Чтобы отпраздновать сделку, он налил братьям далеко не лучшего вина. Едва они успели сделать по глотку, как вдруг земля у них под ногами вздрогнула. Хлипкие стены таверны мгновение тряслись, потом все стихло.
— Землетрясение! — воскликнул Соклей — его отрывистый возглас был похож на собачий лай. — Но не сильное!
— Хвала богам, — отозвался хозяин таверны, и все остальные в комнате, включая Соклея и Менедема, кивнули в знак согласия.
Хотя землетрясение и впрямь было не сильным, сердце Соклея оглушительно стучало. Если земля начинала трястись, никогда нельзя было сказать, скоро ли это прекратится. В большинстве случаев все и вправду кончалось быстро, вот как сейчас, но землетрясение могло возобновиться и усилиться, а иногда становилось таким разрушительным, что способно было сровнять с землей целый город. Все жившие на побережье Внутреннего моря слишком хорошо это знали.
— Налей мне еще вина, — попросил Менедем.
Когда хозяин таверны вручил ему чашу, он выплеснул немного вина на пол, совершив либатий.
— Это — Колебателю земли, чтобы на сей раз он тряс землю не слишком сильно. А остальное — мне. — И Менедем осушил чашу.
— Это спартанское проклятие, вот что это такое, — заявил хозяин таверны.
— Какое проклятие? — не понял Менедем.
Соклей ответил раньше трактирщика:
— Давным-давно, еще до Пелопоннесской войны, несколько илотов укрылись в храме Посейдона на этом мысе. Спартанцы вытащили их из храма и убили. Вскоре после этого сильное землетрясение почти сровняло Спарту с землей. Многие тогда считали, что это месть Посейдона.
— Откуда ты знаешь? — уставился на него хозяин таверны. — Ты же вроде говорил, что ты родосец.
— Я родосец, — подтвердил Соклей.
— Он, должно быть, где-нибудь об этом вычитал, — пояснил Менедем. — Он у нас много всего читает.
Соклей затруднялся сказать, что сквозило в улыбке его двоюродного брата: гордость или насмешка? «И то и другое», — решил он.
— Снова небось твой приятель Геродот? — спросил Менедем.
— Нет, это исторические сочинения Фукидида, — ответил Соклей.
— Исторические сочинения, — благоговейно произнес хозяин таверны. — Грамота — ну разве это не чудо? Я сам не больно-то силен в чтении и письме, да мне это не особо и нужно, но все равно — разве грамота — это не чудо?
— Разве грамота — это не чудо? — с озорным видом эхом повторил Менедем, когда они с Соклеем двинулись к ближайшей лавочке, торгующей съестным.
— Да заткнись ты, — не выдержал Соклей, что лишь еще больше развеселило его двоюродного брата.
Соклей раздраженно продолжил:
— Натурфилософы считают, что в землетрясениях виноват вовсе не Посейдон, а что это такое же явление природы, как волны, гонимые ветром.
— Вряд ли я смогу в это поверить, — сказал Менедем. — Волны и ветер — тут все ясно, а что может вызвать землетрясение?
— Никто не знает этого наверняка, — ответил Соклей. — Но существует гипотеза, будто бы газ движется через подземные каверны и это толкает землю то туда, то сюда.
Он всегда находил это предположение вполне здравым и логичным. Менедем, однако, воспринял его совсем иначе. Он издал такой восхищенный вопль, что несколько проходивших мимо наемников резко обернулись и уставились на него.
— Земля пускает газы! Вот это да! Ловко придумано! Вместо Колебателя земли Посейдона мы получим Киамоса — Земляного Пердуна, Поклонимся же ему! — И он выставил зад.
— Никому и в голову не приходило объявлять божеством боб, пока ты только что этого не сделал, — сурово ответил Соклей, борясь с желанием пнуть двоюродного брата в ту часть тела, которую он выставил. — Порой ты критикуешь мой образ мыслей, но сам, оказывается, куда больший богохульник, чем я. Знаешь, что я тебе скажу? Видно, ты начитался Аристофана, и у тебя все перемешалось в голове.
Менедем запротестовал:
— Ничего подобного. И я объясню тебе почему. Аристофан шутя высмеивает богов, и точно так же поступаю я. Но когда ты говоришь, что не веришь в них, ты не шутишь.
Соклей фыркнул. В этом было больше правды, чем ему самому хотелось бы признать.
Вместо того чтобы подтвердить правоту Менедема, он сказал;
— Пошли, дадим знать тому парню, что ищем пассажиров.
— Хорошо! — Менедем издал неприличный звук. — Земляной Пердун! — захихикал он.
Соклей пожалел, что вообще заговорил о естественных причинах землетрясений.
Чтобы хоть как-то отомстить — а может, и в порядке искупления, — он чуть ли не волоком притащил Менедема в храм Посейдона.
Так и есть — среди пожертвований стояла статуя, изображавшая Ариона верхом на дельфине.
Соклей поцокал языком.
— Она не такая прекрасная, как я думал. Видишь, какой застывшей и старомодной она выглядит?
— Арион выпрыгнул из моря уже давно, — рассудительно заметил Менедем. — Не можешь же ты ожидать, чтобы статуя выглядела так, будто скульптор изваял ее только вчера?
— Думаю, ты прав, — ответил Соклей. — Но все равно…
— Нет. Даже не начинай, — сказал Менедем. — Если бы даже ты возлег с Афродитой, то наверняка бы жаловался, что она оказалась не так хороша в постели, как ты ожидал.
«Если бы я возлег с Афродитой, то это она бы жаловалась, что я оказался не так хорош в постели, как она ожидала, — подумал Соклей. — Хотя, может, и нет. Она ведь богиня и знала бы наперед, что я из себя представляю, верно?»
Он почесал в затылке и, поразмыслив немного, сказал:
— Вопрос в том, сколько богов могут видеть будущее, порядком запутанный и сложный, тебе не кажется?
— Лично мне кажется, что ни один нормальный человек не разберет, о чем ты толкуешь, — ответил Менедем.
Соклей почувствовал себя глупо, поэтому обрадовался, когда Менедем продолжил:
— Давай лучше вернемся к лодке и посмотрим, не явились ли на берег какие-нибудь пассажиры, желающие попасть на запад.
— Давай, — согласился Соклей.
Когда они покинули огороженный участок храма, он вздохнул.
— Если бы не это святилище, мыс Тенар был бы почти самым нечестивым местом из всех, где мне когда-либо довелось побывать.
— Это не Дельфы, — подтвердил Менедем, — но в Дельфах мы уж точно не подобрали бы наемников, желающих попасть в Италию, верно?
На это Соклей ничего не смог возразить.
Зато он мог всю дорогу до берега внимательно приглядывать за ворами и мошенниками, чем старательно и занимался. То, что они оба добрались до лодки неограбленными, тойкарх «Афродиты» приписывал своему орлиному взгляду.
Когда Соклей с Менедемом появились на берегу, с Диоклеем разговаривали двое загорелых мужчин с обветренными лицами и со шрамами на руках, ногах и щеках. Начальник гребцов, казалось, был с ними запанибрата: если не считать отсутствия шрамов, он сам мог бы сойти за одного из наемников.
