– Я согласен с тем, – уточнил я, – что нашей стране, безусловно, нужна революция. Мы настолько погрязли в пьянстве, воровстве, лжи, лени и прочих гнусных пороках, что никакие отдельные реформы нас уже не спасут, а рассчитывать на двести-триста лет эволюции настоящие пеликаны, допускаю, что могут, но у меня на это жизни, увы, не хватит. Значит, я с вами согласен: нужна революция, и чем скорее, тем лучше. А как ее совершить? Мы же с вами не можем сделать это своими силами. Революции, как известно, совершаются возмущенными народными массами. А для того чтобы возмутить народные массы, заставить их ненавидеть своих правителей, надо их разбудить и открыть им глаза на все, что происходит, а затем сильно-сильно их всех обидеть, унизить, оскорбить, ущемить, ущучить и озлобить. Согласны?
Зал хором грянул:
– Согласны!
– Узнаю вас, ребята, соображающих на ходу, готовых всегда со всем согласиться. Это увеличивает наши шансы, поскольку наша сила в единстве. Но продолжу свою мысль. Революции, любые, кровавые или мирные, цветные, оранжевые, бархатные, ситцевые, суконные, замшевые и джинсовые, не могут быть произведены малыми группами людей. Малыми группами творятся перевороты, а революции всегда вершатся народом, который недоволен своим положением. К сожалению, нам достался народ, который всегда всем доволен, и добиться того, чтобы он стал недоволен, как вы видите сами, очень и очень трудно. Уж как вы ни стараетесь сделать ему плохо, он все равно доволен и голосует «за». В других странах причиной массового возмущения может стать повышение цен, попытка цензуры, несправедливость по отношению к одному человеку: осуждение невиновного, политическое убийство или еще что-нибудь такое. Там из-за таких мелочей массы разгневанных людей бастуют или выражают свое недовольство в самых крайних формах. У нас так не получается, хотя мы с нашими людьми чего только не делали. Мы вели войны, где они гибли тысячами, мы убивали порой среди бела дня и вблизи кремлевских стен журналистов, политиков, депутатов. Только за последнее время, после захвата нами не нужной нам территории и начала одной войны, в которой мы не участвуем, другой, в которой участвуем частично, и докатились до третьей, в которую залезли по уши. Мы достигли больших достижений по снижению курса нашей валюты, повышению цен, запрету иностранных продуктов и недостаточному производству собственных. Причиной революции могла бы стать коррупция. Уж по этой-то части мы добились головокружительных результатов. Если до сих пор не разворовали всю страну, то только потому, что у нас слишком много природных богатств: нефти, газа, золота, угля, дерева. Ну, не под силу нам все это одолеть сразу, не под силу, хоть и могуч наш народ и достаточно вороват. Хотя успехи есть, и серьезные. За короткий исторический срок мы догнали самые богатые страны по количеству миллиардеров и перегнали самые бедные по количеству нищих. Нельзя сказать, чтобы наши олигархи и чиновники уклонялись от исполнения своего гражданского долга. Они, желая вызвать раздражение у народа, охотно демонстрируют наворованные богатства, собственные футбольные клубы, острова, виллы, яхты, самолеты. Мы им, как можем, помогаем, распиливая бюджеты, беря взятки, тратя государственные деньги на строительство дворцов, стадионов, подводных лодок, авианосцев и прочих несъедобных вещей. Мы тщетно пытаемся разозлить население тем, что ездим с мигалками по встречной полосе, давим людей на пешеходных переходах и автобусных остановках и их же и обвиняем, что они не там стоят или ходят. Но они, наши замечательные сограждане, скромные и беззащитные, если остались случайно живы, то вместо того, чтобы возмутиться и выразить свой решительный протест, соглашаются: да, извините, говорят, мы не там стоим и не так ходим. И дают нам на выборах стабильно высокий процент голосов.
