выдержит все испытания.
— Человека никто не сможет оскорбить, если он сам не захочет почувствовать себя оскорблённым, — любил повторять Мурена.
При этом Ворон ни разу не слышал, чтобы кто-то попробовал назвать Мурену хотя бы одним из тех слов, которыми он так щедро одаривал всех своих «подчинённых».
Мурена охотно приводил себя в пример:
— Вот я всегда был больше благодарен тем, кто разносил в пух и прах, чем тем, кто льстил. Потому что те, кто разносили — действительно помогали мне расти внутренне и становиться сильнее духом.
Площадь между двумя зданиями, на которой стоял памятник Ленину, на языке секты называлась «плац». Ворону и другим неофитам пришлось провести здесь многие часы. В основном они занимались тем, что бессмысленно маршировали. Это мотивировалось тем, что «солдат Зоны» должен быть в хорошей физической форме. Помимо марша, в «программу» входили и другие физические упражнения, и даже тренировки по рукопашному бою.
Физические упражнения были излюбленным видом наказания у Мурены. Например, ему показалось, что кто-то ответил ему неправильным тоном. Сто отжиманий в упоре лёжа. Мурене доставляло особое наслаждение смотреть, как какой-нибудь новичок лежит на земле, полностью выбившись из сил, и не может сделать последнее отжимание. Естественно, в лучшем случае салагу ждала двойная порция оскорблений. В худшем — пинки берцами в живот.
Также в секте широко применялась такая практика, как «коллективное наказание». Провинился один, а отжимается весь отряд. При этом провиниться было легче лёгкого. Ведь человек, который состоит в секте, всегда априори в чём-то виноват, по умолчанию. Нельзя представить, чтобы неофит ни в чём не был виноват. Правила специально выстраивались таким образом, что их невозможно не нарушить. Капитану оставалось только отыскать повод для наказания.
Динамики оставались включёнными практически целый день. Когда вальс переставал играть, его сменяла запись проповеди Азазеля. Правда, из-за сильных помех разобрать все слова с первого раза было не просто. Но это не беда — когда запись подходила к концу, она начинала прокручиваться заново, и так по кругу. В итоге через пару недель пребывания в секте все новички помнили эту проповедь дословно наизусть.
На жаргоне секты такое фоновое звуковое сопровождение называлось «музыкой». Несколько динамиков было установлено и на улице. Иногда проповедь сменялась всё тем же проклятым вальсом Штрауса, который точно так же бесконечно играл по кругу. Ворон ничего не имел против классической музыки. Но если одну мелодию слушать по сто раз каждый день, то будь это даже самая прекрасная музыка, ты очень скоро её возненавидишь.
Ни разу не было так, чтобы вместо Штрауса заиграл, например, Бах или Моцарт. Или пусть даже Штраус, но какое-нибудь другое произведение, кроме вальса «На голубом Дунае». Плюс ко всему, музыка играла с ужасными помехами. Как будто бы её крутили на виниловой пластинке, которая была вся поцарапана, и игла в ней постоянно застревала. Поэтому даже однократное удовольствие от такого прослушивания представлялось крайне сомнительным.
Из-за того, что большую часть времени на базе играла «музыка» на полную катушку, слова другого человека, сказанные нормальным голосом, расслышать было невероятно трудно. Поэтому, чтобы тебя хотя бы просто услышали, невольно приходилось кричать. Это дополнительно создавало напряжение между людьми на базе. Капитан не мог отдать приказ спокойно потому, что его бы просто не поняли. А если какой-нибудь неофит пытался что-то громко сказать капитану, но переусердствовал, его могли заподозрить в неуважении к старшему по званию.
Оружие выдавали только по особому поводу: например, тогда, когда член секты заступал в дозор охранять базу, либо при выходе за пределы базы. Причём оружие выдавали не «родное», а первое попавшееся из общей кучи. Неважно, что Ворон старательно ухаживал за своим АК. При вступлении на дежурство ему могли всучить ржавый «калаш» какого-нибудь новичка, или и того лучше — охотничий обрез. Который против того же двоедушника принесёт едва больше пользы, чем водяной пистолет.
Вообще удивительно, как при такой охране на базу действительно до сих пор не прорвался какой-нибудь двоедушник или верзила, и не принялся потрошить кучу безоружных людей. Ворон частенько размышлял об этой возможности, и ему становилось не по себе.
Выход за пределы базы мог осуществляться в нескольких случаях. Например, когда «серафимов» отправляли в рейд за реликвиями. Обычно они шли в лес на севере города. При этом норма часто ставилась заведомо невыполнимая. Но для Ворона всё равно каждая такая вылазка была в радость, потому что он мог хотя бы несколько часов отдохнуть от ненавистной «музыки». Пусть потом и придётся выслушивать оскорбления от Мурены за то, что не выполнил «план»…
Скажем, капитану взбрело в голову, что сегодня кто-то должен найти редкую реликвию «гуппи». И этому кому-то кровь из носу нужно достать именно «гуппи»! Других реликвий можешь принести хоть сто штук, получишь только нецензурную брань в свой адрес, уже ставшую привычной. Хочешь — лезь в радиоактивное пекло, хочешь — ныряй в самую гущу подлянок, но найди мне эту чёртову «гуппи»! Естественно, чтобы выжить в таких условиях, нужно было сильно постараться, поэтому неудивительно, что неофиты часто погибали.
Мурена относился к этому абсолютно спокойно и хладнокровно, как к неизбежности. Он напоминал, что в Зоне ничего не происходит просто так, и, если человек погиб, значит, Зона за что-то его наказала, значит, он плохо подумал о Ней, или в глубине души был недостаточно предан «Братству». Если же он верно служил Зоне, но та всё равно почему-то решила забрать его жизнь, значит, такова Её воля. Но после смерти мученика ждёт награда — его душа сольётся со сверхсущностью и обретёт вечное блаженство.
Другой «уважительной» причиной, чтобы отлучиться за пределы базы, была «командировка». Иногда какого-нибудь члена секты посылали с заданием в другую часть Зоны. Такой чести обычно удостаивали лишь тех, кто состоял в рядах «Братства» достаточно долго и доказал свою преданность. Задание могло состоять в том, что «серафим» просто приходил в один из авантюристских лагерей, вёл там совершенно обычное существование: предпринимал вылазки за реликвиями, возвращался, продавал улов, ел, спал, слушал байки у костра, наблюдал за тем, что происходит, передавал информацию связному, и так до особого распоряжения.
Похоже, всё оказалось даже хуже, чем полагал Ворон, и во всех более-менее крупных местах скопления авантюристов в Зоне у «серафимов» имелся как минимум один свой агент. Да уж, не зря Ворон-Ярый подстраховался и оставил Косатку на попечение своему старому знакомому Барракуде. Когда двое авантюристов наконец-то добрались до Бара, наёмник, который был обязан Ярому жизнью, по счастливой случайности тоже оказался там.
Ворон скучал по Косатке
