- Пьеса, - повторила, хмурясь, Жоакина и задала естественный вопрос. - А где ваш реквизит?
- Так нет его, - искренне вздохнула Елена, разводя руками. - Потеряли. Шли через горы, там буря, мороз такой ударил, что пришлось все пожечь в костре. А то замерзли бы. Потому к вам и подошли, у вас вроде что-то есть, может, объединимся?
- Вы чего, шли через перевал? - вылупился клоун, отвесив челюсть.
- Да, - Елена торопилась обрастить сымпровизированную задумку мелкими деталями, чтобы та выглядела хоть самую малость правдоподобно. - На востоке все… неспокойно, шумят, бузят. Хотели побыстрее оттуда уйти, а то ведь, - тут она вспомнила недавнюю ремарку Гамиллы. - Где люди с оружием, там легко сыграть даром, может и доплачивать приходится.
- Это да, - вздохнул Кимуц которому, судя по всему, такой опыт не был чужд.
- А какую пьесу вы ставили? - скепсис не покидал Жоакину, а Елена чувствовала, как у нее зудит спина под взглядами сокомандников. Снова мелькнула мысль: а может не тратить время? Каждая минута бесплодного разговора это минута, которая не потрачена для заметания следов и уборки тел.
- Пьеса! - провозгласила Елена, хлопая в ладоши. - Удивительная, невероятная, уникальная, прелестная пьеса! Представление, какого еще не видел мир!
В это мгновение она вспомнила «Мулен Руж» и карлика Лотрека, который в начале фильма примерно так же анонсировал красавчику Макгрегору авангардно-революционную пьесу под названием «Феерия». Но здесь такой фокус не прошел бы, требовалось нечто иное.
Забавно, подумала она. Предыдущий год Елене казалось, что Ойкумена день за днем перемалывает ее сознание, растворяя душу девушки индустриального мира до полного превращения в местную. А теперь наоборот, она регулярно чувствовала себя пассажиром субмарины, который смотрит на чужой мир через толстый иллюминатор.
Одна лишь проблема - иллюминатор только в ее голове, а мир способен убить одним касанием.
- Э-э-э… чего-то не верится, - скептически протянул Кимуц и осекся, бросив косой взгляд на Жоакину с видом, дескать, прошу прощения, забежал вперед начальства.
- С такой труппой - легко! - провозгласила Елена, повернувшись и обводя спутников широким жестом. В других обстоятельствах она не удержалась бы от улыбки, глядя как соратники пытаются изобразить актеров, каждый в меру своего представления, за исключением Марьядека. Браконьер, похоже, не понял о чем речь и просто глядел исподлобья. Точки приблизились, это явно были всадники под прапором, десятка полтора. Их вид категорически подогревал вдохновение, а также уколол Елену предположением: а если это давешний барон?.. Он же их узнает и никакие сказки про театр не пройдут. Это еще при условии, что все удастся.
М-мать… Или «Ynfelltitharfymhenasaithcenedlaethauohynafiaidadisgynyddion!!!» если по-местному.
- Мы долго вынашивали идею, совсем как мать дитя, но теперь мир ее увидит и содрогнется от восторга, - вдохновенно импровизировала Елена.
- О чем же эта пьеса? - задумчиво спросила Жоакина.
- О жизни, смерти и, конечно же, о любви, - нашлась Елена, у которой в голове намертво заклинило все, что касалось искусства. Казалось, беспроигрышный вариант - бери да пересказывай, например, «Ромео и Джульетту», но для этого требовалось сесть, вспомнить, записать на цере хотя бы общие тезисы. А с ходу ничего не вспоминалось.
- Это понятно, - качнула головой акробатка. - Но что за история?
- Она будет о…
Елена снова ощутила себя персонажем из «Мулен Руж», которому нужно мгновенно сымпровизировать нечто великое перед герцогом. Только ставка выше, герцог, во всяком случае, не мог убить комедиантов, а здесь провал означал неминуемую гибель. Как же неприятно было оказатьсясебя центром переговорного процесса, человеком от которого ждут чего-то решающего, ответственного.
- О…
Пауза затягивалась, Елена видела, как и без того не слишком доброжелательный взгляд акробатки подернулся ледком безразличия. Кажется, ничего не вышло.
