«Одинаковые, они все одинаковые. Она тебе лжет, притворяется»
Голос отца в голове заглушить невозможно, он словно рядом за спиной стоит, нашептывает гадости на ухо, пока они стоят вот так в обнимку.
— Надо Паше отослать фото, иначе он меня точно выкинет из окна в следующий раз при встрече, — немного нервно рассмеялся, пытаясь шутить в такой напряженный момент. Рая сглотнула слезы, молча кивая, но отпустила лишь спустя некоторое время. Боялась. Оно понятно, видно, как волновалась, и оттого стало совсем противно от себя самого. Пришлось даже взять на руки Пусю, продолжавшую голосить пока, не поднял на уровень своих глаз, получив в ответ только недовольное рычание да оскаленные зубы.
— Она тоже очень волновалась, — выдала Рая, на что Ярик с сомнением покосился в ее сторону, ставя Пусю на лапы. Возмущенная таким отношением собака отвернулась, «закопала» его задними лапами, двинувшись в сторону одной из спален.
— Мне кажется, она бы с большим удовольствием перегрызла бы мне глотку, — буркнул, шагнув в гостиную, встав на фоне своего кожаного дивана, ища удобную позицию для селфи. Пара снимков, один из которых со средним пальцем в кадр — задание выполнено, можно выдохнуть.
— Ощущаю себя так, будто загулялся и не взял трубку, когда звонила мама, — рассеяно проговорил, убирая телефон. И наступало то, чего следовало ждать: неловкое молчание, погрузившее гостиную в атмосферу напряжения. Стояли друг напротив друга, смотря в разные стороны. Рая молчала, будто не решаясь открыть рот, а Тасманов поступал аналогично, поскольку уже сам не понимал своих собственных чувств.
— Паршивый Новый год, — выдал, дабы заполнить уже сосущую пустоту, получив в ответ столь же короткое:
— Ага.
Опять вакуум через который не получается пробраться. По-хорошему бы стоило начать выяснять отношения. Тот поцелуй, он снова и снова возникал в голове, дразня, точно красная тряпка разъяренного быка. Раздувая вновь пламя сомнения, пока Раиса не заговорила, нарушая мысленный поток бесконечных эмоций, одна сменявшую другую.
— Я пойду, наверное, надо еще будет заехать к родителям, посидеть с ними, — выдохнула, а в глазах застыла надежда. Будто просьба тихая, безмолвная, — остановить, не дать уйти. Да только Ярослав молчал, лишь кивнул, стоило девушке шагнуть в коридор.
— Проводить?
«Еще давай ковер красный постели, тупой недоумок», — сам себя обругал, ляпнув, не подумав, заметив, как вздрогнула Кошкина.
— Не нужно, сама доеду на такси. Ты же устал, — отозвалась тихо, собираясь, отводя взор. Натянула тот саамы злосчастный пуховик, нахлобучивая вязаную шапку на голову. Пакет с платьем, которое она переодела, взяла в руки вместе с небольшой сумочкой. Косметика стерлась, остались лишь припухшие красные глаза да нос, однако это ее совершенно не портило. Взглянула на Ярослава напоследок, говоря неловко:
— Там… В общем, с собакой я погуляла. Надо было себя чем-то занять. Кое-что приготовила. Посмотришь, — а после отвернулась, открывая входную дверь, перешагивая порог.
«Пусть уходит»
Не хочет он, чтобы она уходила.
«Она тебе не нужна»
Нужна. Очень нужна, возможно, даже больше, чем сам Тасманов подозревал. Смотрел, как она уходит, но сдвинуться с места не мог, будто кто-то приклеил к паркету собственной квартиры. Держал крепко, не отпуская, совсем не подозреваю, что единственный его надзиратель — он сам. Раиса почти дошла до лестницы, загружая приложение такси, когда внезапно Ярик заставил себя сдвинуться с места, бросившись вперед с криком:
— Подожди!
