каждого из вас есть особая сила. Кто знает, как эти силы взаимодействуют.
– О, Боги. Почему всё так сложно, Вальх?
– Да нет, всё просто. Живи, как умеешь, будь добрым и честным. Не поддавайся гордыне и не давай силе поработить себя, – старик пожал плечами и направился в дом.
– Почему ты раньше мне не говорил этого? – шёл вслед за ним Норт.
– Говорил. Просто ты не слышал.
Они молча вернулись в дом и направились к спальне. Дверь была чуть приоткрыта, и Вальх вошёл первым, Норт же остановился на пороге в нерешительности. Юмита всё так же лежала в постели, опутанная проводами от приборов и с капельницами в тонких венах. Лицо её было уже не таким бледным, как несколько часов назад. Хельга сидела рядом на стуле с закрытыми глазами и, казалось, дремала. Вальх подошёл ближе и заговорил с доктором, который дежурил у постели больной. Судя по всему, Юмите действительно стало лучше, но в сознание она пока не приходила.
Доктора сменила медсестра, Вальх и Хельга тоже стали собираться – они оба устали, поэтому Норт отпустил их спать, а сам вернулся на привычное уже место – рядом с кроватью. Свет приглушили. За окном было светло – луна освещала зимнюю холодную ночь. Медсестра периодически подходила к Юмите и проверяла её состояние, записывала что-то, а потом возвращалась на своё место и читала книгу при свете ночника.
Норт смотрел на Юмиту, на тонкие руки с тянущимися к ним проводами. Её кожа была настолько бледной, что можно было рассмотреть каждую вену – сейчас они были наполнены не только чистой молодой кровью, но и сильнодействующими лекарствами, поддерживающими жизнь в этом хрупком теле. Он видел, как едва заметно поднимается её грудь в такт медленному слабому дыханию. Лицо было непривычно пустым, тоскливо осунулось, и Норт неожиданно вспомнил, каким свежим и румяным оно было, когда Юмита неловко и смешно оборонялась с мечом в руках. Тогда она была похожа на юную девчонку, озорную и смелую. «А ведь она такая и есть! Она только-только стала находить себя, ей ещё столько всего предстоит прожить, чтобы стать настоящей женщиной. Но я появился на её пути. Зачем? Может быть, стоило отпустить её, предания могут ошибаться?» – звучало в голове Норта, пока он смотрел на Юмиту. Что-то внутри у него сжималось и не давало дышать полной грудью, он боролся с желанием подойти и прикоснуться к ней. Он чувствовал жгучую вину за то, что не смог защитить, за то, что не оправдал доверия и самое главное – он вдруг понял очень ясно, что не имел права принимать её согласия на брак.
Чтобы привести свои мысли в порядок, Норт встал и вышел в коридор, оставив дверь открытой. Окна здесь были чуть приоткрыты, и лёгкий ветерок гулял туда-сюда. Норту стало легче. Душевные терзания, связанные с изменениями человека, его мыслей, его личности – никогда не проходят легко. Привычные образы поведения и жизненные принципы не хотят отступать без боя. Они не хотят быть изгнанными, а потому заставляют человека страдать, испытывать боль от новых чувств. Но только сквозь боль, через проживание, человек становится самим собой, учится чувствовать и думать не только о себе.
Из комнаты послышался шум и сигналы приборов. Норт почувствовал неладное, и вернулся в спальню. Медсестра стояла у кровати Юмиты и судорожно переключала кнопки на приборах.
– Что случилось?!
– Не знаю, ей резко стало хуже. Я за доктором, – медсестра выбежала из комнаты.
Норт стоял перед кроватью, смотрел на жену, слушал сигналы и не знал, что делать. «Неужели она умирает? Нет. Этого не может быть!» Он подошёл ближе и взял её руку, она показалась Норту совсем крошечной – холодная, почти безжизненная. Поддавшись эмоциям, Норт прикоснулся ладонью ко лбу Юмиты, провел по чёрным волосам.
– Юмита, – он слышал свой шёпот и удивлялся ему. – Не умирай, пожалуйста. Ты не должна вот так глупо покинуть этот мир. У тебя впереди такая длинная, интересная жизнь. Ведь всё только начинается.
Он вдруг вспомнил свою мать, как она вот так же лежала на кровати, бледная. А отец, сильнейший из рода Ваннов, стоял рядом и рыдал. Норт тогда был совсем ребенком, но помнил ужас и отчаяние отца. Маленьким мальчиком Норт везде бегал за матерью, он любил её так сильно, что не мог принять смерть очень долго. В ней было всё – и тепло, и радость, весь мир. А потом всего этого не стало. Только холод, снег и горе отца.
– Боги Севера, я никогда не обращался к вам по-настоящему, не верил в вас до конца, – Норт опустился на колени рядом с кроватью, продолжая держать руку Юмиты. – Помогите нам. Я отпущу её. Глупо надеяться на то, что хрупкая девушка поможет мне увеличить свою власть и утвердиться в обществе.
В коридоре послышались шаги и голоса, но Норт будто не слышал их. В тот момент, когда доктора, Хельга, Вальх и Елена вошли в комнату, Норт всё ещё стоял на коленях и второй рукой накрыл ладонь Юмиты. Сигналы приборов затихли, наступила тишина. Хельга охнула и подбежала к Норту, взяв своими ладонями его руки.
– Вальх, скорее! – хрипло крикнула она. Старик, собрав все силы, в две секунды оказался рядом, одну руку положил на руки Хельги, а другую на лоб Юмиты.
– Поздно, вы слишком поздно, – Норт не поднимал головы.
– Нет! Мы как раз вовремя! Закрой глаза, что ты видишь, Норт?! – голос Хельги звучал глухо, её била дрожь. Врачи суетились вокруг, вынимая из вен Юмиты иглы – они знали, что в такие моменты обычные лекарства могут только навредить. Норт закрыл глаза и увидел, как Юмита стоит посреди снегов, красивая, бодрая. Ветер раздувал полы её легкой меховой накидки. Она улыбалась. Норт чувствовал, как между ладонями Юмиты и Хельги пробежала едва ощутимая волна, проникая сквозь его руки и помогая увидеть то, что нужно.
– Юмита! – Норт резко поднял голову и посмотрел на Хельгу, потом на Вальха. – Но как?
– Дышит! Госпожа дышит, давление возвращается в норму, посмотрите! – на лице врача читалось крайнее удивление.
Все замолчали и посмотрели на Юмиту. Вальх достал флакончик с отваром, принявшись снова вливать жидкость по капле ей в рот. Хельга тяжело опустилась на стул, руки её безвольно повисли. Норт все ещё держал ладонь Юмиты, не решаясь встать с колен.
– Что ты сказал ей, Норт? Что ты сделал? – Хельга приходила в себя.
– Попросил не умирать, – тихо ответил.
– Почему?
– Не знаю. Просто она не должна умереть сейчас. Не
