузовых судах или пузатых купеческих каравеллах. Ну, уж их-то бригантины расстреляют…
А с суши приготовились к атаке оба полка церковного воинства, в то время, как городская стража патрулирует улицы Нового города. Их заблаговременно подняли, сейчас они должны уже выдвигаться к верфям, к военному порту, дабы прикрыть его от бунтовщиков. Выкатываются на огневые пушки — считай, вся артиллерия полков. Прямой наводкой, да «зажигалочками»-брандскугелями по ненужным теперь верфям — самое то. Потом будет атака — одна-единственная, второй верфям, превращенным в огненный ад, не понадобится. И утром — казнь уцелевших бунтовщиков.
Теперь прекрасный план летел псу под хвост. С бунтовщиками полки, конечно, справятся — но если в это время в город проникнет Лендгрейв, взбунтует горожан и ударит им в тыл?
Тогда надо сделать так. Один батальон блокирует мятежников на верфях, полковая артиллерия начинает обстрел. Второй срочно выдвигается в военный порт и там занимает оборону. Чтобы блокировать бунтовщиков, этого должно хватить. Третий батальон стоит в резерве здесь, на случай, если понадобится помощь какой-либо части войск. Командует всеми ими командир того полка, полковник Ломси. А весь второй полк двинется на Лендгрейва. Каким бы тот героем не был, но неполной роте не сладить с полком — даже, назовем вещи своими именами, далеко не с лучшим полком Тельгаттеи.
А ему самому найдется дело посерьезнее, какое прямолинейным воякам не поручишь. Допросить пленного и выяснить о его связях. Хорошо допросить — так, чтобы умолял о смерти, каялся и сам вываливал все, что знает. А он, Клеомен, еще посмотрит, подарить ублюдку быструю смерть на костре или растянуть агонию в застенке на месяцы.
Он такое уже проделывал со многими еретиками, язычниками, да просто невоздержанными на язык пьяницами. И с мужчинами, и с женщинами, и с детьми. А что их жалеть, поганых? Это же и в их интересах: испытанные в этой жизни муки позволят им хоть немного очиститься перед Единым. Скостят пусть не все, но самые страшные грехи. И как такой простой вещи не понимает паства? Правду говорят: не обойтись пастырю без мощной, тяжелой на удар дубинки. Не против волков, против них есть свое оружие. Против заблудших овец.
Примас поправил капюшон балахона — и потянулся к бронзовому колокольчику на сером витом шнурке. Он уже знал, что прикажет дежурным адьютантам. Минуту спустя у ворот собора раздался звонкий перестук копыт. Нерасторопных, дрыхнущих во время дежурства, тяжелых на подъем адьютантов он сразу же отправлял на пуладжийскую границу. Пусть-ка поспят под пулями.
Теперь можно отдохнуть. Нет, конечно, не в постели, какая постель, когда город на пороге войны? И уж тем более не с бутылкой и не с куртизанкой. Были Примасы, которые к такому неравнодушны, и Церковь их даже особенно не осуждала — что нельзя пастве, можно высшим иерархам, если, конечно, никто об этом не знает. Но сейчас действительно не до них. Вот после победы уже можно попробовать…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
