Что за семейка! Мучители.
— Ох, Алиса, как ты была хамкой, так и осталась. Зря я надеялась привить тебе хорошие манеры. Ты неисправима.
— Шли бы вы по своим делам, — вмешался Степан, делая шаг вперёд и вклиниваясь между мной и свекровью. Та попятилась. — Алиса, как я понимаю, это мамаша того… мм… урода, твоего бывшего? Мадам, вы бы лучше сыночком своим занимались. Он у вас точно о хороших манерах не слышал. Вы друг друга стоите.
— Да как вы смеете так со мной разговаривать! — взвизгнула Диана Фёдоровна.
По-моему, Степан разговаривал с ней предельно вежливо, хотя я видела, что он кипит и усилием воли заставляет себя проглатывать все нецензурные слова, которые рвутся наружу.
— До свидания, мадам, — процедил Демидов. — Идём, Алиса.
— Нет, не до свидания! — выпалила экс-свекровь и уставилась на меня бешеными глазами.
Мне стало страшно, я сделала шаг назад, чтобы спрятаться за спиной Степана от этой ненормальной. Вдруг она нашлёт на меня порчу? В жизни всё бывает.
— Ты, Алиса, последняя тварь! — заверещала свекровь. — Столько лет прикидывалась милой девочкой, а на самом деле ты насквозь гнилая. Ты стерва и гадина, вот ты кто! У Виталика из-за тебя нервный срыв! Он страдает, он едва в больницу из-за тебя не попал! Никогда тебе этого не прощу! Шлюха!
— Рот захлопни, — тихо прорычал Демидов таким низким голосом, что у меня дыбом встали волоски на руках. — Заткнись, ясно? А то у меня сейчас тоже будет нервный срыв.
— И что? Что вы мне сделаете? — скривилась Диана Фёдоровна.
— Придумаю что-нибудь, — пообещал Степан и двинулся на скандалистку.
Та испуганно заморгала, а потом развернулась и кинулась прочь.
— Милая, идём. Забей, не обращай внимания.
Мы двинулись дальше, но настроение у меня рухнуло ниже нулевой отметки. Я шла за Степаном, но ничего не видела — глаза застилало мутным маревом. Внезапно навалилась страшная усталость, противно заныла поясница, ещё и живот неприятно тянуло, как во время менструации. А вот это совсем плохо, беременная женщина не должна испытывать таких ощущений…
— Не расстраивайся так, маленькая. Вычеркни их обоих из своей жизни, пусть катятся к чёрту. Ну что ты, а?
Степан обнял меня, а я не могла противиться тяжести в груди, мне казалось, в горло запихнули булыжник. Воздух закончился, по щекам хлынули слёзы. Несправедливость ранит больше всего, поэтому каждое слово бывшей свекрови было для меня, как удар хлыста.
Что я ей сделала? Девять лет нянчилась с её сыном, тащила его на себе. А саму Диану Фёдоровну всегда встречала как лучшую гостью, терпела все замечания, проглатывала обиду…
— Вот же старая карга! Решила испортить нам день, — рассерженно обронил Степан и сжал моё лицо ладонями. — Алиса, Алисочка, давай не позволим ей это сделать. Не плачь, милая. Идём, тебе надо отдохнуть, на тебе лица нет.
Мне действительно как-то резко стало плохо. Состояние ухудшалось с каждой минутой. Тошнило, живот окаменел, а поясницу жгло огнём. Внезапно я почувствовала горячую влагу между бёдер.
Господи, что это…
Страшная догадка пронзила мозг раскалённым шилом. Опустив голову, увидела, что под животом на подоле платья расползается тёмное пятно.
— Степан… Степан… — Губы не слушались, пересохший язык прилипал к зубам. — Со мной что-то не так… У меня кровь… Это… это кровотечение!
— Алиса… Нет!
Едва не теряя сознание от ужаса, я стащила с локтя Степана свой плащ и начала лихорадочно его натягивать — было стыдно, что все сейчас увидят кровавое пятно и подумают, что у меня начались месячные.
А у меня совсем другое… Боже, что будет с моим малышом!
Картинка плыла, звуки перемешались и превратились в давящий гул. Ноги не держали, я безвольно повисла на Степане и едва не осела прямо на скользкий пол.
