'Мамма мия!'
Ширина реки была, приблизительно, метров триста, да ещё у подножий утёсов имелись узенькие соляные тротуары, по которому Шевченко и вышел к морю. Получалось, что расстояние от стены до стены было, как минимум метров триста пятьдесят.
'А это значит, что высота… ну… на три умножим… да нет, бред, кому надо срезать километровой высоты гору?'
Витя посмотрел вперёд — голые каменные стены ущелья и не думали заканчиваться.
— И-и-раз! И-и-два!
Кхап, хорошенько выучивший несколько русских слов, взял свой бубен и заколотил в него палкой, задавая рабочий ритм гребцам.
— Давай-давай, ушлёпки х'еновы! Поднажми!
'Блин, научили на свою голову!'
Егоров закусил губы и 'поднажал'.
— Слухай, Витя, — майор был мокрым от пота с головы до ног, — какой чёрт меня занёс на эти галеры?
Каменное ущелье они прошли всего за два часа. Русло реки было всё такое же прямое, без изгибов и прочих отмелей. Натуральный судоходный канал, дно которого было покрыто сплошным ковром из большущих кристаллов соли, имел всюду совершенно одинаковую ширину и, судя по всему, одинаковую глубину. Отвесные стены постепенно становились всё ниже и ниже, пока, наконец, не исчезли совсем. Команда 'Птицы' не сговариваясь, облегчённо выдохнула и загалдела на разных языках. Лучи солнца, снова заливавшие палубу, уже не казались обжигающими, а наоборот — тёплыми и ласковыми.
— Уф.
До Виктора только сейчас дошло, что большую часть времени он молчал, грёб, обливался холодным потом и снова молчал. Каменные тиски давили на психику — будь здоров!
Кораблик неспешно шёл по широкой долине, лежащей между двумя горными хребтами. Позади остались поросшие джунглями макушки прибрежных гор и холмов, а впереди, на горизонте маячили новые, гораздо более низкие горы. Голые, безлесные и… зловещие, какие-то.
— Майор, а дальше там — что?
— …опа. — Шевченко было не до разговоров. Пожилой лётчик упахивался на весле и на места, где он недавно шёл, не смотрел.
— Глаза б мои этого не видели. Там горы. Чёрные совсем. Камень чёрный. А в ущелье там — жара дикая. Как в духовке. Одно хорошо — оно сильно короче будет, чем первое, да… Ни травиночки, ни кустика. Тени вообще нигде нет. Так что…
Картинка вырисовывалась мрачноватая. Даже широкая долина (Витя оценил расстояние между хребтами километров в двадцать), которую идеально ровной линией пересекал канал, была скорее похожа на африканскую саванну, чем на джунгли. Сухая, выжженная солнцем трава, растущие там и сям редкие раскидистые деревья и пылившее на пределе видимости стадо каких-то животных.
Витька приободрился.
— Видал? Значит, где-то здесь вода есть. Питьевая. А не эта…
Запах химии поднимавшийся с испарениями от канала (а в том, что это искусственный канал Виктор больше не сомневался) добавлял новую порцию мучений экипажу корабля. Это была не вонь, а что-то такое… чистое, звонкое, страшное, отчего шевелились волосы на заднице, табунами бегали по загривку мурашки и хотелось поскорее убраться отсюда как можно дальше.
Химия.
Егоров не сомневался — вздумай он сунуть руку в воду и потрогать кристаллы — смерть ему была бы обеспечена.
— Мы с Мишкой там шли, — майор мотнул головой в сторону саванны, — ближе чем на километр к воде не приближались. Там хоть дышать можно.
На обед решили не останавливаться. Измученные гребцы поели прямо на ходу и снова взялись за вёсла, а Егоров искренне порадовался тому, что смог наступить себе на горло и не взял Катерину с собой — солнце здесь давило по-настоящему. Тяжело. Ощутимо прессуя прикрытые пальмовыми листьями затылки.
Бум. Бум. Бум.
Кхап стучал в свой бубен, словно шаман, призывающий тучи и дождь.
'И-раз, и-раз…'
Витька окончательно закрыл глаза, положившись на своего рулевого и, как хорошая боевая лошадь, заснул прямо на ходу.
'И-раз, и-раз…'
Тощее прожаренное солнцем тело само продолжало ворочать весло.
— Эй! Вит! Проснись!
— А!
— Проснись!
