Николай Акатль вызвался помочь Софье, Ульянке и Совету Господ, тоже весьма озабоченному исчезновением отца-воеводы. Собственно, Софья Николая раньше почти и не знала — ну, пришел какой-то индейский парень с соболезнованиями, спасибо, конечно, но лучше б кто поопытней… Тут уж Ульянка вмешалась — как раз в гостях у Софьи была — а уж ей-то родный супруг, Гришаня, этого самого Николая нахваливал. Ульянка и присоветовала назначить Николая Акатля во главе расследования. Софья, после ее уговоров, поддержала данную кандидатуру на Совете Господ и, выслушав подробный план действий, лично благословила в дорогу. Таким вот образом и пошла резко в гору карьера молодого индейца — еще и двадцати пяти нет, а уже начальник отряда и тайного приказу дьяк!
Николай, надо сказать, оказанное доверие вполне оправдывал. Вел себя скромно, излишне не суетился, однако торговца красками разыскал, еще раз подробнейше выспросил насчет покупателей охры, коренастого здоровяка средних лет и молодого красномордого парня. Порасспрашивал еще торговцев — вышел на корчму некоего господина Кривдяя. Хотел уж было арестовать хозяина — да не рискнул пока, уж больно много нехороших подозрений зародилось в отношении Кривдяя в голове Николая Акатля, их проверять осторожно надо, не спугнуть бы. Сыскал Николай в корчме человечка толкового, из слуг, наказал, чтоб за хозяином присматривал да доложил опосля. Сам же — ноги в руки да в крепость Теспатль. Вон она, за скалою торчит! Узкая — действительно похожа на кремневый нож — башни нависают прямо над дорогой, из недавно прорубленных бойниц угрожающе смотрят на путников жерла нескольких пушек.
— Эй, стража! — крикнул Николай, подойдя ближе. — Отворяй ворота да кличь воеводу, Текультина Власьича.
— Воеводу, гришь? — С воротной башни высунулась круглая красная рожа. — А вы кто ж такие будете?
— О том велено воеводе сказать, — отрезал дьяк. — Иди, докладывай сотнику.
Стражник — молодой краснолицый парень — исчез. Усевшись на корточки в тени крепости, воины терпеливо ждали. Вскоре, заскрипев, бухнулся через ущелье подъемный мост.
— Ну, наконец-то.
Встречал сам воевода Текультин. Дородный, в красном кафтане с золотыми пуговицами, с длинными, начинающими седеть волосами.
— Ждали, ждали вас. — Выслушав Николая, воевода пригласил его в дом. — Там и поговорим.
Распорядившись насчет ночлега и пищи для простых воинов, Текультин Власьич лично препроводил важного гостя в собственные покои. Наполовину деревянный, наполовину — из красноватого камня — воеводский дом стоял в самом углу широкого крепостного двора, напротив амбаров. Высокий глинобитный забор, по местным обычаям, отгораживавший дом от любопытных взглядов, тянулся параллельно дальней крепостной стене. За забором виднелись деревья — липы и пара старых платанов — да слышались звонкие девичьи голоса. У Николая захолонуло сердце… А еще сильнее оно забилось, когда он, вслед за хозяином, пересек двор. Две девушки, хозяйские дочки, сидели под деревьями на скамейке и чинно чесали пряжу из волокон агавы.
Маланья! Сразу узнал Николай старшую — и словно ожгло его. Знал, конечно, что встретит ее в крепости, надеялся на то, но вот чтоб так приятна была ему эта встреча… А, интересно, Маланье?
Девушка тоже заметила гостя. Встрепенулась, узнав… и ту же потупила взгляд. Вон он теперь какой важный, этот Николай Акатль, вспомнит ли?
— Ты чего притихла, Маланья? — толкнула под руку младшая сестрица. Хихикнула: — А он ничего, красивый.
— Милости прошу дорогого гостя! — немного коверкая русский язык, поклонилась в дверях тощая Таиштль. Могла б, конечно, и на своем языке поздороваться, да принято так было — должностных лиц по-русски приветствовать, несмотря на то что многие из них местными были.
Сели обедать: пироги, маисовые лепешки, дичь. Таиштль все бражки подливала — выпил одну кружку гость, больше не стал, вежливо отказался — дела, мол. Ну, дела так дела. Очень это Таиштль понравилось, да и любопытство снедало — женат ли гость или нет? Вроде молод еще, да ведь кто их, молодых, сейчас знает? Пыталась было в горницу с кувшином проникнуть, как беседовать стали, типа — попить принесла. Не удалось — цыкнул на нее Текультин Власьич — неча бабам в важные дела носы совать длинные!
