— Митя, плесни-ка нам лучше бражки! И себе. Чего не наливаешь, нас, что ли, не уважаешь? — Олег Иваныч строго посмотрел на жреца.
— Ну, если только на два кролика, — дал себя уговорить тот.
— На сколько, на сколько? — переспросил Олег Иваныч. Видимо, молодой жрец что-то напутал, ввиду не очень хорошего знания русского.
— Нет, ничего не попутал, — решительно возразил Майотлак. — Октли тоже имеет своего бога — Два-кролик. Он и дает опьянение. «Два кролика» — немножко, «сто кроликов» — изрядно, а уж четыреста — ууу! За это могут и с пирамиды сбрасывать… сбросить… выкинуть. Вообще же, в будний день октли только старикам разрешается. Остальным — только в праздник.
— И часто у вас праздники?
— Через день.
— Однако, — подивился Олег Иваныч и предложил первый тост: за то, чтоб мир стоял и солнце светило. Выпив — а бражка оказалась ничего себе, крепкая! — потянулись закусить. Олег Иваныч кинул в рот полную щепоть чего-то… по виду — икры.
— Умм… Это что у вас за икорка? — прожевав, спросил у Майотлака. — Вкусная.
— Это гм… не икорка. Это такие яйца разных… мух, пчел, комаров. В пруду на воде собирают.
— Спасибо за разъяснение. — Олег Иваныч скривился и побыстрее запил подозрительную еду изрядным количеством октли. Однако следовало приступать к делу:
— А скажи, Митя, много ль у вас храмов с темницами?
— С чем?
— Ну, вот, как нас держат у правителя вашего… Так бы и при храме каком можно?
— Можно, — кивнул жрец. — Много где. И в храме бога солнца Тонатиу — но там пока никого не держат, и рядом — в храме Кецалькоатля, и, конечно, лучше всего при храме богов — теокалли — там вообще много разных пристроек… построек… строений.
— А что это — теокалли? Та большая пирамида, что видна из окна?
— Ну, пирами… да? Не только. — Жрец покачал головой. — Там, на вершине, два почитаемых храма — Тлалока и Уицилапочтли. А рядом — много чего.
— Вот бы нам посмотреть.
— Если позволит правитель.
Олег Иваныч взял бразды разливания браги в свои руки.
— А как ты думаешь, Митя, что с нами-то будет? — выпив, поинтересовался он у жреца.
— Думаю, ничего плохого, — рассмеявшись, успокоил тот. — Наоборот! Скорее всего, вы удостоитесь великой чести, какой мало кто удостаивался из знатных пленников.
— Это какой же?
— Пошли, взглянем… увидим… посмотрим. — Майотлак встал и подошел к дверям, призывно махнув пленникам. Они прошли мимо безмолвной стражи и вышли на террасу, усаженную цветами. Алые, нежно-голубые, фиолетовые цветы чуть колыхались под легким дуновением ветра. Вокруг порхали разноцветные бабочки, не менее красивые, чем цветы. Слева от дворца, отбрасывая на площадь длинную черную тень, возвышалась громада теокалли.
— Не туда смотрите. — Майотлак взял Олега Иваныча под руку. — Вон там, на юге, видите, большой зеленый мыс?
— Ну, допустим.
— Слева — Истапалапан, справа Койокан, между ними — пролив. За ним — озеро Шочимилько. А на мысе, прямо напротив дамбы, гора Ситлальтепетль — Звездная гора.
— Видим, высока изрядно.
— Это самая почитаемая гора. Именно там вас, может быть, принесут в жертву Уицилапочтли. Хотя, может, и в храме.
Олег Иваныч, сглотнув слюну, обернулся:
— Слыхал, Гриша? Это, по-ихнему, и есть великая честь — быть принесенным в жертву какому-то демону! Эх ты, Митька, Митька. Чего ж ваши боги так кровь-то людскую любят, а?
— Нельзя без крови, — серьезно заявил Майотлак. — Видишь — солнце? Что будет, если оно погибнет? Погибнет и жизнь. Погибнет вселенная. Только человеческая кровь питает солнце, и если пищи не будет — оно погибнет, как погибает и человек.
— Однако, философия, — вздохнул Олег Иваныч. — Что-то жарковато тут. Пошли, что ли, выпьем?
В продолжение обеда — три раза посылали за октли — Майотлак, достигнув степени опьянения, примерно определенной Олегом Иванычем как «двести кроликов», принялся рассказывать различные легенды и байки. О том, как изгнанный врагами, странствовал в нищете и безвестности народ мешика. О том, как, выйдя в плодородную долину Мехико, мешика основали город на озере, в том месте, где на кактус уселся орел. Назвали город Теночтитланом, в честь мешикского предводителя Теноча. Было то больше ста лет назад. А совсем недавно, в год старого Тростника, в союзе с соседними Тескоко и Тлакопаном, покорили всю долину Анауак. Так с тех пор и владеют ею эти три города.
