Тут Лорна громко смеется, потому что если сходить с ума, то как раз сейчас, в самом подходящем месте. Многие из людей в запертой палате наверняка разговаривали бы с невидимыми собеседниками, если бы не находились под влиянием притупляющих сознание препаратов. Правда, не всех эти медикаменты повергают в созерцательный транс. К ней склоняется крупный белый мужчина с рыжеватыми волосами, торчащими пучками, словно у клоуна. Ему лет сорок, губы поджаты, на бледном лице выражение, выдающее параноидальный психоз.
— Ты смеешься надо мной? — требовательно спрашивает он.
— Вовсе нет, — отвечает она. — Я просто подумала кое о чем смешном.
— Лжешь, — произносит он хриплым шепотом, но она проскальзывает мимо него и отмечает, что их контакт не укрылся от могучей Даррилы и Ферио, дежурного санитара.
Они направляются к растрепанному здоровяку, но Лорну дальнейшее не занимает. Это в любом случае не ее проблема. Она замечает Эммилу: та сидит в одиночестве, в уголке, строча что-то в одной из своих школьных тетрадей. Когда Лорна здоровается с ней, она поднимает глаза, встрепенувшись, словно человек, не вполне отошедший от сна, узнает Лорну, и на ее лице появляется улыбка, как на иконе.
— Я вижу, вы продолжаете писать.
— Да. Это интересный процесс. Болезненный, но интересный.
— Почему болезненный?
Лорна пододвигает пластиковый стул и садится напротив нее. Она ловит себя на том, что ей страшновато: она так и не избавилась от воспоминания о прошлом видении перед обмороком пациентки, но надеется, что сегодня беседа будет носить сугубо психологический характер и ей удастся увести разговор от чреватых неприятностями тем.
— Я возвращаюсь в прошлое, — поясняет Эммилу, — не просто вспоминаю, но переживаю заново, вижу многое прежними глазами. Жаль, что у меня нет писательского таланта, хотя он мне не нужен: не роман ведь пишу, а признание. Поэтому мне волей-неволей приходится опускать большую часть моих тогдашних чувств и переживаний, касающихся других людей. Ну и многое другое: атмосферу места и времени, анализ личностей, — то, что можно найти у Диккенса или Флобера. Боюсь, чтение получается весьма скучное, хотя мне пристало верить, что правда не может быть скучной, поскольку в ней есть нечто от Бога. Я закончила еще одну тетрадку. Хотите взять?
Лорна берет предложенную тетрадь и говорит:
— Я думаю, вам не стоит беспокоиться о том, как вы пишете. Это очень четко, ярко и совсем не скучно. И внятно. Это поразительно, принимая во внимание…
— Отсутствие у меня диплома о высшем образовании? Зато низшего сколько угодно.
— Да, и примечательно, что вы способны излагать такой материал настолько… бесстрастно, — говорит Лорна. — Большинству людей понадобились бы годы терапии, чтобы суметь вот так противостоять всем этим душевным ранам, но у вас, похоже, подобных трудностей не возникает. Это говорит о психологической устойчивости. Хороший знак.
— Не такой уж хороший, если меня держат взаперти в этом заведении для душевнобольных.
— Очевидно, что у вас есть некоторые проблемы. Господи, а у кого бы их не было после того, через что вы прошли?
Пациентка устремляет на Лорну изучающий взгляд, один из тех, от которых психологу становится не по себе.
— Доктор Уайз, — говорит Эммилу, — я знаю, что вы хотите помочь мне, и ценю это, но если вы смотрите на мою жизнь с такой точки зрения, то мы с вами видим ее совершенно по-разному. Вы рассматриваете все имевшие место в моей жизни дурные события как травмы, оставившие психологические шрамы, спровоцировавшие душевное заболевание, каковым, как вы уверены, я страдаю. Я же считаю их испытаниями, которые Господь послал мне, чтобы привлечь к Себе мое внимание. Можно, я расскажу вам, какой сон мне тут недавно приснился?
— Конечно. Но мне бы хотелось продолжить нашу беседу в процедурной.
— О, это займет минуту, не больше, — отвечает Эммилу и отводит глаза.
Лорна следует за ее взглядом и видит, что здоровяк, который цеплялся к ней в коридоре, стоит возле одного из складных деревянных столов, расставленных, чтобы дать возможность пациентам играть в настольные игры или заниматься головоломками. Как раз над возившейся с мозаикой маленькой женщиной он и навис: плечи опущены, кулаки сжаты. Даррила и Ферио наблюдают за ним с расстояния в дюжину футов.