А Маланья, бросив пряжу, прижалась вдруг к дереву да псалом затянула тихонько. К тому времени и посланец важный все свои дела с хозяином обговорил — почивать собирался в гостевой горнице. Только лечь собрался — песню услышал. Подумал было — поблазнилось. Прислушался — ан нет… Накинув на плечи плащ, вышел на крыльцо — серебряный месяц качался в небе, казалось, близко-близко, протяни руку — достанешь. В раскидистых ветвях платанов застряли желтые звезды. В их призрачном свете стояла, прижавшись к дереву, тонкая девичья фигурка.
— Маланья, — тихо произнес молодой индеец. Девушка вздрогнула, обернулась — в глазах, широко распахнутых, темных — отразились звезды.
— А я-то думаю, что-то давно тебя в церкви не было. — Николай подошел ближе. — А ты, оказывается, вон где… Рад. Очень.
— И я… — прошептали девичьи губы.
Наутро Николай Акатль арестовал Матоню и Олельку Гнуса. Обвинение пока не предъявлял, но подозрения имелись, правда не очень веские: показания продавца красок, слуги из Кривдяевой корчмы, еще некоторых ограбленных. Ну, и собственная интуиция, конечно, тоже подсказывала — за ночными грабежами с убийствами, что произошли в Ново-Михайловском посаде, явно стояла эта парочка. И хорошо, если только они одни. Имелись у Николая Акатля сильные сомнения насчет добропорядочности хозяина окраинной корчмы Кривдяя. Да вот только с доказательствами дела обстояли худо. Может, арестованные чего покажут? Бить бы кнутом, пытать — да адмирал-воевода специальным указом строго-настрого запретил такие вещи. Оно и правильно, с одной стороны, под пытками-то чего только люди на себя не покажут! А с другой — чего вот сейчас с пойманными делать-то? Николай лихорадочно пытался представить, что б на его месте сделал сейчас старший дьяк Григорий или сам воевода-касик? Ну, сперва подержали б дня три без допросов, а затем — почему-то обязательно к вечеру третьего дня, не позже — допросили б по одному, причем, словно бы один уже во всем признался — «раскололся», как любил говорить воевода. Потом бы с тем же продавцом красок, да и с Кривдяем, допросные встречи устроить — «очные ставки» называются. Ну, это не сразу, сперва допросить… Черт! Так они ж вместе в поруб брошены! Эх, незадача! Не сообразил сразу, а теперь уж, наверное, поздно — наверняка сговориться успели. Впрочем, все равно, по одиночке их разбросать надо, пусть пока сидят. Самому в соседнюю деревню, Мештитак, отправиться — ведь именно туда воевода с дьяком ушли, да так по пути и пропали. Одному не стоит соваться — со стражей — да еще кузнеца Мишку прихватить, приятеля старого, ежели Текультин отпустит.
Текультин Власьич кузнеца отпустил — поскрипел, правда, сперва зубами — кузнец-то в крепости каждый день нужен, да ладно — уж если так надо… Поутру вышли с отрядом в Мештитак — Мишка-кузнец дорогу показывал.
Из-за далеких гор вставало солнце. Светлое небо еще не дышало зноем — рано — но, по всему чувствовалось, за этим дело не станет, разжарит к обеду так, что идти невозможно будет. Кузнец уже прикидывал — где б остановиться на дневку. За ручьем, на фоне красновато-желтого песка корявились длинные тени кактусов и юкки, узкая дорога, пересекая ручей, поворачивала на юг, к Анауаку. Вокруг было пустынно — ни человека, ни зверя какого — только следы койота на песке да змеиные выползни меж черных камней. А солнце уже поднялось, жарило, подлое, хорошо хоть задул ветерок, принес хоть какой-то намек на прохладу. С обеих сторон, слева и справа, тянулись красные скалы, перемежающиеся колючим кустарником и желтыми пустошами, поросшими кактусом-пейотлем да колючим кустарником — креозотом. В полдень уселись отдохнуть в тени огромной пихты. Дерево было старым, с морщинистой корой и длинными корявыми ветками. Вокруг росла невысокая коричневато-зеленая трава, рядом журчал ручей — студеный, от глотка воды заломило зубы. От этого места дорога раздваивалась: та, что поворачивала налево, вела в Мештитак, другая, правая, спускалась вниз, к Анауаку. Там же, у пихты, встретили двух индейцев-охотников, оба из Мештитака, один даже служил когда-то стражником в Теспатле, да то ли сам бросил это дело, то ли был выгнан за какую-нибудь провинность, кузнец Мишка этого не помнил, помнил только самого парня — да, был такой в крепости. Индеец тоже узнал Мишку — вздрогнул от неожиданности — чего кузнецу здесь делать?
— К вам в Мештитак идем, — пояснил тот. — Узнать кое-что. Вы с нами?
Индеец отрицательно покачал головой. Дескать, только что на охоту выбрались.
— Да тут дорога одна, не заблудитесь, — улыбнулся он. — Только поторапливайтесь — как бы грозы не было.
