Очень поспешно, с конца февраля до начала апреля, Жуковский подготовил для публикации в пятом томе «Современника» (№ 1 за 1837 г.) некоторые важнейшие, наиболее отделанные произведения. Пятый том журнала был, по-видимому, частично подготовлен к печати самим Пушкиным и даже проведен им через цензуру, почему ее разрешение, подписанное «11 ноября 1836», было распространено на весь том, что значительно облегчило и ускорило издание, но создавало у читателей ложное представление о том, что «Медный Всадник» и другие произведения, помещенные в журнале в редакции Жуковского, отредактированы самим Пушкиным.
В этом томе на первом месте был напечатан «Медный Всадник» (с. 1-21), что подчеркивало его значение для опровержения слухов, распространявшихся в обществе враждебными Пушкину журналистами — Булгариным и др. — о полном падении таланта поэта. Для подготовки поэмы, в 1833 г. запрещенной «августейшей» цензурой, у редактора Жуковского было крайне ограниченное время — быть может, всего несколько дней. Эта вынужденная поспешность отрицательно сказалась на его редакторской работе, вызвав порчу текста, казалось бы, недопустимую для такого тонкого стилиста, каким был Жуковский. Необходимо рассмотреть подробнее его цензурно-редакторскую правку, так как она пагубно отразилась на первопечатном тексте «Медного Всадника» и оказала влияние на последующие издания в течение многих десятилетий.
Основой публикуемого им текста Жуковский выбрал — и совершенно правильно — писарскую копию (ПК) со вписанными в нее Пушкиным поправками смыслового и стилистического характера, а также с его автоцензурной правкой, рассмотренной нами выше. Но последняя не удовлетворила редактора — Жуковский тотчас увидел, что она скорее всего не закончена поэтом, во всяком случае не проведена в самом важном случае: угроза Евгения «Добро, строитель чудотворный! Ужо тебе!» оставлена в неприкосновенности. Пушкин не мог отказаться от этих слов, в которых сосредоточена мысль поэмы, а Жуковский, уяснив себе направление цензорских помет Николая, считал, что сохранение их может вызвать новое запрещение всей поэмы. Вместе с тем редактор внес несколько переделок стилистического порядка, не вызванных цензурными требованиями и в которых не было нужды. В этих случаях, по справедливому замечанию П. Е. Щеголева, «даже дружеская приязнь Жуковского к Пушкину не может ни в какой мере оправдать его притязаний на исправление текста».491
Поправки и цензурные переделки Жуковского легко отличимы в тексте ПК, так как они внесены карандашом. Мы приводим их в порядке стихов поэмы, вслед за соответствующими текстами Пушкина (по ПК со всеми поправками самого Пушкина, стилистическими и цензурными):
Стих 111 Пушк. Мое перо [к тому же] дружноЖук. Мое перо уж как-то дружно
121 Пушк. Ни о почиющей роднеЖук. Ни о покойнице родне
193 Пушк. Лодки492 под мокрой пеленойЖук. Садки под мокрой пеленой
258 Пушк. Стоит с простертою рукоюЖук. Сидит с простертою рукою
259 Пушк. Седок на бронзовом конеЖук. Гигант на бронзовом коне
383 Пушк. И бьясь об гладкие ступениЖук. И бьясь о гладкие ступени
402 Пушк. Седок с простертою рукоюЖук. Гигант с простертою рукою
410-413 Пушк. Кто неподвижно возвышалсяВо мраке медною главой,Того, чьей волей роковойПод морем город основался…Жук. Кто неподвижно возвышалсяВо мраке с медной головойИ с распростертою рукойКак будто градом любовался
Стихи 413-423 Пушкина:
Под морем город основался…Ужасен Он в окрестной мгле!Какая дума на челе!Какая сила в нем сокрыта!А в сем коне какой огонь!Куда ты скачешь, гордый конь,И где опустишь ты копыта?О, мощный баловень судьбы!Не так ли ты скакал над безднойИ осадив рукой железнойРоссию поднял на дыбы?
у Жуковского перечеркнуты карандашом и в «Современнике» и в посмертном издании отсутствуют.
Стихи 424-426 Пушк. Кругом скалы, с тоскою дикойБезумец бедный обошелЖук. Безумец бедный обошелКругом скалы с тоскою дикой
430-438 Пушк. Глаза подернулись туманом[По сердцу пламень пробежал]И дрогнул он — и мрачен сталП<е>ред недвижным ВеликаномИ перст с угрозою поднявШепнул, волнуем мыслью черной«Добро, строитель чудотворный!»«Уже тебе!.. Но вдруг стремглав…Жук. Глаза подернулись туманом…По членам холод пробежалИ дрогнул оп — и мрачен сталПред дивным русским ВеликаномИ перст свой на него поднявЗадумался. Но вдруг стремглав
468 Пушк. В его лице изображалосьЖук. В лице его изображалось
Переделки цензурного характера, внесенные в ПК самим Пушкиным (в августе-сентябре 1836 г.) и потом Жуковским (в марте 1837 г.), показывают, какой тяжелой, по существу неприемлемой для Пушкина операции подверглась его последняя поэма, высшее достижение его творческого гения.