Егоров продрал глаза и огляделся. Он один стоял возле свой уключины, сжимая в руках отполированное до зеркального блеска весло, и всё ещё пытался грести. Весь остальной экипаж уже лежал на палубе, тихонько постанывая, и только Лак щёлкал пальцами у его носа.
— Где мы?
— Всё проспал, да? Это хорошо.
Старпом с размаху сел на пятую точку. Ноги у него, похоже, уже отказывались стоять.
Егоров зевнул, посмотрел на свои руки и остолбенел. Он снова был белым!
— А… где…
Загара, которым он втихаря очень гордился, не было! В голове вихрем пронеслась теория о химических испарениях и прочей мути — весь корабль тоже был белым. И все гребцы, включая тайцев, тоже были блондинами.
— Да сядь ты, не стой столбом, — майор обтряхивал с себя белый налёт и шёпотом матерился, — это мы когда второе ущелье проходили, нацепляли. Там от испарений туман стоит натуральный.
— А мы, что? Уже и второе ущелье прошли?
Витька изо всех сил пытался разжать пальцы и выпустить весло из рук. Пока не получалось. Никак. Мужчина с тоской огляделся. Все товарищи лежали на палубе и просить их подняться и помочь Вите было совестно.
Наконец, весло получилось отпустить, и Витя на карачках пополз к люку, чтобы хоть немного передохнуть в душной и жаркой полутьме. Следом за ним двинули и остальные. Вид моряков, которые весь день провели под солнцем, был ужасен — даже полноватый и дородный украинский лётчик, казалось, усох вполовину. Но, девятнадцать часов непрерывной работы на вёслах принесли результат. Снявшись с якоря затемно, ещё до рассвета, 'Птица' прошла весь путь до озера, ещё до того, как село солнце. Хотя и далось это очень дорогой ценой. У половины команды было обезвоживание и тепловые удары. Виктор стёр кожу на ладонях вместе с мозолями в ноль. До мяса. До крови. Такая же история произошла и с Лаком.
Самым поганым было то, что пожилой майор тоже перегрелся на солнышке. Холодные компрессы и обтирания ему не помогали — он то бежал, держась за живот, к гальюну, то полз к борту и звал Ихтиандра. В общем, всем было не до смеха — у пожилого человека начались судороги и бред.
— Петя — это обессоливание.
Превозмогая боль в стёртых ладонях, Виктор в очередной раз обтёр лицо и грудь майора мокрой тряпкой, и устало привалился к мачте.
— Тебе бы капельницу, физраствор. Или, хотя бы, регидрон попить.
Когда то давно, в студенчестве, Егоров ездил на рыбалку, где с ним произошла точно такая же штука, а потому и в симптомах и в способах лечения он разбирался неплохо.
— Какая, — тело майора дёрнулось, — к чёрту, капельница? Обойдусь…
Витька через 'не могу' заставил себя подняться на ноги и осмотреться. Да, они действительно добрались до озера. Пейзаж вокруг был готовой иллюстрацией к фантастическому фильму.
Великое НИЧТО. Пустота. На гладкой поверхности тёмной воды не было ничего. Ни ряби, ни волн. А вокруг, насколько хватало взгляда, лежала гладкая как стол соляная пустыня. На небе стали зажигаться первые звёзды, и в сумраке Виктору было тяжело рассмотреть все подробности того места, где они находились. Например, не совсем было ясно, где заканчивается берег и начинается вода. Всюду, и на суше и под водой, мерцали мириады огоньков. Кристаллики соли посверкивали под последними отблесками заката и создавали полную иллюзию, что они в космосе.
Егоров позабыл о боли, об усталости, обо всех проблемах. Осталась лишь абсолютная тишина, покой, звёзды и он.
'Какая красота!'
Звёзды были повсюду. И вверху, и внизу. А центре, на космическом корабле под названием 'Птица', плыл он.
Утром поднялся слабый ветерок, который к счастью оказался попутным. Отдохнувший и слегка пришедший в себя майор указал такому же слегка ожившему экипажу, куда надо плыть и уполз в трюм, заботливо придерживаемый моряками, а Кхап, на которого, казалось, даже вчерашние испытания не произвели никакого впечатления, загнал всю команду вниз, отлёживаться и отсыпаться, оставшись наверху в одиночестве.
Капитану срочно требовалось остаться наедине с самим собой и как следует подумать. Всё, что произошло с ним за последний месяц, было настолько невероятно и настолько грандиозно, что Кхап иногда ловил себя на мысли, что это ему снится.