Коллеги! Лучший предлог для любой революции – это зависть и ненависть. Но все наши усилия вызвать эти черные чувства у нашего народа пока заметных результатов не дали, ибо он, наш великий народ, – в который раз повторю – чересчур добр, независтлив, ленив, неприхотлив и терпелив. Он терпел советскую власть, раскулачивание, тюрьмы, лагеря и колхозы. Сегодня терпит нищету, отвечая на все наши действия пьянством и мелким воровством. Ну, есть у нас эти, как их называют, оппозиционеры, ну, выходят они на свои митинги или шествия, ну, собирают сколько-то там своих единомышленников, и что? Они говорят: вот когда нас будет миллион… тогда… А что тогда? Вас миллион – и вы просто пройдете по улицам с белыми ленточками и милыми улыбками. Полиция вам улыбнется обратно, огреет дубинкой и запихнет в автозак. И никакого эффекта от этих хождений, кроме мусора, который убирать придется нежелательным нелегальным мигрантам, не будет. Короче говоря, только вы, депутаты, и весь наш государственный аппарат пытаетесь обидеть народ, долго пытаетесь, но делаете это так вяло и неизобретательно, что народ ваших усилий просто не замечает. Поэтому я считаю, что выхода у нас нет, надо двигаться дальше. А прежде, чем двигаться, необходимо критически оценить наши предыдущие действия. Мы уже сделали народу много плохого. Но он стойко продолжает терпеть. Есть какие-нибудь предложения по выводу его из себя?
Тут стали вскакивать разные, предлагать, кому что пришло в голову. Повысить плату за ЖКХ вдвое. Пенсионный возраст увеличить, а пенсии уменьшить. Присоединить к России Белоруссию, Болгарию и Аляску. Запретить в стране хождение долларов, юаней и тугриков.
– Нет, – говорю, – это все не то. Территориальные приобретения людей всегда радуют, хотя непонятно, какая каждому из них от этого выгода. Доллары они попрячут, а тугриков у нас все равно нет.
Один ученый человек, доктор наук, списавший свою диссертацию у другого доктора, который списал ее у третьего, тот у четвертого, а там концы и вовсе теряются, предложил всех ученых, которые делают полезные для страны открытия – а пуще того, если пытаются довести их до производственного воплощения, – сурово наказывать, а если они печатались в зарубежных журналах и издавали собственные, ни у кого не списанные научные труды, считать их иностранными шпионами.
– А разве бывают шпионы не иностранные? – спросил с места кто-то картонноклювый.
– Бывают, – ответил я. – Если не верите, посмотрите в зеркало. Но вы, – обратился я к доктору, – опять предлагаете действовать против отдельных лиц.
– Да, конечно, – закивал доктор, – для начала следует вызвать возмущение хотя бы среди отдельных.
– А что толку? – возразил я. – Если бы эти отдельные выражали свое возмущение здесь, в России… А то ведь они бегут в Лондон или Париж и оттуда выражаются по Интернету. Нет, это, – говорю, – не дело. Надо вызвать недовольство не отдельных лиц, а всего народа, который весь в Лондон сбежать не может. Плохо, – говорю, – господа, работаете! Плохо, плохо и неэффективно.
– Но мы стараемся!
С места вскочил депутат по фамилии… забыл фамилию… и стал перечислять, как много всего сделано по части раздражения населения, и опять же привел в пример небольшие, но кровавые войны с одной соседней и одной несоседней республиками. Привел секретные сведения о принудительной отправке на войну добровольцев и возвращении их на родину в качестве груза «двести». Была надежда, что хотя бы война вызовет возмущение, но она вызвала только большой патриотический подъем. Что еще?
Депутат Ромашкин доложил вкратце, что во время наводнения в одном южном городе было затоплено большое количество домов вместе с людьми. Выжившие были уверены, что наводнение произошло в результате умышленных действий местного губернатора, приказавшего во время сильного дождя, переполнившего здешнее водохранилище, открыть дамбу и спустить воду на этот маленький город, чтобы спасти большой город. Среди оставшихся в живых были сильные волнения и даже драки в очередях за гуманитарной помощью, но на результатах очередных выборов это никак не отразилось, и они опять подавляющим большинством голосов выбрали того же губернатора и всю его доблестную команду.
– Да что там говорить, – эмоционально воскликнул Ромашкин. – Что мы можем с этим народом делать, если он не реагирует на падение рубля, замораживание пенсий, отмену льгот и даже на уничтожение санкционных продуктов. Вы знаете, – горестно вздохнул он, – вместе с массой простого народа мне пришлось наблюдать за уничтожением швейцарского сыра. Эти люди такого сыра никогда раньше не видели, не пробовали и не знают, как вообще по-настоящему сыр производится, а теперь смотрели, как тонны его в красивых упаковках вываливали из самосвалов и затем давили бульдозерами и засыпали землей…
– И что же? – перебил я выступающего. – Неужели они не возмутились? Не бросились на бульдозеристов? Не попытались спасти ценный продукт от такого кощунственного, циничного уничтожения?
