– Но мы ведь познакомились только тогда, когда я приехал в Неаполь.
– Нет. Мы познакомились с тобой намного раньше, – заявил книготорговец.
– Раньше?
– Да, твой друг Бартомеу из Барселоны также и мой друг.
Жоан знал об отношениях своего покровителя в Барселоне с книготорговцем.
– Да, и так же думала семья Корро, – продолжал Антонелло. – И Абдала.
Жоан растрогался, вспомнив их. Супруги Корро относились к нему практически как вторые родители, когда он работал подмастерьем в их книжной лавке, а Абдалу он по-прежнему считал великим мастером. Вдруг многое из пережитого сложилось в картинку. Он познакомился с Антонелло в Неаполе благодаря Бартомеу, и именно Бартомеу помог ему устроиться подмастерьем в книжную лавку книготорговцев Корро в Барселоне. Все они были связаны между собой.
– Вы торгуете запрещенными книгами? – спросил он, посмотрев Антонелло прямо в глаза.
– Конечно, – ответил тот. – Мы противостоим запрету распространять знания и делиться ими.
Жоан вспомнил о трагической гибели Жоанны и Антони Рамона Корро на костре по обвинению в торговле запрещенными книгами. Частично и он был в этом виноват; Жоан все еще чувствовал свою невольную причастность и винил себя в том, что не отдал им долг. Если он сейчас продолжит их дело, то, возможно, заслужит их прощение из потустороннего мира и приглушит угрызения совести.
– Почему вы мне все это рассказываете?
– Вы хотите открыть книжную лавку в Риме, а для этого нужны деньги, – спокойно ответил Иннико. – Я готов одолжить вам кое-что и стать вашим поручителем, поскольку, похоже, вы следуете нашим идеалам.
– А что вы хотите взамен? – спросил Жоан недоверчиво.
– Только то, чтобы вы оставались верным принципам, по которым жили Корро и которым следуем мы, – ответил маркиз. – И что вы вернете эти деньги, когда у вас появится такая возможность.
– Только это?
– Только, – ответил Антонелло, улыбнувшись.
– По рукам! – воскликнул Жоан, возвращая улыбку.
«Время Савонаролы закончилось. Флоренция должна вернуть себе свободу, и вы сможете сыграть ключевую роль в этом процессе, – читал дальше Жоан. – Некто прибегнет к вашей помощи, чтобы свергнуть этого фанатичного монаха. Нам будет приятно, если вы не откажете ему в своей поддержке».
В письме Иннико также касался других вопросов политики и книг, речь в которых шла о трех свободах, которые они защищали.
Жоан сидел в задумчивости. У маркиза был широчайший круг друзей, следовавших тем же принципам свободы, и эти люди делились с ним различными сведениями и секретами. Он сказал себе, что и в самом деле во Флоренции что-то назревает. Он уже участвовал в борьбе против Савонаролы, помогая Никколо и его друзьям и доставляя в город книги, запрещенные монахом. Некоторые из них, кстати, оплачивал маркиз. Что имел он в виду, говоря «нам будет приятно»? Каждые три месяца Жоан отсылал губернатору Искьи и Прочиды часть одолженных у него денег; было совершено уже пять выплат, и Жоан рассчитывал в скором времени полностью погасить долг. Они ничего не могли требовать от него.
Однако он чувствовал, что имел некое моральное обязательство перед маркизом из Неаполя, поскольку разделял проповедуемые им идеи. Так же как он имел определенные обязательства перед Микелем Корельей и каталонцами. А к этому еще приплюсовывались несколько месяцев, которые ему придется отслужить королю Испании. Эти обязательства в значительной степени ограничивали его свободу.
Дилемма между свободой и необходимостью исполнения обязательств беспокоила его, и Жоан достал свой дневник. «Нарушаю ли я обещание стать свободным, данное отцу? До какой степени человек может быть свободным, не беря на себя обязательств?» Он вспомнил один из разговоров, которые они вели с Бартомеу, когда он был еще мальчишкой, только что приехавшим в Барселону, и записал: «Только свободный человек может брать на себя обязательства. А я свободен».
39
– Завтра в полдень у тебя встреча в Ватикане, – сказал Жоану Микель Корелья, однажды вечером придя в лавку.
– Встреча? – спросил Жоан удивленно. – С кем?
– С ватиканским знаменосцем – Цезарем Борджиа.
Книготорговцу не понравился тон дона Микелетто. Его слова звучали скорее как приказ.
– А что он хочет?
– Если я расскажу это, тебе уже не понадобится говорить с ним. Я жду тебя в Ватикане.
