Среди забытых руин она и провела остаток дня и всю ночь. Это было ужасно: глухая тьма, шорохи в кустах заставляли Милдрэд вздрагивать от каждого звука. Она гнала мысль о том, как ей страшно, как она замерзла и проголодалась. Она молилась и молилась, изнемогая от усталости, дрожа от страха и холода, вверяя свою судьбу небесам.
В какой-то миг, когда уже стало светать, она опустилась на траву… а когда проснулась — солнце стояло уже в зените. И тогда она решила, как поступить. Ей надо вернуться в Винчестер и встретиться с епископом Генри. Только всемогущий брат короля, давний покровитель ее семьи, может обеспечить ей защиту.
Но она отправилась в путь не сразу. Желудок сводило от голода, но она упорно оставалась на месте, ожидая наступления темноты, когда легче пробраться незамеченной. Потом ее внимание привлек внушительный отряд копейщиков, спешно пронесшийся мимо. Милдрэд вглядывалась, прячась в кустах, пока не рассмотрела предводителя воинов. Черный капюшон, длинный черный плащ, знак раскрывшего крылья ястреба на котте поверх доспехов. Юстас!
Пришла даже ужасная мысль: а вдруг Юстас пожелает заехать сюда? Теперь он, с его пустым застывшим взглядом и невероятным коварством, казался Милдрэд почти демоном. Однако ее по-прежнему никто не тревожил, и оставалось только дождаться сумерек. И лишь когда стемнело, она решилась приблизиться к городу, купила простой плащ и, укутавшись в него, двинулась с толпой прихожан к Винчестеру.
От воспоминаний Милдрэд отвлекло движение перед входом в собор. Привстав на цыпочки, стараясь заглянуть за плечи толпившихся вокруг, она увидела двигавшуюся ко входу в храм процессию, но осталась на месте, даже заметив сверкавшую островерхую митру епископа Генри. Нет, так просто ей не удастся подойти к нему: она уже стала осторожнее и поняла, что не следует раньше времени привлекать к себе внимание.
Пасхальное богослужение начиналось с «литургии света»: древнего обряда, вызывавшего у верующих особое благоговение. Перед порталом храма развели костер, от которого сам епископ зажег высокий пасхал — символ воскресения Христа. Тут же зазвучало песнопение, люди оживились, и Милдрэд тоже подняла очи к небу.
— Господи Всеблагой и Правый, не оставь меня, — шептала она. — Пречистая Дева, попроси за меня Сына.
И с решимостью подумала: «Господь не оставит меня, если я сама не сдамся!»
Было видно, как епископ Генри, высоко неся пасхал, прошествовал в арку собора, в котором заранее был погашен свет. Теперь же света становилось все больше, многие зажигали огни, и все вокруг озарялось их золотистым праздничным сиянием. Вскоре свет заструился из высоких окон, один из дьяконов провозгласил известие о воскресении Иисуса Христа, и торжественно зазвучал орган.
Многие подтягивались в собор, Милдрэд тоже шагнула было в ту сторону, но вдруг отпрянула, увидев невдалеке Хорсу. Благодаря своему высокому росту и лысой голове, он выделялся в толпе и озирался по сторонам. Милдрэд наблюдала за ним, пока и он тоже не двинулся к паперти, после чего исчез под аркой входа.
Надвинув капюшон пониже, Милдрэд осталась стоять у ступеней собора среди нищих и убогих, которых после мессы обычно благословляет епископ. Справа от нее расположился, опираясь на костыли, какой-то вонючий старик с бельмами на глазах, слева — слабоумный трясущийся юноша с отвисшей губой. Со рта его то и дело капала слюна, которую заботливо вытирала опекавшая убогого крошечная старушка. Заметив, что Милдрэд смотрит на них, старушка пояснила:
— Внучок мой. Мы издалека пришли за благословением епископа. Авось внучку это и поможет.
«Сомневаюсь», — подумала Милдрэд. Пережитое потрясение заставило ее иными глазами взглянуть на людей того круга, который ранее считала своим. Да и епископ вел себя с ней скорее недружелюбно, вовсе не оправдывая тех похвал, которые расточали ему ее родители. Но все же обратиться к нему сейчас казалось ей единственным выходом.
После всего пережитого у Милдрэд едва хватало сил выстоять долгую пасхальную службу. Заболели ноги, хотелось есть, а тут еще вокруг толклись люди с корзинами снеди, и пахло то копчеными колбасками, то свежим хлебом. От голода у Милдрэд сводило живот: раньше она и представить себе не могла, что можно так проголодаться.
Наконец прихожане стали выходить из собора. Мимо важно прошествовали незнакомые ей вельможи в подбитых мехом мантиях, а вслед за ними наконец появился и Генри Винчестерский. Со всех сторон полетели просьбы о благословении, и он шел, крестя собравшихся холеной ладонью.
Старик на костылях с невиданной прытью рванулся вперед, чуть не сбив преподобного епископа с ног. Но Генри удержал попытавшихся оттолкнуть калеку стражников и милостиво его перекрестил. И тут же услышал рядом мелодичный женский голос, обратившийся к нему на англо-нормандском наречии — языке знати:
— Ваше преподобие, ради Святого Воскресения — помогите мне.
Генри повернулся, узнал эти ярко-голубые глаза на чумазом личике под грубым капюшоном.
— Ради самого неба, молю вас! Мне не к кому больше обратиться.
«Конечно же, не к кому!» — с облегчением подумал он.
— В госпиталь Животворящего креста — быстро! — прошептал Генри, при этом невозмутимо осеняя девушку крестным знамением.
И важно прошествовал мимо, краем глаза отметив, что саксонка отступила и затерялась в толпе.
В госпитале Милдрэд приняли, как будто заранее ожидали. Монах-смотритель провел ее среди множества отгороженных занавесками постелей и откинул полог одной из них. Потом ей принесли праздничный кекс с цукатами, бокал подогретого вина и склянку воды, чтобы его разбавить. Но Милдрэд просто залпом осушила бокал, а воду использовала для того, чтобы хоть немного обмыться. Похоже, ее не собирались тут особо потчевать, но она испытывала такое облегчение, что тут же рухнула на жесткое, однако чистое ложе и погрузилась в сон.
На другой день ей пришлось ждать довольно долго.
В госпитале и впрямь было много хворых, но имелись и просто постояльцы, пущенные за плату, и паломники, каких особенно полагалось привечать в этом заведении. Не зная, чем заняться, Милдрэд предложила свои услуги, но на нее зашикали и велели лежать тихо. Лежать? Она же не хворая. Но выбора не было, и она лежала, раздумывая о предстоящем разговоре с епископом.
Однако когда он наконец прибыл, то сразу взял инициативу в свои руки, не дав девушке и опомниться.
— Вы совершили немало глупостей, милая моя. И то, что вы покушались на жизнь его высочества, — наитягчайшая из них.
Пораженная такой несправедливостью, Милдрэд не нашлась что ответить.
