Йосеф поднялся и пошел следом. Колени его штанов были мокры от росы. В доме, как ни странно, никто не проснулся — или просто не подал виду. Мария застегнула молнию своего спальника.
— Спокойной ночи, — прошептал ей Йосеф, перед тем как приступить — незаметно для всех остальных — к вечерней молитве. И когда он уже совсем далеко ушел в глубину действа, неожиданно тихим шепотом к нему пришел ответ:
— Спокойной ночи.
Больше они не говорили. Да и что тут можно сказать?..
…Аллену приснилось то, что случилось под большим деревом год назад, и он проснулся в слезах.
Это был Алленов день рождения, и Роберт совсем недавно привел его в орден «Белое копье». Поэтому теперь весь рыцарский круг по обычаю собрался в лесу, на своем излюбленном месте, и чествовал Аллена, осушив за его восемнадцатилетие немало бутылок. Аллен их всех пока боялся, к тому же они были громкие и слишком веселые. Поэтому он тихонько отошел в сторону и уселся под старой березой, наблюдая прекрасный оранжево-алый закат меж ветвями деревьев. Там его и нашел Роберт и постоял некоторое время в отдалении, наблюдая тощую спину брата и коротко подстриженную шапочку волос. Тонкая шея была непривычно открыта. Издалека Аллен выглядел лет на четырнадцать.
Роберт подошел, тронул его за плечо. Тот вскочил, будто его застали за чем-нибудь недостойным, но узнал брата и радостно улыбнулся.
— Ты куда убежал? Сейчас твои гости все съедят…
— Ну и пусть. Я их всех боюсь немножко… То есть они очень хорошие, — прибавил он торопливо, — но я чуть-чуть от них устал… Смотри, какой закат красивый! Оранжево-розовый…
— Может, мне тоже уйти? — спросил Роберт. — Ты хочешь один побыть?
— Нет, ты не уходи. — Аллен внезапно прижался к его груди виском. Над лбом смешно торчала начавшая отрастать прядка — та, которую вырвали в драке.
Роберт в порыве, какой случился у него первый раз в жизни, прижал брата к себе и поцеловал в макушку. Аллен оторопело взглянул на него снизу вверх: подобных проявлений нежности он не ожидал.
— Знаешь, я всегда хотел иметь брата… Просил родителей все детство, а они отшучивались, что им и меня одного много. Так смешно — получить-таки брата на старости лет, но уже готового, совершеннолетнего…
— Я тоже всегда мечтал, — чуть слышно признался именинник. — У нас во дворе был парень, который чуть что кричал: «Брату скажу!» Его и не трогал никто — старший брат за него мог кого угодно отметелить. Правда, он сам его, кажется, колотил, и вообще был противный тип его братец — но этот Гектор всегда им хвастался, как сокровищем: только и слышно было — «мой старший брат», «мы с братом»… У него даже имени для нас не было: назывался просто «брат». Ух как я Гектору завидовал! Как хотел, чтобы у меня тоже был брат, обязательно старший, обязательно чтоб защищал…
— Я буду тебя защищать, — тихо и совершенно серьезно отозвался Роберт. — Я всегда буду тебя защищать и не оставлю. — Аллен изумленно посмотрел в его глаза — и увидел в них спокойную уверенность, серую сталь обета. Хотя никто не говорил слова «клянусь» и не резал в подтверждение клятвы рук, проливая кровь, сказанное было истиной, крепкой, как камень.
— Спасибо, — прошептал он и обнял своего брата. Ему показалось, что небо приоткрылось на миг и кто-то там, в высоте, записал эти слова. И старое дерево было им свидетелем, чтобы помнить чужую тайну долго-предолго, сколько стоит лес.
Потом совсем другим, будничным голосом Роберт спросил, перелистывая тайную страницу:
— Ну что, пойдем к костру? Послушаешь, как Валентин поет. Мне очень нравится.
И они пошли к костру, и больше никто из них не говорил об этом. Кроме одного раза. Кроме одного…
Аллен полежал в темноте, тихо шмыгая носом и прислушиваясь к дыханию спящих друзей. Впервые воспоминание о брате, да еще такое яркое, не причиняло боли. То есть боль была, и она выходила наружу со слезами, но это казалось правильным и даже приятным, как будто сам Роберт был здесь и мог войти в любую минуту. Так плачут от волнения и благодарности, когда черная тревога оказывается напрасной, или в конце хорошего фильма, когда все герои гибнут, но в том и есть радость и смысл сюжета. Дивясь себе, Аллен понял, что его брат здесь — он будто бы не уходил, пока не разомкнут круг. «Я буду защищать тебя». Да, меня и всех нас. Я помню, Роберт. Ты сказал: «Я тебя никогда не оставлю», значит, так оно и есть. Мой брат никогда не лжет. Оставайся, я прошу тебя, оставайся. Не уходи. Только… если очень-очень захочешь.
И, покрепче завернувшись в спальник, Аллен уснул рядом со своим братом, и сон его был глубок и спокоен.
Глава 11
25 июня, вторник
Рано утром Марк и Гай отправились на поиски деревни. Хлеб у граалеискателей закончился, и в дорогу с собой взяли немного отшельниковой картошки. Гай знал, куда идти, а Марк готов был своротить горы; к тому же эти двое из всех были самыми здоровыми и выносливыми.
Для остальных день начался немногим позже. Мария держалась странно и отчужденно, и когда Аллен спросил ее, что происходит, она честно ответила, очевидно, держа обет:
— Я не хочу об этом говорить.
Наступивший день стал днем отдыха, и если бы не серая, полумертвая Клара, которая из всей еды смогла отдать должное только своему лечебному сиропу, Аллен очень обрадовался бы такому дню. Он помылся в родничке недалеко от дома и посидел у поющей воды, кожей впитывая теплые солнечные лучи. Этот бьющий из-под камней ключ ручейком стекал в реку Джурлин, но голос его был не в пример нежнее и тише. Места попались необычайно красивые, и Аллену думалось, что если бы здесь пожить с неделю в тишине, то вскоре он перестал бы ночью просыпаться от горя и обрел бы внутренний мир. Может быть, обрел бы…
Вечерело. Клара полулежала на кровати, глаза ее были закрыты. Она как-то внезапно исхудала, щеки запали, заострился подбородок. Йосеф сидел подле нее и вслух читал свой часослов, изредка поправляя на носу очки. Мария взяла котелок и собралась к родничку за водой. Вид у нее был крайне нездоровый.
— Погоди, — окликнул ее Аллен, — давай я с тобой схожу, картошку помою.
Он бросил в полотняный мешок несколько грязных клубней, предназначавшихся для ужина, и вышел вслед за ней. Дверь душераздирающе скрипнула, и Аллен в который раз вспомнил, что ее недурно бы смазать — жалко, нечем…
Он догнал Марию на тропинке к роднику, и они молча пошли рядом. Почему-то это напомнило давний весенний день, когда они встретились на трамвайной остановке, и Аллен тревожился и грустил — он, тогда еще не ведавший настоящих печалей и тревог… Тогда Аллен был темен, Мария же — светла; а теперь от молчания маленькой дамы исходила такая тень, что Аллен в приступе острой жалости уже открыл было рот, чтобы сказать что-нибудь ободряющее. Но слова не успели сорваться с губ: дорогу преградила тень.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