— Мне снилось, что мне предоставили экскурсионный тур на Небеса, — начинает Эммилу. — Мой наряд состоял из комбинезона и каски; экскурсоводом, конечно же, был ангел, хотя выглядел он обычным человеком и одежду носил такую же, как у меня. Мы находились в гигантском здании типа промышленного ангара, как в тех нудных старых фильмах, которые нам показывали в школе о том, как делают бумагу или мороженое. Там находилась большущая жужжавшая, клацавшая машина с конвейером, на ленту которого выползали ряды кирпичиков, вроде бы золотых, но помягче, похожих на здоровенные печенины «твинкиз». Они доезжали до конца конвейера, а потом сваливались. Я посмотрела, куда они падают, и увидела, что в полу проделана большая дыра, а сквозь нее просвечивают далеко внизу голубое небо и земля. Я спросила гида, что это за похожие на «твинкиз» штуковины, а он ответил: «Благословения», и мне, помнится, во сне подумалось, как чудесно, что Господь посылает нам их. Потом мы перешли из этого ангара в другой, такой же огромный, с такой же лязгающей машиной, из недр которой на конвейерную ленту выползали похожие «твинкиз».
«О, еще больше благословений!» — воскликнула я, но ангел возразил, пояснив, что это испытания.
«Надо же, а с виду никакой разницы», — удивилась я.
«Это одно и то же», — пояснил мой гид.
Эммилу неожиданно встает.
— Прошу прощения…
Лорна, слегка ошарашенная услышанным, еще сидит, когда помещение вдруг сотрясает дикий рев.
— Я знал это! Я знал это! — кричит рослый психопат, недобравший дозу успокоительного, и, оттолкнув женщину, хватает, раскидав крохотные элементы пазла, стол, вздымает его над головой, издает громовой рык и с силой обрушивает деревянную конструкцию на пол.
Даррила и Ферио опасливо приближаются, причем Даррила жмет на кнопку какого-то прибора.
Безумец вновь ударяет столом об пол, столешница с треском разламывается, и в руках безумца остается лишь ножка, из которой торчат длинный винт и острые щепки. Сумасшедший орет что-то невнятное, ножка вращается в его руках как пропеллер.
В палату, привлеченные шумом, сбегаются санитары и сестры. Их около полудюжины. Даррила пытается отвлечь безумца успокаивающими словами, а Ферио тем временем обходит его, стараясь зайти со спины, но безумец замечает его и бьет своей дубинкой. Санитар прикрывается рукой, но, вскрикнув, падает, лицо его искажает гримаса боли, он хватается за запястье, из длинной раны на голове хлещет кровь. Даррила устремляется к сумасшедшему, как игрок в американском футболе, стремящийся завладеть мячом. Ей удается сбить буяна с ног, но он и в падении продолжает молотить ножкой от стола. Один удар приходится Дарриле по голове, и она, оглушенная, откатывается от больного. Все остальные пациенты присоединяются к забаве: они визжат, разбрасывают все, что подворачивается под руку, и дело грозит обернуться всеобщей потасовкой. Лорна, остолбенев, замирает у своего стула и смотрит на безумца с окровавленной дубинкой: сейчас он стоит на четвереньках и истошно ревет, что делает его похожим на медведя. Даррила пытается подняться на ноги, у нее кровоточит висок. Встает и Ферио, но очевидно, что его рука выведена из строя. Внезапно перед безумцем припадает к полу Эммилу Дидерофф. Лорна видит, как шевелятся ее губы. Слюна капает изо рта безумца. Эммилу берет его лицо в ладони, и тут из его открытого рта исторгается звук, невозможный для человеческого голосового механизма, — рев-визг-завывание-рыдание такой интенсивности и высоты, что на миг все в комнате как будто застывает.
Отпрянув от безумца, Эммилу валится на спину, и среди прочих заполнивших помещение звуков отчетливо слышится стук затылка о линолеум: похоже, у нее опять припадок. Лорна устремляется к ней, но Даррила опережает ее и вставляет в испускающий пену рот Эммилу фиксатор языка, который всегда носит с собой. Капля крови падает с головы Даррилы на лоб Эммилу. Лорна судорожно сглатывает, опасаясь потерять сознание.
Тем временем психопата, хотя тот уже перестал буянить, окружают санитары. Лорна бросает на него взгляд и видит лицо смущенного человека, оказавшегося в неловкой ситуации, но питающего надежду, что вскоре все разрешится само собой. Безумие из его взора ушло, но тем не менее ему всаживают в задницу шприц, укладывают на каталку и увозят из палаты.
Укол получает и Эммилу, она расслабляется и погружается в глубокий сон. Ее тоже увозят, и тут Лорна осознает, что у нее дрожат руки и ноги. Вспышки безумия и насилия в жизни выглядят совсем не так, как в кино, все происходит с ошеломляющей быстротой. С того момента, как псих взревел в первый раз, до того, как его увезли, прошло всего-то секунд сорок. Тяжелая рука опускается на ее плечо, принуждая опуститься на стул.