- А кто смотрит ваши представления? - выпалила она в отчаянной попытке выиграть немного времени, хотя бы полминутки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
- Чего?
- Ну, кто смотрит, кто платит? Мужчины, женщины, дети? Торговцы, крестьяне?
Цирковые переглянулись в некотором замешательстве, затем дружно уставились на самопровозглашенного работника творческого труда.
- А тебе это к чему? - подозрительно спросил клоун.
- Я расскажу историю под… - Елена чуть было не сказала «аудиторию» по-русски, важно задрала нос. - Публику.
- Ну-у-у… - Кимуц почесал обширную лысину, морща лоб. - Так то и не сказать сразу.
Что же делать, напряженно думала Елена. Что же делать… ну хоть полчасика посидеть, вспомнить, раскидать по актам…
- По большей части мужичье, - акробатка говорила быстро и четко, вот у кого мысль и слово явно шли рука об руку. - Они же и деньги кидают в шляпу. Но если жалобная история о покаянии, то и бабы, случается, дают монетки. Или хотя бы провизию.
- А дворяне всякие? - Елена понимала, что почти загнана в угол, но все таки пыталась лавировать до последнего. Слишком уж ярким казался прапор всадников. - Богачи?
- Ты чего, - девушка посмотрела на лекарку едва ли не с жалостью. - Откуда у нас такая публика? тут на одних декорациях разорились бы.
- Богатеи разные, им просто размалеванную тряпку не покажешь, - поддакнул Кимуц. - Этим чтобы красиво надо.
- Исправим, - подняла уверенно ладонь Елена. - Заинтересуем и привлечем! Изящными декорациями в здоровом минимализме.
- Это как? - во взгляде акробатки сомнение по-прежнему боролось с чем-то еще… Чем-то непонятным, несчитываемым для Елены.
Лекарка и по совместительству самозваный продюсер глянула на собеседницу, отметила то, чего раньше не замечала. Все еще красивое, но явно не раз штопаное платье, Ровные стежки, в которых ясно читалась мучительная попытка совместить красоту, прочность и экономию дорогих ниток. Тени под глазами акробатки, первые морщинки в уголках губ. Прическу, явно рожденную попыткой сделать красиво овечьими ножницами над тазом с водой.
Она ведь такая же, как я, подумалось Елене. Да, между нами пропасть, но как мы все-таки похожи… Ее жизнь - постоянное балансирование на грани выживания. Регулярный холод, частое недоедание. Боль в уставшем теле, ноющие суставы, растянутые мышцы. Монетка к монетке, худой кошелек. Вечное опасение, что кто-нибудь обидит, а то и ограбит или просто убьет, ведь дорога всегда опасна. Ответственность за толстого пьяницу, отекшего из-за больных почек, регулярные мысли: а не послать ли все это в задницу? Но притом опасение: а что я буду делать, что я умею, кто мне будет рад?
Теперь Елена отчетливо понимала, что второй эмоцией во взгляде Жоакины была надежда. Нелепая, смешная для самой акробатки, но все-таки надежда. И тут продюсера ударило, как молотком по голове. Мысль была короткой, простой и яркой, словно удар молнии. Бредовой, не отнять. Однако… ничего лучше она сейчас придумать не могла, и терять было уже нечего.
- Итак… - Елена подняла руки в драматическом жесте. - Ночь. Тьма. Зловещая музыка…
Елена строго посмотрела на Гаваля и спросила:
- У нас будет зловещая музыка?
Менестрель часто закивал, показывая свой маленький инструмент. В доказательство музыкальных талантов он быстро перебрал металлические пластинки, извлекая из деревяшки довольно громкую и зловещую мелодию, похожую чем-то на «Лакримозу» Бетховена. Или Моцарта? Хотя неважно!
- Зловещая музыка, - повторила Елена, делая пару шагов в сторону, будто освобождая невидимую сцену, резко повернулась к аудитории, подняв указательный палец в требовании тишины и внимания.
- Появляется человек. Он велик и силен. Черты лица его суровы, в них чувствуется Зло.
Елена посмотрела на Кимуца и деловито спросила:
- У вас есть грим? Чтобы на лице прям читалось Зло?
- Ну-у-у… - осторожно протянул клоун. – Так-то можно придумать… - он провел широкими ладонями по испитой физиономии. - Для начала тени сажей оттенить… Ну да, придумаем, ежели надо.