Сам Пушкин в ряде мест испортил ее и исказил. Так, замена слова «Кумир» словом «Седок» (стихи 259 и 402; в третьем случае — стих 424 — изменен был весь контекст этого слова) лишила образ памятника Петра его глубокого смысла и вместе с тем повредила ему в художественном отношении.
В оставленных Пушкиным без изменения стихах 410-411:
Кто неподвижно возвышалсяВо мраке медною главой —
Жуковский внес во второй стих поправку, совершенно несовместимую, казалось бы, с его тонким художественным вкусом, хотя она заключалась всего в одной букве:
Во мраке с медной головой.
Это придало стиху просторечно-иронический оттенок, или даже, как писал Щеголев, «неожиданно пошлый оттенок, который — легко представить — не мог бы не привести в неистовство Пушкина».493
Далее, в стихе 420 и следующих, Пушкин заменил «властелина судьбы» на «баловня», что, разумеется, исказило смысл этого обращения в Петру, так же как и поправка в следующем стихе, где слова «скакал над бездной» стали непонятны и бессмысленны. Но эти переделки не удовлетворили осторожного Жуковского, и он вычеркнул весь отрывок (стихи 413-423).
Коренной переделке Пушкин подверг пять стихов (424-428), предшествующих центральному моменту — угрозе Евгения, которую он во что бы то ни стало хотел сохранить. «Подножие кумира» сменилось «тоскою дикой», а дальше явились незначащий стих «И надпись яркую прочел» и «великая скорбь», которой «стеснилось» сердце Евгения, хотя, рисуя состояние своего героя один на один перед памятником, поэт вовсе не думал ни о его «тоске», ни о «скорби». Характерно, что эту редакцию Жуковский сохранил, не подвергая дальнейшей правке.
Наконец, кульминационный момент поэмы — угрозу Евгения «строителю» (стихи 430-438) — Пушкин решил сохранить в целости, несмотря на ясное указание царственного цензора на ее неприемлемость. Он попытался несколько ослабить предшествующие угрозе стихи: слова «По сердцу пламень пробежал» он вычеркнул, вероятно не найдя им сразу замены; «Вскипела кровь» заменил нейтральным «И дрогнул он»; «горделивого истукана», безусловно неприемлемого для цензуры, сменил на нейтрального «недвижного великана», а выразительное изображение напряженно-яростного состояния героя — «зубы стиснув, пальцы сжав» — переделал на менее выразительный, но зато прямо говорящий об угрозе стих — «И перст с угрозою подняв». Вычеркивать краткую, но полную внутреннего напряжения и указывающую на будущее угрозу Евгения «Добро, строитель чудотворный! Уже тебе!..» он не стал, не найдя в себе силы на такой почти самоубийственный акт.
На этом Пушкин остановился в своей, стоившей ему несомненно больших усилий, «автоцензурной» работе. Остановился и потому, что подобное искажение собственного создания, хотя бы и с сохранением слов героя, было ему тяжело и мучительно, и потому, что он понимал бесполезность своих усилий, которыми царь-цензор едва ли удовлетворится. Поэт бросил свой сизифов труд и отложил поэму, быть может до того времени, когда бы августейший цензор забыл о своих замечаниях. Во всяком случае, он не трогал больше «Медного Всадника», а наступившие осенью события — и общественные, вызванные опубликованием в октябре «Философического письма» Чаадаева, и личные, связанные с полученным им самим 4 ноября 1836 г. анонимным пасквилем, — отвлекли его мысли от поэмы.
Но Жуковский, желавший во что бы то ни стало издать самое значительное произведение из оставленных погибшим поэтом, решил довести дело до конца, хотя бы ценою затемнения смысла поэмы. Сохранив некоторые из пушкинских стихов, изображающих встречу Евгения с «горделивым истуканом», он сократил и ослабил весь отрывок (вместо «По сердцу пламень пробежал» внес «По членам холод…»; вместо «Перед недвижным Великаном» — «Пред дивным русским Великаном»; вместо «И перст с угрозою подняв Шепнул…» — «И перст свой на него подняв Задумался…»). Угрожающие слова, которые лучше назвать проклятием, исчезли, и стало совершенно непонятно, отчего «мгновенно гневом» возгорелось лицо «грозного царя» и отчего «стремглав бежать пустился» безумный Евгений. Но здесь и Жуковский не смог ничего сделать, и потрясающее описание бегства «ничтожного героя» от преследующего его Медного Всадника было оставлено им без всяких изменений.
