Субедей злился как никогда, не сожги эти проклятые ров, уже на следующий день можно было рискнуть перебраться через него, поставить лучников с хорошей защитой и под их прикрытием быстро построить мост. Тогда бы и вот эта вода оказалась не страшна. Вдруг у полководца мелькнула мысль попытаться сделать это сейчас. Вода не столь глубока, чтобы не пройти, пока только по колено. Первыми пойдут рабы, пусть они своими трупами заполнят ров, чтобы можно было переправиться!
Дружинник со стены позвал Вятича. Почувствовав, что что-то случилось, следом тут же побежали мы с Лушкой. Следом с воплем «А я?!» неслась, как и следовало ожидать, Любава. Никакие усилия теперь не помогали отделаться от сестрицы, Любава стала нашим даже не хвостиком, а большим хвостом.
У татар творилось что-то странное, они явно собирались лезть в ледяную воду, вернее, гнать туда рабов!
– Вот фашисты проклятые!
– Кто?
– Уроды!
С этим Лушка была согласна, узнав, что монголы не моются и годами ходят в одном и том же, сестрица твердо решила, что более мерзкого народа на земле не сыскать:
– Правильно Илларион сказал: из Тартары они.
Но откуда бы эта мразь ни была, она собиралась добраться до наших стен даже по воде!
А Вятич уже пристраивал в катапульту горшок. Немного погодя «снаряд» со свистом полетел в сторону рва. Нам-то что, мы на горе, а вот по ту сторону рва перепугались неимоверно, потому что разлившаяся нефть горела роскошно! Молодцы византийцы, что придумали этакую штуку.
Еще через минуту Лушка орала от радости не своим голосом, потому что потянувший ветерок погнал нефтяное пятно прямо на татар, заставив шарахнуться от воды всех. Жаль, что до татар не докричаться, Лушка бы объяснила им, кто они такие.
На стену поднялись многие козляне, кузнец Микула недоуменно качал головой:
– Много чего в жизни видел, но чтобы вода горела…
– Микула, а это горшки из воза, которые в сарае рядом с твоей кузней стояли. Представляешь, что было бы, загорись хоть один?
– Свят, свят! И потушить нельзя?
– А чем, – рассмеялся рядом Петруня, – ежели сама вода и горит?
– Потушить можно только песком.
– Выходит, те тати нам полезную штуку притащили? А мы их ругали по-всякому.
– Только штука не их была, а двух купчишек, которых они убили в лесу.
Но нам было не до убитых купцов и не до сбежавших татей. До вечера козляне с удовольствием наблюдали, как их родные реки и речушки помогают не допустить ордынцев в город.
Анея с удовольствием констатировала:
– Теперь на месяц застрянут. Может, и ждать не будут?
– А куда денутся? Им сейчас и идти некуда, повсюду вода.
– Да… это плохо, лучше бы, чтобы было, глядишь, и Козельск целым остался бы…
А мне вдруг пришло в голову, что не остановись ордынцы под Игнач Крестом, сейчас здесь не сидели бы… Но тогда они дошли бы до Новгорода. Или тоже застряли бы в болотах? Кто знает, как лучше?
В тринадцатом веке был один человек, которому я могла задавать любые вопросы, даже самые дурацкие.
– Вятич, не зря ли мы развернули ордынцев от Игнач Креста? Козельск мог бы уцелеть.
– Козельск да, зато сколько других городов пострадало бы. Но мы-то знаем, что готовы, а они?
Я вздохнула, все верно, не стоит подставлять других, выгадывая себе. Но и в нашем положении были свои плюсы, теперь с месяц татары нас доставать не будут.
Почему-то ледоходы всегда начинаются ночью.
Треск и грохот разбудил не только монголов, но и жителей Козельска. На стены выскочили дружинники, закричали нам вниз:
– Лед пошел!
При полной луне было хорошо видно, как заметались от страха татарские лошади, как забегали сами ордынцы, пытаясь понять, что еще придумали эти русские.
Переполох действительно оказался страшным. После того, как проклятые урусы подожгли лед во рву и выгорело все, что несколько дней в него стаскивали, никто уже не ждал ничего хорошего.
После первых взрывов ломающегося льда шарахнулись кони, заржали, заметались на привязи, а те, что не были спутаны, рванулись с места непонятно куда, только подальше от страшного грохота. Вернуть всех разбежавшихся лошадей не удалось, попировали отощавшие за зиму волки…
Субедей услышал грохот сквозь сон, но едва проснувшись, понял в чем дело, недовольно поморщился и перевернулся на другой бок. В отличие от Бату и других ханов, да и не только ханов, железная кибитка багатура не была украшена внутри золотом или дорогими коврами, в ней все просто, зато по стенам развешано оружие, дорогое не количеством переливающихся камней на рукоятях, а тем, что Субедей лично добыл его в бою, причем у очень сильных противников. Таким оружием стоило гордиться. Субедей давно уже сам не ходил в бой, размахивая саблей, но вспомнить ему было что.
И в халаты, расшитые самыми немыслимыми драконами и цветами, он тоже не наряжался, не любил. Воин должен быть неприхотлив, даже если его воле повинуются сотни тысяч других воинов. Иногда, если была необходимость, он накидывал на плечи драгоценный золотой наряд, но чаще оставался в том, к чему привык. Субедей не любил менять привычек, одной из которых была иметь женщину дважды в неделю. Ему не нужен был гарем со множеством красавиц, у которых кожа гладкая, как у ребенка, тонких, способных извиваться под руками, не нужна была помощь женщины при удовлетворении потребностей, он сам справлялся, достаточно было просто ее присутствия. Обычно после такого, прогнав женщину и больше ею не интересуясь, он спокойно спал до самого утра. А тут вот не удалось.
Вокруг поднялся такой шум, что багатуру пришлось подняться и выйти. К его кибитке никто не смел приблизиться, но по всему остальному стану бегали люди, ловили взбесившихся лошадей, оттаскивали подальше от воды свои шатры, пытались найти друг друга в темноте. Раздавались крики сотников, десятников, созывавших людей, распоряжавшихся переселением еще дальше от берегов рек и рва. Субедей невольно хмыкнул: если так пойдет дальше, то крайним на берегу останется он. Но он-то мог не беспокоиться, лучшее место всегда хану, багатуру и царевичам. Здесь главным был он, потому на лучшем пригорке, конечно, стояла его кибитка. Сюда не доберется вода, даже если все остальные поплывут. И снова Субедей усмехнулся: все уплывут, а он останется в одиночестве осаждать проклятый город.
Еще раз вспомнив, что глупому Гуюку пришлось вообще переселяться из низины подальше наверх, Субедей порадовался, что хоть на время ледохода и пока не спадет большая вода он избавлен от общества этого пьяницы! Немного понаблюдав за суматохой и послушав, как трещат и грохочут льдины, наползая одна на другую, полководец отправился досыпать.
Если бы он остался еще или мог послушать, что говорят его воины, устроившиеся погреться и подсушиться у костров, едва ли он смог бы спать. Или Субедей все знал и без подслушивания?