А затем обхватил руками со спины, прижимая к себе, чувствуя, как Кошкина обхватила его запястье с подаренными на нем часами, застыв. С минуту стояли так посреди коридора, не решаясь ни сдвинуться, ни заговорить. И лишь стоило Рае прошептать сдавленно слова, которые ударили точно в цель, очнулся, будто ото сна:
— Любовь к тебе — убивает, Ярослав. Я знаю, что обещала, помню собственные слова. Но ты словно маятник: сейчас один, через пару часов совершенно другой. Понимаю, невозможно изменить человека без его согласия или попытаться исправить, но прошу — не делай так больше. Ты даже не представляешь, какие ужасы я пережила в голове, пока этот чертов телефон выдавал мне лишь один ответ: абонент недоступен.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Шумно вздохнул, прикрывая глаза и слыша стук собственного сердца. Вообще-то это больно. Ему раньше говорили подобное, но как-то совсем не пробирало, разбиваясь о ледяную стену, выстроенную им самим. Однако сейчас все иначе, словно Раиса нашла невидимую глазу трещину, ударяя по ней все сильнее молотком правды.
— Если ты уйдешь, у меня ничего не останется, — выдавил с трудом признание раньше, чем успел себя остановить. — Я просто закончу свое существование без тебя.
— Люди не исчезают и не умирают только потому, что их покинули, Яр, — вздохнула, поглаживая большим пальцем его руку, пытаясь сосредоточиться, чувствуя горячее дыхание за ухом. — Я знаю, что дура наивная. И прощаю совершенно зря. Не надо мне этого доказывать или говорить. Но все равно буду пытаться достучаться до тебя, однако моя любовь не всесильна. Иногда ее просто не достаточно, чтобы все исправить. Если так случится, значит бороться у меня не осталось сил.
Вместо слов, обнял еще крепче, слыша, как где-то внизу закряхтел сосед, вышедший на прогулку со своим псом, разразившимся лаем на весь подъезд. Он знал, что люди не умирают, если их покинуть. Они учатся жить дальше, начинают новую жизнь, погружаясь с головой в новые впечатления. Да только сам так не сможет. Ведь стоит Раисе уйти навсегда, больше ничего не будет. Ни жизни, ни новых впечатлений, ни стремлений к жизни.
И возможно, это и есть любовь, которой Ярослав Тасманов так отчаянно боится.
Семью Кошкиных в Новый год можно было бы охарактеризовать просто — шумная толпа. Куча не понять, откуда взявшейся родни. Каждый пытается переорать другого, сидя за большим выставленным столом, покрытым яркой пестрой скатертью с большими красными маками. Везде и всюду еда, которой можно было бы накормить половину населения Африки. Бесконечная череда племянников, племянниц, тетушек, дядюшек, двоюродных сестер, братьев, а во главе этого маленького филиала личного Ада Ярослава — родители Раисы, смотрящие на пару. Лариса Сергеевна ободряюще и Степан Ерофеич мрачно. Десятки глаз с живейшим интересом разглядывают нового кавалера своей любимицы, сканируя каждый миллиметр. С ног до головы. Девчонки подростки стреляют глазками, правда в рамках разумного, парни хмурятся, кто-то даже прикрывает жен, восхищенно перешептывающихся друг с другом.
— Выхухоль, — потянул Степан, сжимая вилку в огромной руке с такой силой, будто представлял себе на ее месте шею парня своей дочери, сейчас крепко державшую его за руку. — Что на тебе? Тебя по каким темным углам носило, кобель малолетний?
Ярик непонимающе вскинул бровь, затем опустил взгляд на джемпер с модными дырками, потом на такие же темно-синие джинсы в зимнем варианте, где дырки были зашиты, а кое-где приклеены аппликации и возмущенно засопел.
— Дед Степ, это модно, — сразу разобиделся круглолицый мальчишка лет 15, с парочкой прыщей на лбу. — Щас все так ходят!
— Петька, — рыкнул мужчина, отчего подросток мгновенно опустил взгляд на тарелку с оливье, делая вид, что там что-то интересное.
— Между прочим — это брендовые вещи, — съязвил Ярик, вступаясь одновременно за парня и себя самого. Мало ли чего там отцу Раисы не нравится. Судя по всему, он ему вообще не нравится, даже если запакуется в костюм времен молодости Степана. — Дорогие.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Дырки-то делать, такой труд, — ехидно отозвался Степан, не обращая внимания на шиканье жены, слыша тихое хихиканье с разных углов. — А на труселях тоже дырки, исподнее-то, небось, такое же модное! Ты б сказал, я бы с дачи привез рванье свое. Дешево, сердито, а главное МОДНО!