Видела совсем близко взволнованное лицо моего мужчины — на него будто направили луч прожектора, в то время как всё вокруг погружалось в темноту. Степан подхватил меня на руки, а потом я, наверное, на мгновение отключилась, потому что в следующую секунду уже обнаружила себя на одном из диванчиков в холле торгового комплекса. Степан стоял рядом. Он судорожно сжимал телефон и вызывал скорую.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Безумный страх терзал мои внутренности. Не могла понять, продолжается ли кровотечение, или оно остановилось. Я не должна потерять моего ребёнка! Так нельзя, это нечестно, несправедливо! За что мне такое наказание?! Что ужасного я сделала в жизни, чтобы судьба так жестоко поквиталась со мной?
Откуда-то издали донёсся взволнованный голос Степана. Он что-то объяснял в телефон:
— …нет, вы долго будете искать! Лучше я вынесу её к главному входу на первом этаже! Пожалуйста, приезжайте побыстрее, я очень вас прошу!
Он снова подхватил меня на руки и помчался вдоль магазинной галереи. Бежал быстро, но каким-то образом умудрялся меня не трясти. Мимо мелькали удивлённые лица.
— Малышка, держись, милая… Сейчас приедет скорая… Не плачь, перестань, девочка моя любимая. От слёз только хуже… Всё будет хорошо, мы справимся! Алиса…
Я обнимала Степана за шею, смотрела на него сквозь пелену слёз, видела, как он сжимает челюсти и едва не рычит от отчаяния. Он выскочил из стеклянных дверей здания точно в тот момент, когда прямо у входа затормозил лимонно-жёлтый автомобиль реанимации с включённой мигалкой…
Сознание путалось, я то проваливалась в серый омут, то выныривала из него и принималась хватать воздух ртом — грудь давило раскалёнными тисками.
В следующий момент я уже очутилась в машине скорой, Степан навис надо мной. От напряжения у него побелели губы, глубокая вертикальная морщина перерезала переносицу.
В очередной раз вынырнув из омута, который становился всё темнее, всё глубже, услышала где-то далеко голос врача:
— Петрович, объезжай пробку, мы не можем тут стоять. Петрович, давай, сделай что-нибудь, это вопрос жизни и смерти. Гони изо всех сил!
Внутри рваной ниткой пульса билась одна мысль: я не могу, не могу, не могу потерять моего ребёнка! Это не должно случиться со мной, это невозможно, обидно, недопустимо! Неужели врачи его не спасут?
Степан крепко сжимал мою ладонь, его рука была как спасательный трос, за который я цеплялась, когда снова и снова проваливалась в тёмный омут. Любимый мужчина каждый раз вытаскивал меня обратно, не давал утонуть в этой страшной воронке.
Его голос — низкий, полный боли — тоже поднимал меня наверх из мрачной пропасти и удерживал на плаву:
— Алиса, держись, пожалуйста! Девочка моя чудесная… Ну что же ты, открой глаза, посмотри на меня… Милая, любимая, послушай, я ведь снова жить начал рядом с тобой… Я дышать начал! Ты для меня как воздух. Алиса! Ты меня вернула к жизни. Я каждое утро еду на работу и улыбаюсь, потому что знаю, что сейчас увижу тебя. А ведь я уже сто лет не улыбался! Малышка моя, солнышко, лисичка… Только держись, прошу тебя, не ускользай… Ты так нужна мне. И мне, и нашему малышу. Ты нам нужна, Алиса! У нас всё будет хорошо. Милая, ты меня слышишь? Алиса!
27
Алиса
Я открыла глаза, поморгала… Долго не могла понять, что происходит, куда я попала, что стряслось… В голове было пусто. Потребовалось сделать усилие, чтобы сфокусировать взгляд — изображение двоилось.
С трудом осмотрелась. Сейчас я находилась в больнице, хотя комната вовсе не выглядела, как палата. Но медицинские приборы в изголовье специальной кровати и капельница на штативе подтверждали этот факт. В сгибе моего локтя торчала игла, прилепленная к коже пластырем.
Справа каменным утёсом громоздился Степан. Он спал, навалившись на край кровати и положив голову на согнутый локоть. Свободной рукой он сжимал моё запястье и даже во сне не отпускал меня.
Я с нежностью посмотрела на мужчину. Его ресницы подрагивали, возможно, ему снился какой-то сон.
Рассеянно улыбнулась, потому что увидеть рядом Степана было безумно приятно. Но потом… У меня перехватило дыхание, и жуткий страх обрушился на меня ледяной лавиной.