Ах, вот что! — мысленно хлопнул себя по лбу Олег Иваныч. Значит, могущественная империя ацтеков вовсе никакая не империя. Обыкновенный локальный город-государство, только очень мощный. Но — всего два союзника: Тескоко и Тлакопан, а остальные, надо полагать, враги. Полученные от пьяного жреца сведения не очень-то соотносились с теми, что Олег Иваныч помнил по книгам или еще со школы, впрочем, и в глазах далеких отоми государство ацтеков выглядело могучей империей. А на самом-то деле, все обстояло далеко не так! И грозный Ашаякатль оказался вовсе не абсолютным властелином-императором, а всего лишь городским главой, одним из многих. Владыки Тескоко и Тлакопана навряд ли ему особо-то подчинялись.
Олег Иваныч мысленно поаплодировал себе: хоть пока не узнали про Ваню, однако все же не зря Майотлака напоили.
А молодой жрец принялся вдруг декламировать стихи-песни. Останавливался, путался, старательно перекладывая на русский, ловил, как умел, рифму. Неплохо, в общем-то, получалось. Сам-то Олег Иваныч никогда бы так не сумел. Даже известный книжник Гриша поглядывал на жреца с уважением. Особенно когда тот стал читать длинную эпическую поэму о Топильцине-Кецалькоатле — древнем вожде тольтеков:
Народ Кецалькоатля, тольтеки,Был многоопытным средь народов.Все им давалось легко и просто…Но Кецалькоатля, живущего с ними,Маги ложью привлечь пыталисьК человеческим жертвам —Чтобы людей убивал.
Кровожадные маги разгневались за это на Кецалькоатля, злобствуя, разъярились, стали интриговать, насмехаться, грозить. Кецалькоатль вынужден был уйти в изгнание, где и умер.
В год Тростника, в первый год он умер.Едва лишь пламя костра погасло,Взвилось Кецалькоатля сердце,Неба достигло и там осталось.И, говорят старики, это сердцеУтренней стало звездою!
Прочитав последний куплет, Майотлак тяжело опустился на скамью.
— Кецалькоатль — великий бог, — тихо сказал он. — Бог воздуха, бог письменности и знаний.
— Он был белый и бородатый? — что-то вспомнив, быстро поинтересовался Олег Иваныч.
— Белый и бородатый? — Майотлак пожал плечами. — Конечно же, нет. Его звали Топильцин Се Акатль — и был он из народа тольтеков.
— Все равно хороший человек, этот ваш Кецалькоатль, — вступил в разговор Гриша. — За что его волхвы изгнали-то? За то, что жертвы людские приносить отказался. Так ведь ты говорил?
Жрец кивнул.
— Ну вот, — усмехнулся Гришаня. — А вы теперь этих жертв столько наприносили — Кецалькоатль смотрит сейчас с неба, плюется.
Майотлак ничего не ответил на это. Задумался. Простившись, вышел из покоев, шатаясь. Олег Иваныч встревожился — как бы не сбросили Митяя с пирамиды за пьянку — нет, вроде по двору молодой жрец шел твердо. Вот дошел до ворот, кивнул страже. Вышел. Ну, даст бог, доберется до дома.
К ночи сменилась стража — двое молодых воинов-«орлов», не смыкая глаз, охраняли покои пленников. Они стояли двумя безмолвными статуями, неподвижные, словно бы неживые, в накидках из перьев, в шлемах, похожих на голову хищной птицы. Короткие копья в руках, развернутые щиты, у пояса — палицы. Никто не проникнет в покои, но и из покоев никто не выйдет, кроме молодого Майотлака, приставленного к пленникам самим тлатоани. Даже самого Таштетля — верного слугу главного жреца Асотля — и того не пропустили воины. Молча скрестили копья. Олег Иваныч уж спал давно, на шум вышел Гриша и сразу узнал лжекупца Таштетля. Тот что-то грозно шипел воинам, видимо, опасаясь повышать голос. Нечесаный, с золотой пекторалью в виде человеческих черепов, жрец имел весьма устрашающий вид. А пектораль была настолько искусно сделана, что казалась сотканной из мельчайших золотых нитей. Впрочем, не она привлекла внимание Гриши. Плащ жреца! Это был не обычный плащ-тильматли с узором из птичьих перьев, нет, плечи Таштетля украшала накидка из человеческой кожи. Кожа была очень тщательно снята: видны были руки, ноги, пальцы… Гриша вдруг вздрогнул: увидев на запястье содранной кожи татуировку, изображающую пересекающие линии зигзаги. Именно такая татуировка была у Тламака! Так они его…
Таштетль вдруг прислушался к чему-то. Замер на миг… и быстро выбежал из дворца, бросив испепеляющий взгляд на Гришаню. Сверху, с лестницы, ведущей с третьего этажа, донеслись чьи-то легкие шаги. Гриша повернул голову…
