— Я чувствую себя Одиссеем, наконец возвращающимся домой, — сказал Менедем, указывая вперед. — Вон там, впереди, Кефалления, а к северо-востоку от нее — Итака.
— Надеюсь, ты не собираешься там останавливаться или идти на Керкиру? Ты ведь хотел двинуться прямо через Ионическое море в Италию, — напомнил брату Соклей.
Он вздохнул и добавил:
— Гомер — это прекрасно, но согласись, что торговля важнее.
Менедем засмеялся и указал на него пальцем.
— Ты меня не одурачишь. Тебе плевать на торговлю, братец. Ты просто хочешь повидать эти острова. Боюсь, мне придется силком вытаскивать тебя с Закинфа.
— Это любопытное место, — согласился Соклей. — Остров, кстати, до сих пор покрыт лесом, как и описывал поэт. И люди там говорят на любопытном диалекте. Все это очень интересно.
— Интересно? — покачал головой Менедем. — Лично я не могу понять и половины того, что они говорят. Тамошнее наречие почти такое же скверное, как у македонцев.
— А я без особого труда его понимаю, — сказал Соклей. — Оно просто старомодное. Но ты уверен, что не хочешь подойти к берегу и пересечь море в самом узком месте? Мы бы провели на воде всего одну ночь… Самое большее — две, если бы двинулись так. А если мы поплывем прямо, то проведем пять или шесть дней там, где не видно будет земли.
— Знаю. Но у меня есть на то свои причины.
Менедему больше не требовалось ничего говорить — в конце концов, он был капитаном «Афродиты». И Соклей не стал спорить, по крайней мере, вслух.
Однако он вопросительно приподнял бровь, и Менедем неожиданно для себя пустился в объяснения:
— Во-первых, большинство торговых судов плывет от Керкиры в Италию напрямик, потому что это самый короткий путь.
— Именно, — сказал Соклей. — Почему же ты хочешь сделать по-другому?
— Потому что все пираты в округе — эллины, эпироты, иллирийцы, тирренцы — знают, каким путем обычно следуют торговые корабли. И пираты кружат там, где Адриатика переходит в Ионическое море, словно грифы вокруг мертвого быка. Хоть прогулка через открытое море длиннее, зато безопаснее.
— Ну что же. — Соклей развел руками. — Звучит вполне разумно, но ты сказал, что это одна из причин. Значит, есть и другие?
— Тебе что, больше нечем заняться, кроме как пытать меня, медленно поджаривая на вертеле? — спросил Менедем.
— Приношу свои глубокие извинения, о почтеннейший. — Когда Соклей говорил таким вежливо-ироническим тоном, это значило, что он не на шутку разозлен. И он действительно не замедлил нанести брату жестокий удар. — Если что-нибудь пойдет не так, наши отцы уж точно тебя поджарят — в этом можешь не сомневаться. Так почему бы тебе не попрактиковаться заранее, отвечая на мои вопросы?
Мысль о том, что ему придется что-то объяснять отцу, заставила Менедема сплюнуть в подол туники.
— Надо же, какая забота, — издевательски заявил он Соклею.
Тот принял невинный вид. Настолько невинный, что Менедем не выдержал и разразился хохотом.
— Вторая причина, почему я не хочу останавливаться на Керкире, — пояснил он, — заключается в том, что этот остров — одно из самых мрачных мест в мире.
— Неудивительно, после всех войн, которые Керкира проиграла, — сказал Соклей. — И именно здесь началась Пелопоннесская война, опустошившая всю Элладу. Но Керкира теперь свободный и независимый остров. — Он снова поднял бровь — на этот раз еще более иронично.
— Да уж, Керкира теперь о-очень свободная и независимая. — Менедем тоже поднял бровь и процитировал поговорку: — «Керкира свободна — срать там, где захочет».
Его двоюродный брат фыркнул.
— Что ж, ладно. Может, это даже к лучшему, что мы не будем высаживаться на том острове. Боюсь, ты бы не в добрый час вспомнил там это изречение, выпив порядком вина, и тебя бы пырнули ножом.
Вероятно, так бы и случилось, поэтому Менедем не стал спорить.
Вместо этого он сказал:
— Я бы только хотел, чтобы ветер не дул нам все время в морду. Нам придется всю дорогу грести. Но так обычно и бывает во время плавания на северо-запад.
Поскольку на борту теперь находились пассажиры, да еще павлиньи клетки занимали на баке много места, на юте было теснее, чем всегда.
— Вы держите курс прямиком в гавань Тарента, да? — спросил Филипп.
Менедем с трудом подавил смех, Соклей тоже. Но вот Диоклей рассмеялся от души, а вместе с ним Алексидам и Ройкос. Уж они-то знали, какое это неточное дело — навигация.
Повернувшись к наемнику, Ройкос заговорил на протяжном дорийском:
— Скажи, часто ли ты плавал по морю?
— А какое это имеет отношение к делу? — спросил Филипп.
Вот теперь Менедем все-таки засмеялся. Он просто не смог удержаться. И смеялся он не один.
— О почтеннейший, — проговорил капитан «Афродиты», — я плыву на северо-запад. Я стараюсь держаться курса как можно точнее. И если погода не испортится, мы приблизимся к италийскому берегу в паре сотен стадий от Тарента, а потом пойдем вдоль берега к городу. Если же погода испортится… — Он пожал плечами, ибо не хотел ни говорить об этом, ни думать.
Филипп выглядел невероятно удивленным, словно маленький мальчик, впервые узнавший, откуда берутся дети. По его тону было ясно, что он едва может поверить своим ушам.
— Но почему ты не можешь отправиться прямиком туда, куда хочешь попасть?
Подавив новый приступ смеха, Менедем терпеливо объяснил:
— Очень скоро мы потеряем землю из виду. Как только это случится, что поможет нам верно держать направление? Солнце, а ночью звезды. Ветер и волны. Вот и все. У меня нет магического указателя, который подсказал бы, в какой стороне север. Я бы хотел иметь такую штуку. Но, увы, Гефест никогда и никому не показывал, как ее смастерить.
— Знай я это наперед, остался бы лучше на Тенаре, пока не нашел бы генерала, который взял бы меня в свою армию, — с несчастным видом сказал наемник.
— Ты вполне еще можешь вернуться, — ответил Менедем.
Лицо Филиппа просияло, но ненадолго, ибо моряк тут же добавил:
— Если конечно, сумеешь проплыть такое расстояние.
— Может, дельфины понесут его, как понесли Ариона? — с надеждой предположил Соклей.
— Да вы надо мной потешаетесь! — воскликнул Филипп, и это была правда.
Наемник протиснулся мимо Менедема к корме «Афродиты». Там он и стоял, глядя на Закинф на юго-востоке, который постепенно становился все меньше и меньше. Но даже когда остров наконец исчез за горизонтом, Филипп все равно продолжал смотреть в ту сторону.
Сам Менедем воображал себя скорее Прометеем, чем Эпиметеем: он смотрел вперед, а не назад.