Чуть раньше полудня Микель Корелья сопроводил Жоана в зал Сивилл в папских покоях, стены которого были расписаны фресками с изображениями апостолов, пророков и пророчиц. Хотя этот зал был менее пышным, чем тот, где его принял Александр VI, Жоану он показался великолепным.
После короткого ожидания появился Цезарь Борджиа. Ему было двадцать два года, и он считался самым привлекательным мужчиной Рима. Прямой нос, красиво очерченные брови и темные проницательные глаза украшали лицо с аккуратной бородкой каштанового цвета и шевелюрой до плеч. Жоан достаточно хорошо был знаком с ним, поскольку во времена своего кардинальства Цезарь часто заходил в книжную лавку. Несмотря на то что он был церковнослужителем, Цезарь любил одеваться как светский человек, – возможно, для того, чтобы подчеркнуть отсутствие склонности к религиозной деятельности. Вот и теперь его одеяние не претерпело больших изменений: из-под черного шелкового камзола виднелась белая рубашка с кружевами из блонды, а на голове Цезаря была шляпа черного цвета с золотыми медальонами. На шее его красовалась цепь из этого же металла, а на поясе – кинжал и шпага. Роста он был примерно такого же, как Жоан, и статного телосложения. Хотя внешне он не производил впечатления человека-богатыря, в Риме судачили о его неимоверной физической силе.
Цезарь слегка улыбнулся в знак приветствия и, усевшись за свой стол, жестом предложил Жоану и Микелю присесть.
– Вы спрашивали, зачем я вас позвал, – сказал Цезарь с некоторой теплотой в голосе – таким тоном он говорил, когда хотел быть любезным.
– Именно так, ваша милость, – ответил Жоан.
– Я прошу вас, чтобы все, о чем мы сейчас будем говорить, осталось исключительно между нами. – Он смотрел на Жоана не мигая, с вопросительным выражением лица.
– Я вам это гарантирую, – поспешил ответить Микель с той своей особенной улыбкой, в которой таилась угроза.
– Разумеется, ваша милость, – подтвердил Жоан.
– Я знаю, что вам знакома ситуация, в которой сейчас находится Флоренция. У вас работают несколько уехавших оттуда человек, которые, без сомнения, держат вас в курсе.
У Жоана екнуло сердце. Связана ли эта аудиенция с письмом Иннико? Он кивнул в знак согласия и в ожидании продолжения выдержал пристальный взгляд Цезаря.
– Уже до краха клана Медичи и вторжения французов этот безумный монах досаждал папам. В своих проповедях он говорит дикости о моем отце, такие, например, как россказни о том, что для него в аду уже готов трон. Примерно то же самое он говорил о предыдущем Папе – Иннокентии VIII, будто бы он является воплощением дьявола. Этот монах благословил вторжение французов, назвав Карла VIII посланником Господа, и подстрекал его к низложению моего отца. Позже он не позволил, чтобы Флоренция присоединилась к Священному Союзу против Франции, и по-прежнему является союзником французов. Предполагаю, что вам рассказывали о том, каким образом он сеет страх своими завываниями, как сжигает произведения искусства, книги и людей на своих показных кострах.
– Именно так, ваша милость, – подтвердил Жоан.
– Мой отец несколько раз приглашал этого монаха приехать в Рим с тем, чтобы постараться убедить его в обратном, но хитрая бестия все время ссылается на болезни, чтобы остаться во Флоренции. Мой отец даже предложил ему кардинальскую шапочку, но Савонарола отверг это предложение.
– Его проповеди доводят народ до исступления, – вмешался Микель. – Папа запретил ему произносить их, но, сделав перерыв в несколько месяцев, он снова начал проповедовать, вынудив понтифика отлучить его от Церкви. Сейчас он делает вид, что замолчал, но член его братства Доменико ди Пеша, тоже монах-доминиканец, произносит их вместо него. Нет никакого сомнения, что его устами говорит Савонарола.
– Я убедил отца покончить с ним, – сообщил Цезарь, прервав Микеля.
У Жоана от изумления округлились глаза. Иннико был прав.
– У Савонаролы очень много приверженцев, которые готовы отдать жизнь, чтобы защитить его, – сказал Жоан. – Вы планируете идти с войском на Флоренцию?
– Слишком дорого и рискованно, – ответил Цезарь. – Это не самая лучшая мысль; единственным военным актом будет блокада с моря. Мы хотим подорвать веру народа в этого монаха-проповедника так, чтобы они отвернулись от него и чтобы сами флорентийцы его изгнали.
